Протекторат (Призрачная реальность) - Авраменко Олег Евгеньевич (книги бесплатно без регистрации .txt) 📗

— С залогом весьма проблематично, — сказал я. — Нашими законами не предусмотрено освобождение под залог обвиняемых в убийстве. Правда, Алёна ещё несовершеннолетняя, и если бы я взялся за это дело с самого начала, то, скорее всего, сумел бы убедить судью выпустить её на поруки под ответственность господина и госпожи Габровых. Но сейчас… — Я покачал головой. — Нет, это маловероятно. До начала суда осталось лишь две недели, обвинение уже на полную силу раскрутило свою пропагандистскую машину, и я очень сомневаюсь, что моё ходатайство будет удовлетворено. Тем более, что Стоянову уже было отказано, а с тех пор в деле не обнаружилось никаких благоприятных для вашей дочери обстоятельств. Я, конечно, подам прошение об освобождении на поруки, но не советую вам на него рассчитывать.

Конноли кивнул:

— Да, я понимаю… — Тут выдержка изменила ему, он вскочил с кресла и нервно заходил по кабинету. — Вы должны что-то придумать, господин Поляков. Вы должны спасти мою дочь. — Он резко остановился. — У вас много говорят о гуманности вашей пенитенциарной системы, но всё это ложь, наглое лицемерие. Смертная казнь куда честнее и гуманнее. А ваше так называемое «лечение», оставляя человека в живых, убивает самое ценное — его душу. После этого уже не будет нынешней Алёны, от неё останется лишь бледная тень. Ей будут недоступны глубокие чувства, она лишится способности любить и ненавидеть, радоваться и горевать, её жизнь превратится в пустое, бессмысленное существование. А ведь ей ещё нет и семнадцати, она пишет такие милые, такие красивые стихи, у неё настоящий талант к поэзии… Да, конечно, я признаю, что Алёна совершила тяжкое преступление — но она всё равно моя дочь, мой единственный оставшийся в живых ребёнок. Я не хочу потерять и её!

Так же внезапно, как и взорвался, Конноли взял себя в руки и рухнул в кресло. Достав из кармана платок, он вытер вспотевшее от волнения лицо и тихо произнёс:

— Прошу прощения, советник. Порой я не выдерживаю. Уже четыре месяца длится этот кошмар, и мои нервы на пределе.

Я подождал с минуту, давая ему возможность успокоиться, потом заговорил:

— Если вы беседовали с господином Габровым после нашей с ним встречи, то должны знать, что я категорически против ещё одной психиатрической экспертизы. Разумеется, я могу добиться повторного освидетельствования, но в случае подтверждения первоначального диагноза о полной вменяемости обвинение лишь ещё больше укрепит свои позиции — а они и без того несокрушимые. Я вижу в них только одно слабое место, куда следует направить главный удар, — отсутствие явного мотива. А чтобы обвинить человека в убийстве первой степени, необходимо установить мотив преступления. На сей счёт присяжные получают от судьи вполне однозначные инструкции: они не вправе признать подсудимого виновным в предумышленном убийстве, если предложенный обвинением мотив вызывает хоть малейшие сомнения. Насколько мне известно, в конторе прокурора ещё не решили, какой из возможных мотивов предложить вниманию суда. Скорее всего, это будет бессмысленная жестокость избалованного подростка. Сомневаюсь, что обвинение рискнёт встать на зыбкую почву, рассуждая о какой-то страшной тайне, которая умерла вместе с доктором Довганем.

— Бессмысленная жестокость… — повторил Конноли. — Моя Элен, Алёна — и бессмысленная жестокость… Это же просто дичь!

— Для вас, может, и да. Но не для присяжных. Они люди со стороны и будут судить о вашей дочери на основании предоставленных им фактов. А факты таковы, что Алёна девушка вспыльчивая, раздражительная, неуравновешенная, она легко выходит из себя и часто конфликтует со старшими. Я уже ознакомился с её школьными характеристиками и отчётами наблюдавших её психиатров. Эти материалы произведут на суд не лучшее впечатление.

Конноли вздохнул:

— В таком возрасте почти все дети несносны. О любом шестнадцатилетнем подростке можно сказать то же самое, что вы говорили об Алёне.

— Не спорю. И обвинение, безусловно, понимает, что в этом вопросе перегибать палку не следует. В своей речи прокурор признáет, что все подростки в той или иной мере склонны к жестокости, но большинство умеет обуздать себя, а вот у Алёны, дескать, отказали тормоза — и потому она опасна для общества.

Конноли снова встал и медленно прошёлся к окну и обратно.

— Ну почему, — произнёс он, — почему Алёна не хочет говорить? Я не верю в бессмысленную жестокость, не могу и не хочу верить… Поначалу я думал, что доктор Довгань узнал тайну Алёны и шантажировал её, угрожая сообщить нынешним властям Аррана, что она моя дочь. Но будь это так, она бы рассказала мне о шантаже. Алёна вспыльчивая и самонадеянная девушка, это правда; но она достаточно умна и рассудительна для того, чтобы самой улаживать столь щекотливое дело… Проклятье! Ведь должно же быть какое-то разумное объяснение её поступку!

— Вот мы и должны найти его, — сказал я. — С помощью Алёны или без таковой. Нужно убедить присяжных, что она совершила убийство под влиянием импульса, не вполне контролируя себя.

— Но результат психиатрической экспертизы…

— Диагноз об общей вменяемости отнюдь не исключает возможности кратковременного срыва под воздействием внешних факторов. Например, вследствие бурной ссоры. В этом случае суд, даже если признает целесообразность прочистки… гм, медикаментозной терапии, отложит исполнение приговора на срок от трёх до восьми лет, в течение которых ей будет предоставлен шанс доказать свою способность жить в обществе.

— Это время она должна провести в тюрьме?

— Для взрослых, осуждённых по этой статье, первые два года «отсидки» обязательны. Но поскольку Алёна несовершеннолетняя, она будет помещена в специнтернат с возможностью раз или дважды в месяц проводить выходные с родными.

— Большего мне и не надо, — оживился Конноли. — Только бы вы добились этого, а всё остальное… — Он вовремя осёкся и виновато взглянул на меня. — И как вы расцениваете наши шансы?

— Как очень хорошие. Более определённо сказать не могу, ведь я только в пятницу вечером я стал адвокатом вашей дочери и ещё не успел глубоко вникнуть в дело. Но в общих чертах уже представляю, какую тактику защиты следует избрать. В ходе процесса я постараюсь расшатать аргументацию обвинения где только возможно и заставить его изменить формулировку «предумышленное убийство с отягчающими обстоятельствами» на «убийство в состоянии аффекта» или даже «непредумышленное убийство». Но для этого я должен представить суду убедительную мотивировку её поступка. Скажем, если в случае с Алёной доктор Довгань нарушил общепринятые нормы отношений между врачом и пациентом — ну, вы понимаете, что я имею в виду, — то присяжные признают её виновной лишь в неумышленном убийстве в результате превышения необходимой меры самообороны. Завтра я намерен встретиться с вашей дочерью и объяснить ей, как обстоят дела. Надеюсь, мне удастся убедить её, что скрывать правду в её положении не просто бессмысленно, а губительно.

Конноли сел.

— Боюсь, ничего не получится, — сказал он мрачно. — Алёна упорно отрицает свою вину и слышать не хочет ни о каком признании. Пётр и Марина, то есть господин и госпожа Габровы, не единожды пытались уговорить её сделать признание, но она даже слышать об этом не хочет. Обычно Алёна рассудительная и здравомыслящая девочка и знает, когда нужно подчиниться обстоятельствам, но сейчас на неё что-то нашло… что-то непонятное.

— А вы сами пробовали поговорить с ней?

— Лично, нет. Это слишком опасно. Тюремный персонал от скуки любит смотреть телевизор, и меня могли узнать по выпускам международных новостей. Но я рискнул передать Алёне послание, в котором убеждал её признаться в убийстве. Я даже покривил душой и заверил, что не сомневаюсь в её невиновности, но прошу солгать ради своего спасения. Она уже знает о… о некоторых моих планах — и всё равно стоит на своём.

— М-да… — протянул я. — А вот со слов господина Габрова я понял, что всё не так безнадёжно.

— Это было сделано по моей просьбе, — признался Конноли. — Я опасался, что вы не захотите защищать Алёну, если с самого начала будете знать о её упрямстве. А мне нужны именно вы.