Единственный выживший - Кунц Дин Рей (электронную книгу бесплатно без регистрации txt) 📗
Проехав еще один квартал, он миновал маленький пыльный сквер, где, несмотря на жару, молодая семья – муж, жена и трое детей играли с золотистым ретривером, который высунув язык носился за мячом.
Чувствуя, как отчаянно забилось его сердце, Джо притормозил. Еще немного, и он остановился бы на обочине, чтобы посмотреть за игрой.
На углу он заметил двух старшеклассниц, которые стояли на краю тротуара и, держась за руки, ожидали сигнала светофора, чтобы перейти на другую сторону. Судя по всему, они были близняшками, и ощущение похожести еще больше усиливалось благодаря одинаковым белым шортам и свежим крахмальным блузкам. Девочки напоминали мираж, глоток прохладной воды в пекле августовского дня, видение, возникшее из потусторонних материй посреди железобетонного ландшафта современного города. Словно ангелы, слетевшие с небес на грешную землю, они, казалось, были окружены сиянием, которое разгоняло, рассеивало смог и синеватые выхлопы множества автомобильных моторов.
Сразу за девочками высилась стена многоквартирного жилого дома в испанском стиле, вдоль которой были сооружены решетчатые шпалеры, густо заплетенные ползучей геранью-заухнерией. Заухнерия обильно цвела, и ее плотные алые шапки тяжело оттягивали гибкие плети вниз. Эти цветы очень любила Мишель; она даже посадила несколько кустов во дворе их дома в Студио-Сити.
Не успел Джо подумать об этом, как ему стало ясно: что-то изменилось. Незаметно, исподволь, но сомневаться в этом не приходилось. Между тем день был таким же жарким, а город – душным и пыльным, как всегда. Следовательно, все дело было в нем самом. Это он изменился, и перемены еще не закончились; Джо буквально физически ощущал, как внутри его все плавится, течет, заново кристаллизуется, настраиваясь на новый лад, и этот процесс было не остановить, как приливную волну.
Его горе нисколько не уменьшилось, а одиночество было таким же сильным, как в самую темную безлунную ночь, когда он просыпался на своем убогом матраце в пустой комнате и часами смотрел в темноту, шепча любимые имена, однако, несмотря на то, что даже сегодняшнее утро было окрашено меланхолией и стремлением к смерти, Джо уже точно знал, что в нем изменилось. Он больше не хотел умирать. Он хотел жить.
И перемена эта произошла с ним вовсе не от того, что на кладбище его чуть не убили. Тот факт, что в него стреляли и едва не попали, сам по себе вряд ли был способен открыть Джо глаза на то, что жизнь по-прежнему прекрасна и удивительна. Это было бы слишком просто. Катализатором, запустившим сложный химический процесс, в котором без остатка растворились его равнодушие и апатия, стал гнев. И это был не просто бессильный гнев человека, потерявшего самое дорогое; Джо был в ярости из-за того, что Мишель не может любоваться парадом старых автомобилей, не может увидеть девочек-школьниц в белых рубашках, увитые алыми геранями шпалеры на углу улицы или заплетенную пурпурной и розовой бугенвиллеей крышу скромного одноэтажного бунгало. При мысли о том, что ни Нина, ни Крисси никогда не смогут поиграть в мяч или "летающее блюдце" со своей собакой, никогда не украсят мир своей красотой и никогда не испытают ни радости, ни восторга от избранной ими карьеры или счастливого замужества и не познают любви своих собственных детей, его руки сами собой сжимались в кулаки. Ярость изменила Джо, ярость продолжала подстегивать его, ярость не давала ему снова погрузиться в пучины отчаяния и жалости к себе.
"Как ты живешь?" – спросила женщина, фотографировавшая могилы.
"Я еще не готова говорить с тобой", – сказала она.
"Я вернусь, когда будет пора", – пообещала она, словно должна была открыть ему что-то очень важное, помочь приобщиться к какому-то откровению…
Потом Джо вспомнил двух мужчин в гавайских рубашках. Вспомнил головореза при компьютере, который на досуге изучал холодное оружие, и девушек с пляжа в бикини на шнурках. За ним следили сразу несколько бригад оперативников, ожидавших, пока женщина выйдет на контакт с ним. Фургон, по самую крышу набитый сложнейшей электроникой, компьютерами, направленными микрофонами, камерами видеонаблюдения и прочим, тоже говорил сам за себя, и говорил достаточно красноречиво. А когда он бежал, они хотели застрелить его, застрелить совершенно хладнокровно, потому что…
Почему?
Может быть, они считали, что темнокожая женщина успела сказать ему нечто очень важное – такое, чего он ни в коем случае не должен был узнать? Или потому, что он представлял для них – кем бы они ни были и кого бы ни представляли – опасность только потому, что узнал о существовании этой женщины? А может быть, они решили, что он сумел найти в их фургоне что-то такое, что позволит ему установить их личности и разгадать дальнейшие намерения?
Что ж, подвел Джо неутешительный итог, он так ничего и не узнал ни о людях, приехавших в белом фургоне, ни о том, чего они хотели от этой странной женщины. Одно было неоспоримо: все, что Джо знал о гибели своей жены и дочерей, не соответствовало действительности либо частично, либо полностью. Что-то в истории катастрофы рейса 353 было нечисто, и теперь кто-то пытался спрятать концы в воду.
Чтобы прийти к этому заключению, Джо не понадобился даже его репортерский инстинкт. Подсознательно он понял это в тот самый миг, когда встретил незнакомую женщину возле могил. Увидев в ее руках фотоаппарат, встретив ее исполненный силы взгляд, услышав голос, в котором звучали сострадание и ласка, Джо – даже без этих загадочных слов насчет того, что она еще не готова говорить с ним, благодаря лишь обыкновенному здравому смыслу – понял, что он знает не всю правду.
Он ехал через тихий провинциальный Бербанк и буквально кипел от бешенства. Ощущение несправедливости наполняло его до краев. Мир всегда был холодной и жестокой машиной, и Джо никогда не питал на сей счет никаких иллюзий, но сейчас к этим неотъемлемым свойствам бесконечной Вселенной добавились обычные человеческие пороки: ложь, предательство, равнодушие, алчность.
Еще совсем недавно Джо спорил с собой, пытаясь убедить себя, что пенять на то, как устроен мир, глупо и что только смирение и безразличие способны облегчить его страдания. И в какой-то степени он был прав. Злиться на воображаемое существо, восседающее на небесном престоле, было абсолютно бессмысленно – так же бессмысленно, как пытаться погасить звезды, бросая в них камнями. Но теперь у него появился более подходящий объект для ненависти: люди, которые скрыли или намеренно исказили все обстоятельства гибели рейса 353.
Джо понимал, что ему никогда не вернуть Мишель, Крисси и Нину и что его разбитая жизнь уже никогда не будет целой. Кровоточащие раны в его душе были слишком глубоки, чтобы их можно было залечить, и никакая правда, которую ему, быть может, предстояло узнать, не способна была помочь Джо снова обрести смысл жизни. У него осталось только прошлое, жизнь была кончена, и ничто не в силах было изменить этого факта. Вместе с тем Джо не сомневался в своем праве знать, что именно случилось с его женой и дочерьми, как и почему они умерли. И по чьей вине… Это было не только его правом, но и обязанностью, его священным долгом перед погибшими. Джо обязан был узнать, что случилось с самолетом.
Горечь и боль стали для него точкой опоры, а ярость – рычагом, с помощью которого Джо мог перевернуть весь этот проклятый мир и добраться до истины. И он готов был сделать это вне зависимости от того, что он мог при этом разрушить и кого погубить.
Оказавшись на тихой жилой улочке, Джо подрулил к обочине и остановился. Выключив двигатель, он вышел из машины и медленно обошел ее кругом, хотя и понимал, что у него совсем мало времени. Должно быть, Блик и компания уже мчатся по его следам.
Развесистые кроны выезженных вдоль улицы королевских пальм безжизненно повисли в жарком неподвижном воздухе. Он был густым, как смола, и резные пальмовые листья увязли в нем точь-в-точь как вплавленная в янтарь муха.
Джо поднял капот "Хонды", но передатчика здесь не было. Тогда он присел перед машиной на корточки и пошарил рукой за бампером. Снова ничего.
