Исповедь Стража - Некрасова Наталья (читать книги бесплатно полностью .txt) 📗
— Властелин? — снова этот неподвижный взгляд в лицо.
— Останься.
— Зачем тебе слепой?
— Ты сам не знаешь своей силы. Я помогу тебе, оставайся. У тебя душа крылатая, мальчик.
— Ты правда хочешь, чтобы я остался?
— У тебя зрячее сердце, Дайо. Ты видишь сам.
— Да… я вижу твои глаза… Я раньше думал: звезды — что это? какие они? Теперь я знаю…
…Прошли годы…
— Дайолен.
Юноша поднял голову. Под сводами зала гасли последние отзвуки песни.
— Да, Учитель?
— Собирайся в дорогу, Дайо.
Дайолен вздрогнул:
— Ты… ты гонишь меня, Учитель? Тебе не нравятся мои песни? — Лицо его стало растерянным, по-детски беззащитным.
— Твои песни прекрасны, мальчик. Они достойны того, чтобы их слышали многие, не только я. Ведь не можешь ты вечно жить в замке. Да ты и сам об этом думал.
— Я не хочу уходить от тебя, Учитель.
— Не от меня. К людям. Слушай свое сердце.
— Сердце велит мне остаться, Учитель. Я слышал, снова война… Мне неспокойно, Учитель. Я боюсь за тебя… Я останусь. Я умею сражаться — на звон оружия…
— Зачем тебе меч, Дайо? Слово и песня тверже стали, острее клинка. Иди. И — вот, возьми эту лютню.
— Но у меня…
— Это мой подарок.
Дайолен провел по струнам. Улыбнулся, начал играть одну мелодию, вторую…
— Она… она живая, Учитель!.. Поет… плачет… никогда не слышал такого…
— Я сделал ее для тебя.
— Ты, Учитель? Разве я достоин такого дара?
— Твои песни — ее душа. И живой ее могут сделать только твои руки и сердце.
— Она говорит, слышишь? И струны — как лучи звезд… Ох, Учитель, как мне благодарить тебя?
— Не нужно. Храни память. И пусть люди слышат тебя. Не забывай ничего. — Голос Мелькора дрогнул.
Дайолен взял руку Учителя в свои. Осторожные прикосновения чутких пальцев почти не причиняли боли.
— Я буду помнить все, что ты говорил. Тебя. Твои глаза. Твои руки. Ты прав, я давно решился. Но мне тяжело уходить. Сердцу больно, словно не встретимся больше.
— Не думай об этом. Прощай.
— …Ты говорил с ним? — выспрашивал мальчишка. — Ты знаешь его? Какой он, расскажи?
— У него глаза — звезды. Он крылатый, но в его венце — вся скорбь мира. И голос — как музыка… когда он говорит, хочется просто сидеть у его ног и слушать, слушать…
Дайолен умолк, потом промолвил, отвернувшись:
— Все, хватит, Андар. Иначе я не смогу уйти. Слишком тяжело уходить от него. Как сердце разорвать надвое. Идем. Пора в дорогу.
Они шли на восток — много дней, много месяцев. Голубые горы в туманной дымке поздней осени встретили их резким ветром, хлещущим по лицу, как мокрое полотнище. Здесь мучительно-остро ощутил Дайолен свою беспомощность и ненужность: он не мог охотиться, не мог даже набрать сучьев для костра. Тем усерднее учился он разводить огонь, готовить пищу, искать целебные травы и съедобные коренья. Когда удавалось отыскать ночлег, надежно защищенный от пронизывающего ветра и злого мокрого снега, Дайолен брал в руки черную лютню, и Андар замирал, иногда в страшно неудобной позе, боясь вздохнуть, и слушал…
Когда спустились в долину, наступила зима. Дайолен теперь спал мало: мучили тревожные сны, и часто он просыпался от собственного стона…
Андар проснулся от того, что кто-то тряхнул его за плечи. Мальчишка заворчал: «Ну что тебе, что…»
Прямо в лицо ему смотрели темные неподвижные глаза Дайолена.
— Что там? — отрывисто спросил менестрель.
Андар взглянул и ответил сонно:
— Ну, закат…
Сон как рукой сняло. Какой закат на севере? Да и ночь ведь…
Но там, за горами, вставало зарево, и небо стекало кровью по черным горным пикам… А потом — словно кто-то клинком рассек живую плоть неба — разошлись рваные края низких туч и ослепительно ярко вспыхнула Звезда… Из груди Дайолена вырвался хриплый крик, похожий на стон раненого зверя, и он упал ничком, впиваясь сведенными судорогой пальцами в мерзлую землю…
И потянулись дни — краткие и туманные, а ночи длились бесконечно, и Андар сидел рядом с Дайоленом, не решаясь ни на минуту оставить товарища одного. И, склоняясь к синеватым губам менестреля, слушал бессвязные слова, и глухие рыдания, и навязчиво повторяющееся: «Я думал… звезды… какие они?.. Теперь я знаю… Я вижу твои глаза… Твои глаза…»
Он все-таки задремал, наверно. Очнулся, как от удара, от страшного крика, рванулся к Дайолену — и отшатнулся, встретив неподвижный нечеловеческий взгляд.
В ту ночь на землю обрушился звездопад…
Дайолен молчал. Часто брал он в руки черную лютню, и струны стонали и плакали под его пальцами, но он не пел. Они шли на восток, а Дайолен все оглядывался назад — туда, где горела Звезда — так ярко, что и свет солнца не мог затмить ее, туда, где билась Звезда — как задыхающееся, рвущееся в агонии сердце. И свет ее был — свет глаз, которым не сиять уже никогда, и свет ее был — боль, которой нет сильнее…
Прошла странная молчаливая весна, отплакало печальное лето, отпылала огнем и кровью осень… Ранняя зима застала их в лесу, к которому пришли они, миновав неприветливый перевал и переправившись через широкий речной поток на неумело связанном плоту.
— Стойте!
Стройный лучник возник бесшумно, словно из ниоткуда: только что не было никого — и вот, стоит у ствола тысячелетнего дерева, и волосы отливают бледным золотом в лучах неяркого предзимнего солнца.
— Кто вы, откуда и куда держите путь?
Лучник говорил на наречии Синдар со странным непривычным выговором.
— Кто это? — тихо спросил Дайолен.
— Не знаю, — так же приглушенно ответил Андар. — По обличию вроде эльф… Одежда странная…
— Мы странники, — сказал Дайолен. — Идем на восток.
— Ты менестрель? — Лучник заметил лютню.
— Да… Позволите ли нам обогреться? Правда, нам нечем отплатить за гостеприимство… разве что песней.
Эльф подумал немного.
— Идите за мной. Я отведу вас к правителю.
Андар с некоторой опаской поглядывал на Дайолена, но тот шел уверенно, лишь изредка касаясь стволов деревьев, и мальчик перестал волноваться.
Дом правителя здешних эльфов был украшен тонкой резьбой по дереву: золотисто-светлый, словно пропитанный солнцем, звенящий и легкий. Андар заметно робел, но Дайолен держался с достоинством, и мальчик успокоился, только старался держаться поближе к менестрелю: мало ли что может случиться?
Правитель эльфов встретил их в небольшом круглом зале. Пол был устлан мягкими шкурами, и Люди шли словно по щиколотку в мягком теплом мху. Остановившись, Дайолен учтиво поклонился. Андар последовал его примеру.
Собравшиеся в зале эльфы — кто сидел на резной скамье, кто прямо на полу, на шкурах, — с любопытством разглядывали Людей.
Старший — невысок ростом, строен и красив, в черных одеждах. Тонкая талия перетянута поясом из стальных пластин — у правителя почти такой же, серебряный.
Черные волосы спадают на плечи тяжелой волной, лицо смуглое, с острыми по-птичьи чертами. Но самое странное — глаза: в мягких, по-девичьи длинных ресницах — две темно-зеленые, горящие странным огнем звезды, неподвижно смотрящие в лицо правителя. Становится не по себе от глубокого взгляда: как в душу глядит.
Младший — совсем мальчишка, светловолосый и хрупкий, кожа тонкая, прозрачно-белая, яркий румянец на высоких скулах. Смотрит настороженно, как лесной зверек: глаза — черные, глубоко посаженные. Одет не по-здешнему, но цвета те же — цвета леса. Только меч у пояса или, скорее, длинный кинжал: словно паж или телохранитель — у старшего оружия нет.
А темные глубокие глаза не отрываются от лица правителя. У эльфа глаза тоже зеленые, но светлые, как листва, пронизанная лучами солнца, с золотыми искрами. Если бы не это да не странная — зеленый лист с золотыми прожилками — пряжка подбитого мехом плаща, правитель ничем не отличался бы от собравшихся в зале: та же одежда из тонко выделанной тисненой золотисто-коричневой кожи и темно-зеленого полотна, разве что рубаха вышита богаче — зелено-золотыми нитями: тонкая вязь цветов и листьев.
