Что-то остается - Кузнецова Ярослава (чтение книг TXT) 📗
Голос негромкий, ласковый… Мать Этарда!
Я смотрел на нее, невысокую, гибкую, и мышцы болезненно ныли от свистнувшей мимо смерти, и глаза застилало туманом, и язык не особо повиновался.
— Не посмотришь ли. Собачку. Мать Этарда? Вечер добрый…
Тепло исходило от нее. Тепло обволакивало мягко и властно, изгоняло страх и растерянность. Все будет хорошо — она ведь здесь. Мать Этарда. Целительница милостью богов. Рука Ионалы… Взглянула на койку, на нас с Реддой. Чуть шевельнулись брови в невысказанном вопросе…
— Тяпнул, тварь такая, — промямлил я.
Мать Этарда присела на корточки, положила маленькую руку Редде на лоб.
Хозяюшка моя вздрогнула, потянулась, сладко зевнула и, мазнув по мне умильным взором, запрыгнула на кровать. Носом повернула своего приемыша. Никаких ножей, стилетов, тенгонов… Измаранное в крови лицо тут же было тщательно облизано, как ни в чем не бывало…
— Смотри-ка, — улыбнулась мать Этарда, — Собачка твоя не в обиде на него. Дай мне взглянуть, хорошая.
И Редда, чувствуя, что мать Этарда не сделает плохого — посторонилась. Допустила. Она у меня умница, Редда.
Лопнуло что-то внутри — с трудом я подавил истерическое хихиканье, готовое уже прорваться, клокочущее за грудиной — Редда жива, парень жив, дед сбежал, ну и черт с ним — у нас мать Этарда есть, и никто тебя не нашел, Сыч, кому ты, к черту, нужен, идиот, параноик…
Мать Этарда освободила стангрева от ремней.
— Помяли его мужики-то, — сказал Сыч-охотник. — Я уж думал — помрет…
Она не отвечала.
— Что, худо?
Обернулась. Огромные глаза грустны, меж бровей проложила тропку морщинка.
— Да, сын мой. Ты позволишь мне полечить?
— Сделай милость, — голос почему-то осип.
Кивнув, мать Этарда присела на краешек койки. Рука ее легла на лоб парня, как только что — на собачий…
Я все сидел на полу, не в силах оторваться от ее спокойного, умиротворенного лица. Такие, как она, посланы в мир богами. Святые, Великие, Источники Силы — по-разному их зовут. Суть не меняется. Рядом с этой женщиной не место боли и смерти, горю и страху. Свет ее разгоняет Тьму. Она — как факел…
Убрала руку, открыла глаза. И тут я испугался. Парню не стало лучше. Прямо скажем — наоборот. Лицо сделалось белым-белым, дыхание — а есть ли оно, дыхание?..
— Мать Этарда… — выдавил я.
— Не бойся, сын мой, — проговорила она мягко, — Не бойся. Мальчик жив. Остановлен просто.
Остановлен? Ничего себе — не бойся! Мать Этарда продолжала:
— У меня сейчас нет с собою необходимых лекарств. Поэтому я… — замялась, видно, не зная, как объяснить Сычу-охотнику, — Я его остановила. Теперь он может ждать даже целые сутки. Но так долго медлить мы не будем, сын мой, верно?
Я, мало что понимая, кивнул.
— Согласен ли ты передержать мальчика у себя какое-то время? Боюсь, нельзя его сейчас шевелить — опасно это.
Я сделал усилие, высвобождаясь из мягкого, обволакивающего тепла.
Стоящему на Лезвии надо быть осторожным. Очень и очень осторожным. И мне не нравится этот стангрев, то, что он так похож на Лерга, и то, что я… Это может плохо кончиться. Очень и очень плохо…
(-Это… — сказал Сыч-охотник, — Мы — того, то есть. То есть, пущай лежит, коли шевелить нельзя, тока, мать Этарда… — вдохнул поглубже и выпалил: — Меня тогда пущай Бессмараг приютит. Под одной крышей с ентим — не останусь. Вон собачку он тяпнул, а коли — меня решит? Мы на енто дело не согласные. Так что — пустишь в странноприимный дом…
— Конечно, сын мой, — мягко улыбнулась мать Этарда. — Я пришлю сестер приглядывать за мальчиком, а ты переселяйся на время в Бессмараг…)
Стоящему на Лезвии надо быть очень осторожным. Осторожным… Очень…
Кивнул Сыч-охотник.
— Само собой. Он уж — того, сталбыть. Обустроился тута.
Она улыбнулась, довольная терпимостью тила дремучего к твари-кровососу.
— Вот и хорошо, сын мой. За мальчиком уход требуется. Пришлю я к тебе своих девочек. Не сердишься на них? Молоды они, неразумны. Стыдно мне за них, сын мой.
— Дак того… Кхм… Этого, то есть, — сидя на полу, Сыч-охотник развел руками.
— Не сердишься! — просияла мать Этарда. — Да благословит тебя Единый за кротость твою.
А я и вправду не сердился. Чего там…
— Значит, примешь моих девочек? Они за мальчиком проследят и за собачкой твоей присмотрят, если что не так. А получше ему станет, — легонько коснулась черных волос стангрева, и сердце дернуло ревностью — я тоже хочу, чтоб по головке погладили! — Станет получше, и решим, что дальше делать.
Я снова кивнул, потом все-таки поднялся. Ишь, расселся тута на полу, деревенщина неумытая. Перед бабой, то есть, того — дамой.
Мать же Этарда добавила:
— Я, правда, уверена, что с собакой все в порядке. Спала она просто. Мальчик по всем приметам — стангрев. Не тварь, не нечисть. Создание Божье. С Кадакарских гор к нам сюда залетел.
— Во-во, — обрадовался Сыч-охотник, — И они тож балакали — стан… ентот самый.
— Кто? — удивилась мать Этарда.
— Ну, енти… Девочки которые. Отдай, грят, ентого самого. Станарев который. Кадакарский.
Настоятельница снова улыбнулась. Да черт возьми, я готов тут придуриваться до бесконечности, чтоб только улыбка ее…
— А питаются стангревы кровью, это верно, — сказала она. — Так что придется нам, сын мой, кормить мальчика тем, к чему Господь его народ приспособил. Кровью свежей.
Она говорила со мной, как с Кайдом каким-нибудь. Парнишка — не нечисть, кровь пить — еще не самое худшее… Ирги Иргиаро справился с желанием сказать: «Я — найлар, мать Этарда. Стангрев из Кадакара — гость под крышей моей».
— Того, — ухмыльнулся неловко Сыч-охотник, — Будем с им на пару — ему кровушка, мне — дичинка. Я ж — эт' самое. Кажный день — того. Сталбыть. Тока, мать Этарда… Оно-то, можа… Выворачивает его. Как есть наизнанку.
— На этот счет не беспокойся, сын мой. Больше такого не случится. Девочек я пришлю с утра, они все сделают, а потом — попробуй поить его из чашки, хотя… — с сомнением качнула головой, — я не знаю, сможет ли он привыкнуть к такому способу.
Поднялась.
— Спасибо, мать Этарда, — я не удержался — коснулся пальцами полы ее черного плаща, — Вышние тебя видят.
Она мягко поправила:
— Единый, сын мой, — и погладила меня по голове.
Улыбнулась:
— Прощай. И не тревожься за мальчика. Все будет хорошо.
Вот так. Пришла сюда, в Долгощелье. Сама, пешком. И — ни словом, ни взглядом не укорила наглого охотника…
Редда лизнула приемыша своего в ухо. Повернула ко мне лобастую голову.
— Все будет хорошо, девочка, — сказал я, — Мать Этарда — это мать Этарда. Вышние нас пожалели.
Ох, и видочек у «мальчика» — меня аж передернуло. «Остановлен»… Нет, я понимаю, это термин такой марантинский. Только дело в том, что я другое значение слова «остановлен» знаю слишком хорошо. Синоним слова «убрать», только применительно к человеку, имеющему задание — «остановить», сиречь «перебить приказ»…
Ладно, не надо об этом. Лучше глянь, дружище Ирги, во что превратил гостюшка жилище твое. Кровушки захотелось, ишь.
А кровушка-то засохла уже. Как ее отдирать теперь? Кровать перестилать… Постирушку устраивать, да еще в холодной воде… Пол скоблить… Пол можно и горячей… У-у, тварь!
Подбросил я в печку дровец, взял котел и пошел за снегом. З-закон гостеприимства, будь он неладен!
