Пепел острога - Самаров Сергей Васильевич (книги без регистрации .txt) 📗
– А как, скажи-ка, Овсень, волкодлаком насовсем стать-быть можно? – придерживая лося, спросил стрелецкий десятник, зная, что сотник, как и сотенный десятник Живан, знаток всяких житейских премудростей. А уж умение общаться с оборотнями или с нелюдью молодой десятник считал премудростью именно житейской и во многом необходимой каждому, чтобы не попасть при случае впросак. Если оборотня еще можно назвать редкостью, хотя и не слишком уж неведомой, то нелюди вокруг человеческих селений и внутри них невесть сколько водилось, и не вся безобидная да добрая, как домовушки. И общаться с нею следует уметь каждому. Без этого не прожить…
– Просто… – кашлянув в кулак от запаха дыма, от которого уже в горле сильно першило, ответил Овсень. – Как волкодлаком становятся? Слышал?
– Не слышал… Заговором каким-то?
– Просто, – повторил сотник, – если со знанием… Находят в лесу гладкий пень, втыкают в него с заговором нож, потом через пень кувыркаются, и все… Чтобы в человеческий облик вернуться, надо волку снова заговор мыслями прочитать и назад перекувыркнуться. Но вот беда какая, если кто до этого нож из пня вытащит, значит, все… Заговорное тело разорвано, волкодлак так и останется волком с человеческим умом [37]… И всю жизнь будет между волками и людьми болтаться, ни там ни сям не принимаемый. Оттого в тоску-отчаяние впадает и опасным становится.
– А кто ж нож-то тот вытащит?.. Зачем?.. – спросил Велемир.
– Кто по злобе, кто по добру… Кто знает, зачем человек этот волкодлаком становился… Случается, что со злобы, чтобы досадить кому-то… А человеку не нравится, что ему досаждают… Вот нож и вытаскивает… Потом, нелюдь всякая любит такие штуки устраивать. Нелюдь лесная вообще любит ножи воровать… Домашним ножи без надобности, а лесным кстати… Им все, что блестит, нравится, как сорокам… Потому и любят. Особенно лешаки… Уснешь в лесу, запросто без ножа проснешься… Всякое быть может… И со мной смолоду раз бывало… На берегу уснул, а водяной нож украл. Потом, позже уже, лешак пытался. Так я ему лапу липкую начисто отрубил…
– А потом вернуть волкодлака в человека можно? – все не унимался десятник, и непонятно было, почему его так интересует эта тема, вроде бы совсем от него и от его забот далекая.
– Только если нож найти… Тот самый, что украли… И с тем же заговором в пень воткнуть… Пень уже любой выбрать можно. Но заговоры у каждого ведающего свои могут быть. Могут быть и одинаковые, а могут быть свои. И потому чужой заговор не сработает. Одно слово сказать не так, и из волка в медведя превратиться можно…
– Разведка гонит… Случилось, никак, что-то… – раздался предупреждающий голос со спины. – Очень уж спешат…
Уже по частому стуку копыт нетрудно было понять, как торопится высланная Овсенем разведка. А скоро разведчики и сами из-за поворота дороги появились в облаке тяжелой коричневой пыли. И остановились, круто разворачивая тонконогих коней, только перед сотником.
– Что в остроге? – строго спросил Овсень, уже понимая, что недобрые вести могут быть только оттуда, хотя разведка вернулась слишком быстро, чтобы до самого Куделькина острога добраться. Но весть можно было получить, и до самого места не доскакав.
– Нет больше острога… – прозвучал короткий ответ.
– Пожар? – тревожно спросило сразу несколько голосов.
– И пожар тоже… Урмане напали… Все пожгли, всех перебили… Нет почти никого живого… Мы только девочку встретили. В лесу пряталась. Под матерью убитой. Мать ей сказала, что урмане. Сама девочка не знает… Больше никого не нашли.
– Девочка где?
– Вытащили ее… Вся в материнской крови. Велели в острог идти. Обещали скоро прибыть…
– У-у-у… – кто-то взвыл в середине строя почти по-волчьи. – Урмане, дикари проклятые, всех бы их, воров, под корень вырезать…
И металл коротко ударился о металл. Должно быть, кулак в металлической рукавице о ладонь, скованную такой же рукавицей – зло, как меч о меч.
Овсень не погнал своего лося сразу вперед. Он всегда вдумчивым был. И потому сначала назначил пару воев в охрану лосиных волокуш с годовой данью и только после этого, осмотревшись, дал команду:
– Погнали, стало быть… Конные вперед. Кого найдете, помощь оказать. Собирать всех вместе, чтоб друг дружке помогали.
Торопились все, и строй, которым обычно ходила сотня по лесным дорогам и тропам, не соблюдали. Десятки смешались, чего обычно не допускалось. И Овсень ни на кого не прикрикнул. А сотня сразу разделилась на две группы. Меньшая, состоящая из всадников на лошадях, оторвалась и ушла вперед резко. Большая группа скакала в соответствии с той скоростью, которую могли развить тяжелые лоси, предпочитающие бег размеренный, хотя и размашистый.
И никто не увидел, как следом за растянувшейся кавалькадой воев легкими скачками, обогнув по дуге воев и лосей у волокуш, бежит кудлатая и по-летнему облезлая, рыжеватая волчица, только что едва-едва избежавшая стрелы не знающего промаха стрельца…
Черное пепелище, болью и страхом остро пахнув на сотню, надавив на людей тяжким грузом отчаяния и утраты, лежало на высоком и крутом со стороны реки берегу, откуда всегда был широкий и просторный обзор, создавая ощущение чего-то непривычно плоского, низменного, и только каменные или, чаще, глиняные печи с редкими трубами, а больше без труб, потому что большинство домов топилось, как в старину, «по-черному», возвышались среди догоревших и только чадящих останков Куделькиного острога.
Основная часть воев, подчиненных Овсеню, была семейной, и семьи их при отъезде сотни оставались здесь под надежной, казалось бы, охраной высоких стен и трех десятков не менее надежных в бою княжеских дружинников, хорошо вооруженных и закованных в тяжелую броню и потому не больших любителей путешествовать по лесным и горным тропам. Зная это, Овсень, отправляясь в дальний перегон, обычно и не брал дружинников с собой, предпочитая вместо них, таких видных собой и солидных, своих проверенных воев, да и боев во время годового похода по сбору дани обычно не бывало. Сирнане покорены давно, народ они не разбойный, и дань не так тяжка, чтобы за нее лишаться жизни. Все вопросы можно мирно решить, да Овсень и сам всегда умел мирно со всеми договариваться. Потому и ездил спокойно. А княжеские дружинники на охране острога, проезжей и речной дороги были как раз к месту и сидели здесь прочно, как весомые скалы. Да и самих дружинников такая служба устраивала, кажется, куда как больше, чем беспокойные лесные скитания.
Но сейчас на пепелище, если смотреть издали, с подъезда, не видно было ни оставшихся в живых жителей, ни дружинников в привычно звенящих кольчугах и прикрытых тяжелыми щитами. Никто не бродил среди останков домов. Однако Овсень хорошо знал, что даже при самом страшном нашествии врагов не бывает так, чтобы всех перебили. Всегда кто-то, да останется – кто убежит, кто в норе какой отсидится и не скоро выберется от неподъемного, как кованая цепь, сдерживающего страха. И сотник, чтобы узнать быстрее подробности происшедшего, сразу определил несколько молодых воев из тех, кто своим домом не обзавелся, а родительский дом имел на стороне, и рукой махнул:
– Искать, кто есть… Женщины с детьми могли в лес убежать… Раненые могут среди пожарищ валяться… Искать… Все в округе обшарить…
А сам, даже не спешившись перед уже не существующими воротами, направил по обгоревшему, но уцелевшему бревенчатому мосту через ров своего рослого лося Улича к тому, что от его собственного дома осталось. Лось, хорошо знавший дорогу ко двору, в этот раз не понимал, куда ему идти, и Овсеню приходилось править, подтягивая вместо повода то один, то другой конец черенка боевого топора, что так привычно лежал на рогах лося. Тем более лесной великан, даже прирученный, все равно боялся огня и потому по свежему пожарищу вышагивал с неохотой. Одновременно, не дожидаясь разрешения, придавленные бедой и естественной тревогой за своих близких и другие вои разъехались в разные стороны – на свои печи взгляд бросить, увидеть, что от домов осталось.
