Слушай, флейтист! - Раткевич Элеонора Генриховна (читаем книги онлайн бесплатно .txt) 📗
– И как меня ни одна шальная стрела не задела, ни один нож? – вздохнул Кен. – Резня была такая, что хуже не придумаешь.
Визит его, надо заметить, спас мальчика вторично. Он действительно был опасно болен, а тяжелобольные особенно суеверны. Кен явился, когда тот лежал в бреду, а у бреда своя логика. Мальчик решил, что раз уж его спаситель с ним, то и теперь он его спасет. Почти до рассвета он не отпускал Кена, отчего тот и нарвался на утренний объезд, но та ночь, что он провел у постели больного, сплотила разрозненные видения мальчика в несокрушимую веру. Что же, многие выжили только оттого, что были уверены, что иначе и быть не может.
Когда заключили перемирие, мальчик первым делом наведался к Кену. Выяснив, что да как, он с неделю походил задумчивый, потом объявил, что это все из-за него, и исчез. Возник он в поселении ниндзя, оборванный, усталый, но довольный. Кен обомлел. В сточную канаву по доброй воле не спускаются. Но гнать мальчишку было бесполезно. Пришлось смириться.
Экзамен они сдали почти одновременно. Тем не менее ничего общего между ними не было. Кен, озлобленный на весь свет, кроме своего младшего друга, был идеальным сырьем для флейтиста. Мальчишка же, улыбчивый, тихий, неизменно восхищался самыми дикими выходками Кена, упрямо считая его правым во всем, но сам ничего подобного не творил.
– Объясни поподробнее насчет флейты, – попросила Джой.
– Изволь, прелесть моя, – ухмыльнулся Кен. – Только тебе это уж точно не понравится.
Флейтисты, отборные палачи, элита, получались путем долгой обработки. Пытали они, пытали их. Орудие истязания откладывалось, палач брал флейту – и крикам жертвы вторила до жути бесстрастная изысканная музыка. Мало-помалу бесстрастие прежних музыкантов передавалось новым, и когда крики начинали восприниматься как аккомпанемент флейте, можно было считать, что квалификацию флейтист получил. Кен многократно слушал флейту и многократно играл сам. Услышанные мелодии растекались золотом по левому плечу, сыгранные застыли ритмичным узором на ритуальной безрукавке.
– Выходит, вся та золотая флора-фауна… – Джой побоялась сформулировать. Кен сделал это за нее:
– Именно. Татуировка обозначает все разряды физических и моральных пыток, которые я могу перенести.
– Красивое у тебя плечо, – заметила Джой, а про себя подумала: «Безрукавка, впрочем, тоже».
– Можно вслух, – мрачно предложил Кен, угадав невысказанную мысль. Джой чуть покраснела.
– А дальше что? – спросила она, отводя взгляд.
А дальше Кен и его друг, каждый сам по себе, совершили проступки, влекущие за собой большое отречение. Какие именно, Кен не стал уточнять. И оба попались за несколько дней до истечения срока. С отреченными можно делать все. Юноше предстояла очень долгая и мучительная смерть. Кена обрекли смотреть на нее.
– Переговорить мы все же успели, – болезненно морщась, сообщил Кен. – И выбрали выход, если другого не будет.
– А дальше? – тихо спросила Джой, почти напуганная наступившей тишиной.
– А дальше ты видела, – неохотно ответил Кен.
– Не все. – Джой передернуло от воспоминаний. – Два дня без капли воды, жара. И потом, уж очень было жутко. Не знаю толком, что я и правда видела, а что мне прибредилось. Почти потеряла сознание.
– Я зато не потерял. – Кен снова помолчал, потом добавил очень обыденным голосом: – Я убил его.
Друзья успели уговориться. Кен дарует несчастному смерть, но не сразу, чтоб не подвергнуться той же участи, а лишь когда истязуемый подаст ему знак. Ждать пришлось долго. Дождавшись, Кен выполнил обещание: рукой перерубил своему единственному другу горло, вытер окровавленную руку о его тело и сыграл ему на флейте мелодию изумительной красоты.
– Флейту помню, – медленно, с трудом выговорила Джой. – Вот уж этого в жизни не забуду.
– Я тоже.
Трудно сказать, кому перенесенное обошлось тяжелее: тому, кто умер, или тому, кто убил. Муки покойного со смертью и прекратились. Кен остался и запомнил все, включая собственные физические мучения. Он стигматировал – в первый и последний раз в жизни. Редко, но бывает. Все, что проделывали над его другом, он ощущал на собственной шкуре, сила сопереживания открывала на его теле новые раны. Одно счастье, что у Кена их было и без того много. Никто ничего не понял.
– С тех пор мне никогда не было больно, – добавил Кен.
Ни его телу, ни душе не было больно, когда на его плечо наносили завершающие элементы татуировки: он видел, как пытают его друга, и он убил его собственноручно. Мало кто на такое способен. Знатоки татуировок, завидев двойную полосу, увитую змеей, шарахались от него с воплями, но его и это не трогало.
– На флейте я с тех пор тоже не играл, – сообщил Кен и, помолчав, добавил: – Пока.
Спокойное «пока» напугало Джой едва ли не больше, чем вся предыдущая история.
– Человек, который выдумал для нас эту муку, жив. Исполнитель тоже. Сразу я за них не взялся. Пусть забудут. Пусть думают, что я забыл. – Грустный голос Кена был ровен, как зеркало. – Чтоб не успели понять, кто их и за что. Одновременно мне их не прихватить, так чтоб те, кто еще живы, не прикончили меня раньше. Вот им я с удовольствием сыграю.
– Зачем… ты… хочешь… ехать… в долину? – еле выговорила Джой.
– Навестить, – тихо ответил Кен, не подымая головы. – С тобой познакомить. Я схоронил его здесь.
– Хорошо, – ответила Джой, – поехали, – и добавила с истерическим спокойствием: – Будет очень приятно познакомиться. Надеюсь, я твоего друга не разочарую?
В долине ничего душераздирающего не произошло. Кен и Джой помолчали возле могилы, сели на коней и поехали. Только Джой, уходя, произнесла в пространство: «Лежи спокойно, я о нем позабочусь. И насчет смысла жизни тоже».
– А при чем тут смысл жизни? – осведомился Кен, отъехав от долины на приличное расстояние.
– Ты ведь хочешь отомстить? – ответила Джой вопросом на вопрос.
– Конечно. – Кен был даже удивлен, что в этом еще можно сомневаться.
– Вот видишь, – невразумительно отозвалась Джой. – Ну хорошо, отомстишь, а что дальше?
– Не задумывался.
– Зря. Когда человек все кладет на достижение одной цели, все силы, что ему делать потом? Зачем жить? Пусто так… хоть вой, хоть в петлю лезь. Не замечал?
– Пожалуй, – коротко ответил Кен.
– А спрашиваешь, при чем тут смысл жизни. При тебе. К тому времени, когда ты отомстишь, я уж позабочусь, чем заполнить пустоту. Заранее. Будет тебе смысл жизни, не отвертишься.
– Угрожаешь? – хмыкнул Кен. – Лучше закрой застежку у горла. Не то я займусь смыслом жизни прямо сейчас и здесь.
– Верхом? – ухмыльнулась Джой.
– Интересная мысль. В седле еще не пробовал заниматься… ээ… смыслом жизни. Застегнись, кому говорят. Не показываться же на людях в таком виде.
– Какие люди? – изумилась Джой, послушно застегиваясь.
– Мы ведь упырями занимаемся. А раз так, нам домой пока рановато. Съездим в один клан. Ты оттуда Стэну гонца отправишь. Я с одним человеком поговорю. – При слове «человек» по лицу Кена мелькнула тень.
– Поговоришь? – подчеркивая смысл, спросила Джой.
– Поговорю, – отрезал Кен и добавил: – Пока.
Уже на подступах к клану Кен переменился – неуловимо, но несомненно. Не то царь зверей, не то шут гороховый. Эдакая помесь льва с макакой. Свободные манеры сделались развязными, глаза сузил злой прищур, губы перекосились в наглой ухмылке.
– Дешевка, – прокомментировала Джой. – Мальчик, который любит крутить хвосты кошкам, пока взрослые далеко.
– Не мешай работать, пока тебе хвост не накрутил, – бросил Кен.
По въезде в поселение манеры, так сказать, усугубились. Забубенное ухарство упомянутого мучителя кошек и тягомотно тоскливый кураж из тех, когда куражиться тоже скучно, до рвоты скучно, до отвращения, но вот nobless некоторым образом oblige. Лексика сделалась заметно беднее, став при этом более требовательной и… яркой, что ли. Мужчины повиновались неохотно, но быстро. На девиц упомянутый джентльменский набор производил совершенно однозначное впечатление.
