Королева войны - Крес Феликс В. (библиотека электронных книг .TXT) 📗
— Я вовсе не смеюсь, Весета. Но надтысячница Тереза якобы совершила великое военное чудо, настоящее чудо, выиграв сражение, и только после этого чуда прибыли те повозки с сотнями раненых. Именно так выглядит война. Теперь надтысячница ждет, что я тут совершу второе чудо? Если бы у меня было хоть столько власти, сколько у нее солдат — а их у нее очень немного, — может, я и мог бы попытаться. Но я никто, даже для своего четырехлетнего сына.
— Уже почти пятилетнего, — с женской склонностью к точности напомнила она.
— Это и в самом деле многое объясняет. Он уже взрослый, так что ему незачем меня слушать. Даже Ленету я не могу ничего приказать. Ты знаешь меня, Весета, знаешь моих друзей, мои дела… Нет, не хочу больше вина. — Он неожиданно выплеснул остатки напитка в сторону и повернулся к женщине, глядя ей в глаза. — Не хочу, потому что ты сейчас скажешь, что в голове у меня одна пьянка… Я не пьян и говорю: надтысячница Тереза утратила чувство реальности. Ей удалось совершить нечто необычное, и она думает, будто подобное по силам любому. Этот город наверняка может вооружиться и даже оборониться, кто знает. Но тогда я буду… знаешь где? На стенах, действительно в каком-нибудь шлеме на голове, может, мне что-нибудь выделят из тех трофеев, что прислала Тереза после битвы. Именно столько я могу сделать для Акалии. Напялить какой-нибудь котелок на голову и мужественно дать себя убить, послужив всем примером.
— Даже не попытаешься? Тебя знают в ратуше, может, послушают какого-нибудь совета?
— Какого совета? Подсотник Акалийского легиона, тот, который сейчас командует гарнизоном, даст им вдесятеро больше ценных советов, чем бывший наместник Ваделар. Выпей со мной вина, — сказал он.
Помолчав, она вздохнула, принесла кувшин и второй бокал.
— Может, лучше уедем?
— Не знаю. Может, и лучше.
Поздним вечером — но не слишком поздним, поскольку Ваделар и Весета были еще пьяны, не успев как следует поспать после утреннего возлияния, в комнату бывшего наместника пришел посыльный от ее высокоблагородия Акеи. Ваделар слез с голой женщины, лежавшей поперек кровати, кое-как собрался с силами и оделся, хотя и с немалым трудом. Он полностью зависел от матери своего сына, жил здесь по ее милости, получал еду и — время от времени — немного серебра. Он не мог позволить себе прогнать ее посыльного. Тем более что никогда прежде подобного не случалось — она впервые звала его.
Приведя себя в порядок, он потащился по коридору, потом по лестнице и снова по коридору.
Наместница ждала в канцелярии. Вид у нее был явно расстроенный.
— Как у тебя дела? — спросила она, и в словах ее послышалась тень давней дружеской заботы.
Ваделар лишь покачал головой, поскольку уже понял, что забота эта относилась только — если придерживаться военной риторики — к копейщику, который должен был прокладывать дорогу для своего оруженосца-сына. Когда стало ясно, что рыцарь из копейщика никакой, он сразу же оказался обречен на небытие.
— Тебе всего хватает?
— Мне всего достаточно, Акея. У меня есть вино, женщина… Врать я никогда хорошо не умел.
Она прикусила губу.
— Утром я получила письмо от надтысячницы-коменданта Восточной армии, — сказала она. — Ты знаешь, что идет война… — Слова эти прозвучали несерьезно; нет, конечно же, он не знал. — Акалия объявлена крепостью. Это уже не только военный округ Акалии, где последнее слово за комендантом гарнизона. Статус крепости — это, как я поняла, то, что имеют форпосты на северной границе… В акалийской крепости никто не имеет слова, вообще никто. Только комендант.
— Действительно, — согласился бывший наместник.
— Надтысячница Тереза по воле Кирлана является командиром всех действующих в этом регионе войск. Как я поняла, она может объявить крепостью все, что будут оборонять ее солдаты.
— Действительно. Даже ветряную мельницу на холме, — снова согласился Ваделар. — Идет война, Акея, и правят военные. За принятые решения они отвечают только перед своими начальниками. Если они принимают неверные решения, то начальники лишают их права командовать.
— Надтысячница назначила временным комендантом крепости старшего здесь по званию военного. Это подсотник нашего гарнизона… Он пришел сегодня ко мне и потребовал… потребовал невозможного. Доступа ко всем, даже самым секретным, докладам. Он хочет иметь влияние на то, какие сведения собирают тайные урядники, и доступ к ним… даже раньше меня. Еще он хочет… Я уже сама не знаю, чего он хочет. Всего. Подсотник легиона. Я просто не знаю, к каким делам я могу его допустить, а к каким должна. Наверняка есть соответствующие правила, но… Я не знаю, где их искать. Я просто не знаю, что делать. Я… послушай, ведь я только что получила эту должность. Помоги мне.
— Ведь у тебя есть твои следователи. И второй наместник.
— Я опередила их на пути к повышению, они считают, что незаслуженно. Они обманут меня или введут в заблуждение, чтобы помешать. А второй наместник был… он нелоялен, и я послала доклад в Кирлан… Он об этом знает.
— Вечная империя имеет здесь таких людей, каких заслужила. Ты знаешь, как должно быть по-армектански, Акея. Я, увы, не знал, и потому куда надо донесли, что я нелоялен. А теперь я должен действовать? Вопреки интересам Кирлана, как я понимаю? Ибо ведь в интересах Кирлана, чтобы этот пост занимала ты.
— Помоги мне, — повторила она.
Он молча смотрел на нее.
— Ваше благородие, ты не можешь допустить меня к тайнам Имперского трибунала, — наконец сказал он. — Ты можешь или должна допустить к ним коменданта крепости. Но не чужого человека, которому ты даешь кров в своем доме, сдавая внаем одну из личных комнат.
— Не говори так. Речь идет о чем-то большем, чем моя карьера. Если Акалия не сумеет защитить себя… Я не знаю, как я могу помочь, что сделать, а от чего отказаться. Кирлан слишком далеко. Речь идет…
— Знаю, — прервал он ее. — Речь идет о нашем ребенке.
— Да, — сказала она. — Если Акалия падет… Речь идет о нашем ребенке, помоги мне.
Он снова долго смотрел на нее.
— Даже и не подумаю, глупая баба. Мы с Весетой уезжаем. Можем забрать с собой Ленета, — сказал он, повернулся и вышел.
Вода спала, и Ранелу снова стало можно перейти вброд.
Эневен только один раз попытался форсировать реку под обстрелом из луков пехоты Терезы и понял, что потеряет таким образом все свои отряды, разве что у лучников закончатся стрелы. Однако было совершенно ясно, что значительно раньше у рыцарей закончится боевой дух. Погибший славной смертью Кенес вел кровавую битву, поскольку надтысячница сама к этому стремилась и пропустила на другой берег половину его сил. Теперь, однако, Восточная армия не собиралась вмешиваться в безнадежную борьбу с двадцатью конными и шестью пешими отрядами, так как Эневен давно уже включил в состав главных сил резервную колонну Овенетта. Брод форсировать не удалось; у солдат надтысячницы имелись не только луки, но и арбалеты, забранные у погибших в битве при Мереве солдат, и не требовалось быть очень хорошим стрелком, чтобы попасть в толпившихся в воде. Вождь Ахе Ванадейоне попрощался после этой битвы не только с погибшими, но и со многими оставшимися в живых рыцарями, которых неотложные дела звали в свои владения. Вместе с тем он обрел уверенность в том, что следующая попытка форсировать реку обязательно должна удаться, ибо в противном случае в третий раз он пойдет через нее сам. Еще в тот же день он заново разделил свои силы на три походные колонны, из которых две более сильные сразу же двинулись вдоль реки, вправо и влево от центральной колонны. Вождь рыцарской армии остался возле не захваченного брода, во главе четырех отрядов конницы и шести пехоты. Он ждал, что станет делать стоявший на другом берегу противник. А сделать он мог одно из трех. Он мог остаться на месте, продолжая охранять брод, что должно было закончиться подходом одной из фланговых колонн, переправившихся через Ранелу в другом месте; он мог разделить свои силы так же на три части и пытаться охранять сразу три брода, каждый при помощи небольшого отряда; наконец, он мог отойти от реки и исчезнуть неизвестно куда, строя неизвестно какие планы.
