Школа Добра - Ли Марина (книги без регистрации .txt) 📗
Но Евпсихий Гадович знал, что именно на данном конкретном этаже живут нынешние третьекурсники. А чем они опасны? Правильно, медиумом. Медиум, будь он проклят всеми богами, чертями и демонами. Медиум, разорви его дракон. Именно он лишал студентов чувства ответственности и самосохранения в первый же день занятий. И даже новое и неожиданно приятное семейное положение коменданта не смогло потушить жар непонятной тревоги в груди. Потому что в ночь с последнего дня каникул на первый в новом учебном году на пятом этаже корпуса предметников было уж очень подозрительно тихо.
– Ох, не к добру! Не к добру... – пробормотал Евпсихий Гадович и испуганно плюнул три раза через левое плечо. – Мать-хозяйка, упаси от потопа!
По неясным причинам бывалый домовой больше всего боялся именно этого стихийного бедствия. Даже больше, чем студентов-выпускников, ночи празднования Разделения миров и переезда.
А тем временем откуда-то издалека и вроде бы сверху послышался непонятный шорох, а следом за ним дружный и многоголосый женский визг.
– Ох, йо! Только б не потоп... – взмолился комендант и со всех ног бросился на звук.
Но пробежав с десяток шагов, остановился, заподозрив, что немолодой уже разум сыграл с ним злую шутку. Взрыв радостного многоголосья, однозначно, доносился сверху. Но сверху-то у нас крыша... А что студентам – и спаси, Мать-хозяйка, защити, Охотник-отец, – студенткам – а тембр писка намекал именно на них – делать на крыше? Ночью. Одним. И одним ли?
Евпсихий Гадович, начертив в воздухе широкую невидимую дугу, с размаху стукнул себя рукой по лбу, развернулся на сто восемьдесят градусов и рысью помчался к одной из самых тихих комнат на этаже. Ведь доносили же, ведь предупреждали же добрые люди, ведь бабушка мужа троюродной сестры поделилась новостью о чаянной и всеми желанной помолвке!
Ох, стыдно-то как! Стыдно! В такие годы так лопухнуться! И что скажет Вельзевул Аззариэлевич? А если и не скажет ничего, то как посмотрит? По взглядам директор был специалист.
Евпсихий Гадович, еще раз помянув недобрым словом дракона и вообще всех крылатых, ускорил шаг и уже через семь с половиной секунд стучал в светло-коричневую дверь, заранее зная, что никто ему не ответит.
Никто и не ответил. Ночной комендант вздохнул обреченно и толкнул дверь, заглядывая внутрь.
– Ох, йо! – следы преступления были налицо, образно говоря. А если без образов – то прямо на столе. И на подоконнике. И на тумбочке. И даже в большом медном тазу, который почему-то стоял ровно посередине комнаты и всем своим сияющим и скорбным видом намекал Евпсихию Гадовичу на страшное. Собственно, на потоп. Потому что одиннадцать пустых бутылок из-под шампанского и одна целая с прозрачной, как слеза, самогонкой ни на что другое намекать не могли.
Евпсихий Гадович зачем-то достал из тазика бутылку, понюхал, убеждаясь, что наметанный глаз не ошибся, что это действительно чистейший пшеничный самогон, вздохнул безнадежно и уже без всякой спешки направил свои стопы к лестнице на чердак.
Давно надо было заколотить выход на крышу ко всем чертям! Ждал все чего-то... Непонятно чего. И вот дождался. Из-под низенькой двери, окрашивая ступеньки в приятный глазу цвет мокрого дерева, текла вполне внушительная река, ручеистого типу. И явно рукотворная.
– Все-таки потоп... – ночной комендант мстительно поджал губы и рывком открыл дверь.
Аврора не могла вспомнить, кому в голову пришла удивительно романтическая идея идти на крышу, смотреть на звезды. Но собираться стали все и сразу.
– Бутылку в тазик поставьте! – крикнула Юлка и прижала два пальца к губам, сдерживая рвущийся наружу ик. – Чтоб не нагрелось, пока ходить будем.
Могила пожала плечами, вытянула из-под кровати бабушкин таз и эстетично поставила его в центр ковра, закрывая пятно от разлитого кем-то из девчат шампанского. Она не совсем понимала, каким образом пустой таз поможет не нагреться бутылке с подозрительно пахнущим содержимым, но не спорить же из-за такой ерунды с лучшей подругой. Тем более, что Юла и так пошла Авроре на уступки и стоически выдержала присутствие на девичнике Ифигении Сафской.
Юлиана Волчок не была единственной, кто не питал к бывшей студентке института имени Шамаханской царицы нежных чувств. Фифа вообще не пользовалась особой популярностью среди гостей Могилы, но и не позвать ее на мероприятие было невозможно по той простой причине, что Сафская по-прежнему делила с Авророй жилплощадь. Временами она даже была почти сносна, а в последнее время и вовсе перестала задирать нос, но на каникулах, видимо, случилось что-то, что превратило и без того не самую легкую в общении Фифу в хмурую и молчаливую ведьму.
Она сидела в углу, лениво попивая холодное шампанское из высокого бокала, и с выражением легкого превосходства наблюдала за происходящим. Маска удивленного презрения дала трещину только один раз, когда в комнату впорхнула Юлка и, плюхнувшись на кровать, заявила:
– А я не с пустыми руками! – и жестом фокусника достала из кармана маленькую невзрачную коробочку. – Аврорка, не дарю, потому что такая корова нужна самому, понимаешь? Но арендую на весь вечер. Если хочешь, могу до утра оставить.
Черная крышка полетела в сторону, и комнату заполнил хриплый голос:
– Ненависть юным уродует лица,
Ненависть просится из берегов,
Ненависть жаждет и хочет напиться
Черною кровью врагов.
Юлка в замешательстве заглянула в коробочку, бросила на подругу извиняющийся взгляд и пробормотала:
– Как-то его не в ту степь занесло...
Звездинский на корректное замечание своей хозяйки ответил немедленно, звонко, с задушевными цыганскими переливами:
– Ах, эта свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала,
И крылья эту свадьбу вдаль несли.
Широкой этой свадьбе было места мало,
И неба было мало, и земли!
– Преждевременно, – хихикнула довольная Аврора, а Ифигения выдохнула и снова нацепила на лицо свою маску, обрадованная тем, что никто не стал докапываться до того, почему пельмень начал именно с той песни.
От ненависти временами становилось дурно, ее зашкаливало так, что сердце билось с перебоями и почему-то в горле. Сафская давно уже не анализировала свои чувства и желания. Она просто хотела, чтобы проклятая пигалица умерла, без каких-либо логических объяснений и выкладок.
Нет, Ифигения прекрасно понимала, что Волчок не была виновата в бедах, обрушившихся на семью Сафских. Не она толкнула отца на предательство, не она перевела Фифи в дурацкую Школу Добра. Не она разбила честолюбивые планы на будущее... Хотя нет. Последнее сделала именно она, приложив свои тощие ручки к смерти айвэ Лиара. Айвэ был единственным, кто действительно заботился об Ифигении после падения ее отца. Не забывал, навещал на каникулах, расспрашивал об учебе и друзьях... Друзья – непозволительная роскошь для тех, кто хочет сделать карьеру при дворе.
Сафская мечтала о должности камер-фрейлины. При светлом дворе их было четыре, при темном только две. Биографии всех шести женщин были досконально изучены, основные вехи взяты на заметку. Нет, Ифигения не планировала всю жизнь провести в незамужних подругах королевы, как это сделала самая старшая из женщин, которой недавно перевалило за сорок.
Фифи была уверена, что найти достойную партию ей не составит труда. Достойная партия. Влиятельный муж. Титул статс-дамы. А уж от статс-дамы до наперсницы королевы рукой подать. Наперсница темной королевы. В груди уже не ёкало, когда Сафская мысленно произносила эти слова, потому что темный маг умер, и можно забыть о славном будущем и наивных мечтах. Дочери заключенного не место при Светлом дворе, да и при Темном никому не нужна выпускница Школы Добра, чтоб ей провалиться, этой Школе.
Айвэ Лиар умер, а Фифи Сафская продолжала жить. И с этой жизнью, в принципе, даже можно было бы смириться, и даже найти себе новую мечту получилось бы со временем. Но наивный веснушчатый нос Юлианы Волчок то и дело мелькал перед глазами и мешал сердцу биться ровно, сбивая мысли с привычного течения на жестокие фантазии о способах убийства одной не в меру жизнерадостной Юлы.
