Эрагон.Наследие - Паолини Кристофер (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗
Серый свет дня постепенно померк, сменившись сумерками, а потом и темной, беззвездной ночью. Эрагон подбросил в костер дров; собственно, костер служил им единственным источником света; его желтое пламя казалось просто большой свечой в этом огромном, полном гулкого эха, старинном доме. Отблески костра отражались в полированных плитах пола, сверкавшего, как гладкий лед; резкие, как клинки, цветные лезвия, вмурованные в плиты пола, постоянно отвлекали Эрагона от его основного занятия.
Ужинать он не стал, хоть и был голоден. Он чувствовал, что слишком напряжен и не сможет спокойно переваривать пищу. Кроме того, ему казалось, что полный желудок замедлит работу мысли. Он давно заметил, что лучше всего голова работает, когда в желудке пусто.
И Эрагон решил не есть до тех пор, пока не узнает свое истинное имя. Или до тех пор, пока не придется улетать с острова.
Прошло еще несколько часов. Они с Сапфирой почти не разговаривали, но он чувствовал ее настроение и основное направление ее мыслей, как и она — его мысли и настроение.
Когда Эрагон, потеряв надежду, решил лечь спать — с одной стороны, он устал и хотел отдохнуть, а с другой стороны, надеялся, что во сне ему что-нибудь откроется, — Сапфира вдруг взвыла и, вытянув правую лапу, громко постучала ею об пол. От этого в костре подскочили и рассыпались горящие ветки, и к почерневшему потолку взвился целый сноп ярких искр.
Эрагон в тревоге вскочил на ноги, выхватывая Брисингр и напряженно вглядываясь во тьму, лежавшую за пределами ограждавшей их каменной стенки. Но мгновением позже он понял: Сапфира вовсе не встревожена и не рассержена; она была вне себя от восторга.
«У меня получилось! — воскликнула она, аркой изгибая шею и выпуская в соседнюю комнату струю синего пламени. — Я узнала его, свое истинное имя!»
И она произнесла что-то на древнем языке. В глубине души Эрагона словно колокол ударил, и он заметил, как чешуя Сапфиры словно вспыхнула, освещенная неким ярким внутренним светом — в эти мгновения казалось, что ее чешуя сделана из звездной пыли.
Имя Сапфиры было поистине великолепно, но была в нем и некая затаенная печаль, ибо оно называло ее последней самкой в роду. В этом имени Эрагону слышались ее любовь и преданность, которые она испытывала к нему; в нем также чувствовались многие черты ее характера, свойственные ей как незаурядной личности. Большую их часть он узнавал, но некоторые — нет. Ее недостатки были столь же очевидны, как и ее достоинства, но в целом впечатление было прекрасное: огонь, красота, величие.
Сапфира, вздрагивая от восторга, пошевелила крыльями и гордо заявила Глаэдру:
«Теперь я знаю, кто я такая!»
«Молодец, Бьяртскулар! — похвалил ее Глаэдр, и Эрагон почувствовал, как сильно он за нее рад. — Твоим именем действительно можно и нужно гордиться. Но я не стану снова повторять его даже тебе самой, пока мы не окажемся… у той скалы, которую здесь искали и нашли. Ты теперь должна быть очень осторожна, должна тщательно скрывать свое имя — особенно теперь, когда ты его узнала».
Сапфира моргнула и снова пошевелила крыльями: «Да, учитель». Охватившее ее возбуждение ощущалось почти физически.
Эрагон сунул Брисингр в ножны и подошел к ней. Она склонила к нему голову, а он погладил ее и прижался лбом к ее твердой колючей чешуе, чувствуя, как острые края чешуи впиваются ему в пальцы и в кожу на лице. Горячие слезы текли у него по щекам.
«Почему ты плачешь?» — с тревогой спросила Сапфира.
«Потому что… мне так повезло, что мы с тобой единое целое!»
«Ах, маленький брат…»
Они еще немного поговорили — Сапфире не терпелось обсудить то, что она о себе узнала, да и Эрагон слушал ее с удовольствием, хотя душу его и терзало горькое чувство собственной беспомощности. Ведь он-то свое истинное имя угадать так и не сумел!
Затем Сапфира свернулась клубком на своей половине и заснула, оставив Эрагона предаваться печальным мыслям у гаснущего костра. Глаэдр не спал, и порой Эрагон обращался к нему с вопросами, но по большей части старый дракон предпочитал хранить молчание.
Медленно текли часы, и Эрагона все сильней охватывало отчаяние. Его время истекало — в идеале они с Сапфирой должны были бы улететь обратно еще вчера, — однако, сколько он ни старался, ему не удавалось правильно описать свой характер с помощью слов древнего языка.
Было уже далеко за полночь, когда дождь прекратился.
Эрагон решил прервать свои мучительные попытки, вскочил — он был слишком возбужден, чтобы спать, да и просто сидеть был уже не в силах, — и сказал Глаэдру:
«Пойду прогуляюсь».
Он ожидал, что тот станет возражать, однако старый дракон сказал лишь:
«Оставь здесь оружие и доспехи».
«Почему?»
«Что бы тебе ни встретилось, ты должен предстать перед ним один и безоружный. Ты не сможешь понять, из чего ты сделан, если станешь полагаться на чью-то помощь или хотя бы на помощь оружия».
Слова Глаэдра показались Эрагону весьма разумными, но все же он колебался. Затем отстегнул меч и кинжал, снял с себя металлическую кольчугу и положил все это на пол. Потом натянул сапоги, накинул плащ, по-прежнему влажный, и на всякий случай подтащил седельные сумки поближе к Сапфире, особенно ту, где хранилось сердце сердец Глаэдра.
Когда Эрагон уже готовился перепрыгнуть через кольцо камней, окружавших их «лагерь», Глаэдр сказал ему:
«Делай все, что нужно, но будь осторожен».
Снаружи Эрагон с удовольствием увидел куски чистого звездного неба. Даже луна светила достаточно ярко в просветы меж облаками, и окрестности были хорошо видны. Он немного постоял, качаясь с пятки на носок и не зная, в какую сторону направиться, а потом рысцой побежал к центру разрушенного города. Через несколько секунд мрачное настроение вернулось к нему, охватив его с новой силой, и он перешел на быстрый бег.
Слушая собственное дыхание и стук сапог по мощеным улицам, Эрагон спрашивал себя: «Кто же я?»Но ответа не получал.
Он бежал, пока хватало дыхания, но, даже начав задыхаться, все-таки еще немного пробежал, а потом, когда стали отказывать не только легкие, но и ноги, остановился возле заросшего сорняками фонтана и оперся руками о его бортик, восстанавливая дыхание.
Вокруг высились громады полуразрушенных зданий: темные и нахохлившиеся, они выглядели точно гряда старых, осыпающихся гор. Фонтан находился в центре просторной площади или двора какого-то дворца, превратившегося в груду каменных обломков.
Эрагон рывком оттолкнулся от края фонтана и медленно сделал круг. Вдалеке слышалось утробное пение лягушек-быков, и этот странный гулкий хор звучал особенно мощно, когда выступали наиболее крупные особи.
Внимание Эрагона привлекла потрескавшаяся каменная плита в нескольких шагах от него. Он подошел ближе, взялся за ее край и с некоторым напряжением приподнял. Хотя мускулы у него на руках горели от напряжения, он отнес плиту на край площади и бросил в траву.
Она приземлилась с мягким, но приятным стуком.
Эрагон быстро вернулся к фонтану, расстегнул плащ, надел его на какую-то статую и подбежал к следующему каменному обломку с острыми краями, явно отколовшемуся от крупной плиты. Он подсунул под его край пальцы, приподнял и взвалил на плечо.
Примерно час он возился с расчисткой площади. Некоторые куски были такими большими, что ему пришлось воспользоваться магией, чтобы поднять их, но в основном он справлялся и собственными силами. Работал он методично, двигаясь взад-вперед и останавливаясь, чтобы подобрать любой кусок мусора, который попадался ему на глаза, большой или маленький.
Вскоре он весь взмок и с удовольствием снял бы рубаху, но у обломков порой были такие острые края, что он вполне мог порезаться, а у него и так хватало ссадин и порезов и на груди, и на плечах, и на руках.
Тяжелая работа помогала прояснить мысли, поскольку требовала крайне мало умственных усилий и позволяла сосредоточиться на чем-то главном.
