Камень третий. Дымчатый обсидиан - Макарова Ольга Андреевна (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
Клятвы существуют сами по себе, вне зависимости от того, смеются над ними или чтут их. За свою жизнь Кангасск клялся лишь дважды, и для него клятва никогда не была пустой фразой. Нет, этот человечек, проживший тридцать четыре года, а помнящий лишь двадцать один, действительно собирался сейчас сделать то, что сказал…
Глава шестьдесят третья. Последний еретик
Занна уже забыла о том, что спит; недавняя память, со всеми тревогами и опасностями, послушно скрылась за тяжелой, бархатной занавесью тьмы, не смея показаться ни на миг, пока говорит Ффар…
Скрипучие корабельные доски… спокойное море за круглым окошком каюты… и глухая боль в сердце, — словно старая рана саднит к непогоде.
Занна обернулась — и память, точно ворох пуховых перьев, подхваченный ветром, смешалась в свете ффара, лишив мир смысла. Миг хаоса выдался кратким: терпеливый, мерцающий, ффар вновь поднял забытое из глубин, вернув ясность взору и памяти.
Кангасск?.. Во сне подобная мысль не казалась нелепой. Хотя суровый пират с волосами черными, как смоль, внешне не походил на Ученика миродержцев ничем. Не совпал бы даже возраст: этот мужчина выглядел куда старше тридцатитрехлетнего Кана. И имя носил иное. Но ффар не врет: это он. И сердце не врет: оно полно все тем же горячим чувством, что и сейчас; чувством тяжелым и мучительным, которое так и хочется назвать ненавистью. Разве что настоящая ненависть — холодна, как сталь, и мертва, как покинутый мир…
Гроза морей, гроза легенд; властитель, каких еще не знал Омнис; великий воин; герой на все времена… лежит на кровати, раскинув руки, спящий и беззащитный, вне всех сказок и титулов — обычный человек. Позади у него первая брачная ночь; и сонная улыбка притаилась в уголках его губ.
…Жар и горечь подступают к горлу, и, прошептав что-то, Занна поднимает над спящим нож.
Убить его, а затем себя.
Но рука замирает на полпути; и перед бесстрастным взором памяти бегут вереницы воспоминаний…
…Сын звезд — нечеловечески прекрасный и… сеющий смерть, когда на каждый удар его сабли приходится одна человеческая жизнь, а лицо и одежда красны от чужой крови… То был единственный бой, что Занне довелось видеть. И — то был настоящий Орион… в одежде, красной от человеческой крови; не щадящий никого.
…Вот сын звезд дарит ей венок из островитянских цветов, огромных и ярких, каких просто не бывает на материке; красных, как кровь; желтых, как золото; и синих, как море…
…Вот он разворачивается и уходит, оставляя ее тому, кто ныне носит имя Кангасск…
…И их бой на корабле; бой из-за нее, когда смертный человек не ведал страха перед сыном звезд, помнящим еще юность Омниса. И — был выше него…
И те слова, которыми она остановила бой… слова…
Нож выпал из дрожащих пальцев; и слезы хлынули ручьем, а рыдания сдавили грудь. Обессилев, Занна медленно опустилась на колени.
«Любимая, милая моя, почему ты плачешь?» Тяжелая, мозолистая рука дотронулась до ее плеча со всей нежностью, на какую была способна.
Не в силах говорить, Занна лишь смотрела сквозь слезы, как тот, кого она собиралась лишить жизни минуту назад, заботливо накрывает ее одеялом и с подчеркнутым равнодушием складывает в ящик стола тот самый нож…
Он знал… он всегда знал… И это никогда не мешало ему доверчиво заснуть рядом с женой; и улыбаться во сне, ничуть не опасаясь не проснуться.
…Выше смерти… Выше бессмертия…
Ффар покинул Занну, и сон светлой памяти без него перешел в тревожный бред, полный недавних переживаний. И покойный Алх, живой и пьяный, словно и не умирал никогда от зубов голодных навок, шел по кровавому снегу Малого Эрха, распевая одну из самых отвратительных айэфернских песен. И лже-Немаан, хищно улыбаясь, загородил Занну собой и, окликнув файзула, выставил вперед руку, по которой пробежали первые искорки набирающего мощь Зирорна…
Кангасск не спал эту ночь. Триада, ворох дорожных карт, в кои-то веки вынутых из сумки, и бархатная тьма, скрывающая тысячи хищных тварей… лучше бы не знать о них и не думать…
Тихий кулдаганский оружейник всегда был силен духом, недаром старик Осаро ценил его так высоко. Однако тело невозможно истязать вечно, оно все равно потребует отдыха и покоя, не считаясь с тем, насколько подходящий для того момент… Зол на это ограничение бывал в свое время еще Макс Милиан, когда его тело, тело простого омнисийского мальчишки, не справлялось с тем, что требовал от него неудержимый дух миродержца; и он падал, и ронял кровь с губ, чувствуя, как сжимаются больные легкие, или проваливался в мрачный сон, больше похожий на обморок, когда заканчивалась многочасовая битва… вспоминая в такие моменты, что он все-таки человек, хрупкий и смертный…
Что до Кангасска, то он, конечно, не успел загнать себя до такой степени, но аналогию с Максом провел не зря: ночь наедине с безумием Триады здорово измотала его. Под утро Кан все-таки задремал, ненадолго: встрепенуться его заставил первый же шорох. Подняв голову и отчаянно моргая, пытаясь прогнать сон, Ученик встретился взглядом с дочкой Занны;он успокоился, вздохнул с облегчением, однако спать дальше не стал. За окном нежное, как цветок диадемы, розовело небо, подсвеченное холодным северным солнцем. Восход.
Дэлэмэр потер затекшую правую руку — с утра она всегда как чужая, даром что Орион столько времени убил, чтобы наладить в ней нормальное кровообращение; глотнул красной сальвии для бодрости…
Кангасси тем временем, попутно жуя дорожную лепешку, подсела поближе и заинтересовалась разбросанными на полу картами: над ними Ученик сидел вторую половину ночи. Просто удивительно: будучи аккуратно свернуты, они представляли собой небольшой свиток, занимавший совсем не много места в сумке Кана, а теперь превратились во внушительный ворох вощеной бумаги.
Обычные карты путешественника: мировая, Юг, Север, Ничейная Земля… такие таскает с собой почти каждый, кому случается странствовать по Омнису. Они яркие, украшены рисунками неведомых зверей, извивающихся в волнах и сверкающих глазами меж деревьев в лесных чащах… такие понравятся каждому ребенку. Однако маленькую Кангасси они заняли ненадолго: отодвинув обычные карты в сторону, точно бывалый путешественник, наглядевшийся на подобные вещи вдоволь, девочка принялась с интересом рассматривать карты невзрачные, пестрящие столбиками цифр и чернильными надписями от руки… летящий почерк Влады; убористый и мелкий — Серега… И «запах» магии, намертво въевшийся в древние листы. Этих карт не видел никто, кроме миродержцев и их Учеников. И карта Провала, самая древняя их них, была помечена датой 11956 лет от п.м. За прошедшую ночь к надписям Влады на ней прибавилось немало пометок ее Ученика…
Кангасси обернулась и вопросительно посмотрела на Кана, для большей убедительности ткнув пальчиком в карту багрового мира.
— Это Провал, — улыбнувшись, мягко пояснил девочке Кан. — Это такой мир, где навсегда остановилось время. Там дождь висит над землей, и небо красное, как у нас на закате…
Девочка не дала ему задуматься и замолчать надолго: настойчиво подергала за рукав плаща, требуя продолжения рассказа.
— Если зайдешь в Провал, а потом выйдешь, то обнаружишь, что в реальном мире прошло совсем мало времени, не больше одного дня. Это быстрый способ путешествия. Правда, мало кто им пользуется: Провал — земля дикая, чужая… и не всегда знаешь, как там добраться туда, куда нужно. Вот посмотри на карту: похоже, как будто здесь много островов, правда?.. Но это не острова. Это части Провала, которые известны людям и нанесены на карту. Что между ними — никто не знает. Потому…
