Навья кровь (СИ) - Боровикова Екатерина "Копилка" (читать книги TXT, FB2) 📗
Ферму Дмитрича вынесло в окрестности Гомеля лиловым туманом так, будто ферма — труп кита, а город — морской берег. Хотя на поселение наткнулись не сразу, конечно. Сначала это было физически невозможно из-за того же тумана, который исключал возможность прямых дорог, а позже из-за глубокого обрыва, появившегося недалеко от улицы Барыкина, и густого леса, выросшего на месте Советского района, или Фестивального, как его называли местные жители раньше. Теперь официальное название полностью исчезло из коллективной памяти, а народное осталось лишь в описании «направления».
Ферма находилась в десяти километрах от обрыва. Пятнадцать гектаров плодородной и отлично окультуренной почвы, зарыбленный пруд, фруктовые деревья, несколько домов, домиков и хибарок, амбары, сараи, прочие постройки, несколько колодцев… Огрызок когда-то большого и трудолюбивого то ли села, то ли деревни с полями и огородами. На первый взгляд, мечта, а не место жительства. Поначалу городской совет Гомеля даже обдумывал план по переселению горожан туда, поближе к природе, но потом от этой идеи отказались. Зачем отбирать жизненное пространство у других, если своего хватает? Можно ведь просто сотрудничать на взаимовыгодных условиях. И вот уже семь лет Олег Дмитриевич, хозяин и бог фермы, снабжает город продуктами и другими полезностями, а взамен получает топливо, лекарства, колдовскую помощь и прочие плюшки.
Лиза знала, что отчим — сам пришлый. Он как-то упоминал, что появился здесь меньше пятнадцати лет назад, через Изнанку. Интересным было то, что из пятидесяти с лишком взрослых человек, живущих в поселении на данный момент, никто тех времён не застал. Что случилось с предыдущими, настоящими хозяевами, знал только Олег Дмитриевич.
На ферме, в отличие от Гомеля, централизованные электричество, водопровод и отопление отсутствовали. Но генераторы имелись, и в некоторых зданиях при необходимости всё это включалось. Редко, правда: Олег Дмитриевич считал, что бережливость — залог благополучия. Хотя в доме, в котором жил он сам, топливо не особо экономилось. Но никто не роптал: к хозяину часто приезжали гости, мутные и не очень, он сам, лично, вёл подробнейшую документацию поселения, иногда засиживаясь допоздна, и его компьютер практически не выключался. Олег Дмитриевич давно мечтал «электрифицировать» вообще всю ферму и вдобавок создать локальную сеть, чтобы это ни значило, но ресурсов пока не хватало.
Антон, не заезжая непосредственно в деревню, свернул налево, к погосту. Егор тоже не стал заворачивать на склад, а поехал в центр, прямо к дому отчима.
На улице было безлюдно, но в зданиях кое-где в окошках горел свет: рановато для сна. А в маленьких окошках псарни, мимо которой они проехали, вообще свет был электрическим, и еле слышно тарахтел включённый генератор. Лай стоял просто сумасшедший.
«Надо будет заглянуть, мама там сейчас, наверное».
— Петрович, ты со мной или домой?
Лиза с неохотой ответила:
— Надо к отцу. Он сказал сразу ему на глаза показаться, как вернусь. Только про приключение в лесу давайте вы сами расскажете, я в кухне посижу, отогреюсь. После вас пойду.
— Как хочешь. А я хотел Дмитричу расписать в красках, как ты нас спасла. А хотя знаешь? Всё равно расскажу. Похвала от бати лишней не бывает, — подмигнул свинопас.
— Спасибо.
Глава 6
Отчима Лиза ненавидела. Но это только на первый взгляд. На самом деле он вызывал в девушке очень сложное, многосоставное чувство. Ненависть являлась всего лишь клеем, соединяющим всё остальное в единый эмоциональный ком.
Например, благодарность. Она, безусловно, была. Всё детство Лиза прожила в Гомеле, в двухкомнатной квартире на улице Пушкина. Кроме девочки и мамы, здесь ютилось ещё семь взрослых женщин и четверо детей. Батареи были срезаны неведомо когда, поэтому отапливаться приходилось с помощью старой буржуйки — труба дымила в форточку, плотно забитую тряпками, чтобы ни один драгоценный градус тепла не ушёл на улицу. Вода — только холодная, причём ванной комнаты в квартире даже и не было, лишь туалет с унитазом. И раковина на кухне. Хоть в центральном районе и хватало многоквартирных домов, более-менее пригодными для жизни были только те, что жались к вокзалу — за два десятка лет большинство зданий города превратились в бетонные коробки с лопнувшими трубами, выбитыми окнами и кое-где обрушенными стенами. Сохранившие функциональность дома занимали коренные жители, то есть те, кто был прописан здесь ещё до конца света, или пришедшие в Гомель во времена лилового тумана.
Ну, и те, кто смог «подняться» по социальной лестнице благодаря коммерческой жилке, профессии, нужной обществу, или колдовским навыкам.
Мать же, как и соседки, была вполне заменимым, незаметным винтиком поселения и зарабатывала чисткой рыбы. Их дом стоял относительно недалеко от реки, рыбалка городом была поставлена практически на промышленный поток, поэтому женщины держались за это место изо всех сил. И дело было не только в зарплате, маленькой, но стабильной, но и в возможности приносить домой плавники и хребты, из которых получался неплохой бульон. Любимым лакомством Лизы были вываренные до мягкости рыбьи кости.
Излишки заработанного женщина тратила на школу для Лизы и на самогон для себя. Каждый вечер тяжёлый рыбий дух в квартире сменялся за запах перегара. Жительницы квартиры не знали, как ещё избавиться от ощущения тоски и безысходности, кроме как с помощью спиртного. Если бы не отчим, мать, скорее всего, через пару лет окончательно бы спилась.
Он выдернул их оттуда и перевёз на ферму. Да, здесь тоже хватало забот, но жизнь была не в пример свободней, радостней и полней. Да и мама прекратила пить. Вот только рожать начала каждый год.
К благодарности вполне гармонично примешивалась обида: Олег Дмитриевич считал, что современному человеку, если он не гений и не маг, достаточно уметь читать, считать и более-менее понятно писать, можно даже печатными буквами. Поэтому после переезда пришлось бросить школу.
Но, в принципе, его вины в этом не так уж и много: добираться из поселений-спутников до Гомеля и взрослым-то сложно, что уж говорить о детях. Так что, по сути, в школе учились только жители Центрального района. Окрестности справлялись сами, кое-как. Мария Николаевна всегда шла навстречу, например, давала учебники из библиотеки во временное пользование, составляла план обучения и даже могла проэкзаменовать ребёнка с окраины за символическую плату. Другое дело, что взрослые ну очень редко просили о подобной помощи. Образование постепенно превращалось в роскошь, но человечество пока этого не замечало.
Лиза только пару лет назад ощутила нехватку знаний, и сама занялась своим обучением. Но об этом позже.
Кроме благодарности и обиды, в комке чувств можно было угадать страх, восхищение, подозрительность и много-много чего ещё. И в зависимости от расстояния до Олега Дмитриевича, от степени его трезвости, от времени года и от обстоятельств встречи на передний план выходила какая-то определённая эмоция.
Ненависть вылезала только вне фермы. И чем дальше от дома находилась Лиза, тем сильнее она ненавидела и презирала отчима.
К матери девушка тоже испытывала сложные чувства, замешанные на брезгливости, жалости и безграничной любви.
На кухне, возле печки, было жарко. Лиза сняла шапку, почесала зудящий после отвода глаз лоб и расстегнула куртку.
— Замёрзла? — спросила Елена, худенькая кудрявая блондинка бальзаковского возраста, дежурная, то есть, любимая жена этого месяца. — Хочешь, чайник вскипячу? Мы недавно мяту с ромашкой заварили.
— Спасибо.
— Спасибо «да» или спасибо «нет»?
— Нет.
Елена потеряла к девушке интерес и вернулась к своему занятию: сбиванию масла в древней маслобойке.
Жёны становились «любимыми» в строгом соответствии с графиком. Каждая на три недели. На это время женщина вместе с детьми переезжала в дом Олега Дмитриевича и становилась в нём хозяйкой. Ну, или служанкой, это как посмотреть. Да ещё и супружеский долг отдавала. Исключение — поздние месяцы беременности и немного после родов.
