Урощая Прерикон (СИ) - Кустовский Евгений Алексеевич
Среди еще стоящих, но неумолимо клонящихся к земле, этой общей для всех бродячих и много пьющих подушке, был Джек Решето — длинный, как железнодорожная шпала, толстый и уродливый малый, в прошлой жизни перепробовавший, кажется, все известные способы легкого заработка денег и остановившийся в конечном итоге на кочевой жизни разбойника. Половину пуль, засевших в его грузном теле, Джек, как он сам любил выражаться, «нахватался», работая на одного из воротил преступного мира Дамптауна — второго из больших городов Прерикона, процветающего за счет азартных игр и политики вседозволенности, ведомой тамошней продажной властью.
Если в Брэйввилле не найдется для кого-то место, то этот кто-то, несомненно, сумеет занять свою нишу в Дамптауне или в петле виселицы, если он недостаточно везуч. И в то и в другое место ведет одна дорога, один бросок монеты определяет то, куда ты попадешь.
Джек часто рассказывал истории о временах, когда жил и работал там, и вообще любил надоедать всем подробностями из своего прошлого. Но никогда, травя байки, сколь бы пьяным он не был, Джек не распространялся о личности своего нанимателя, называя того просто боссом и никак иначе. Кажется, он опасался, что в случае разглашения тайны его имени, загребущие руки этого таинственного босса дотянутся до него из Дамптауна даже сюда, в забытые всеми западные прерии, где только дикари и перекати-поля.
Оставшуюся половину засевшего в его теле свинца, здоровяк заработал, колеся по миру вместе с самыми разными бандами и шайками головорезов и повидавши на широком пути прерий ублюдков всех мастей и разливов, по сравнению со многими из которых, сам он был просто-таки паинькой. Вот так, кочуя с места на место и меняя компаньонов так же часто, как крупье распечатывает новую колоду карт, иногда расставаясь с ними мирно, иногда сбегая от них, а нередко и убивая их, в некоторый момент времени Джек и пристал к банде Кнута и теперь тунеядствовал за ее счет.
Он был непревзойденным кулачным бойцом, с лихвой возмещая недостаток ловкости избытком физической мощи. Джек от природы обладал феноменальными данными, которым бы позавидовал любой цирковой силач, мог поднять небольшого коня на руках, а на плечах удержать и целую корову. Какое-то время он выступал на ринге, принадлежа к той породе бойцов, которые выдерживают даже самые сильные удары, не пошатнувшись, и попадают за бой в противника один удачный раз, но зато попав, усыпляют наверняка, то есть, в сущности, боксером Джек был посредственным, но общепризнанно, — той еще зверюгой!
Тунеядцем же Джек стал оттого, что в делах, которые Кнут изредка отваживался проворачивать, его сила обычно никак не пригождалась. Этого бугая держали, как ленивого, но злобного бульдога, на случай, если будет на кого спустить.
Кроме тяжеловеса-Джека и пройдохи-Миража, который вне зависимости от качества и количества выпитого был трезв, как стеклышко, и не вонял, на своих кривых ногах у костра еще стоял, пошатываясь, молодой ковбой — Лассо-Пит, ступивший на путь вооруженного разбоя после смерти своего отца, одного из крупнейших скотоводов Прерикона. Из причитающегося ему наследства Питу не досталось ни гроша, все растащили предприимчивые старшие братья. Для Пита выпивка была все равно, что молоко коровье! Он присасывался к бутылке жадно, как теленок к вымени, и что бы Пит не пил, сколько бы Пит не пил, как бы сильно не кружилась у него голова при этом, он никогда не терял сознания и в любом состоянии, даже самом скверном, мог попасть гремучей змее в глаз с десяти шагов, если это позволяло освещение.
Сам Пит о своей нечеловеческой выдержке любил травить одну историю. Только одна-то эта байка у него и была, но в каждую попойку с его участием можно было быть уверенным в том, что Пит ее вспомнит и расскажет точно так же, слово в слово, как рассказывал в прошлый раз. Он заучил ее наизусть, как ребенок заучивает стишок на память и потом постоянно им хвастается, но никто не возражает, ведь его все любят, — вот и с Питом было так. Казалось, сам алкоголь напоминал ему о ней, а молодой ковбой пил часто и взахлеб, ну, знаете, как и все ковбои! Притом, что характерно, байка эта, даже многократно повторенная, народу не приедалась ни грамма, чего нельзя было сказать о даже свежих историях Джека, который при всем своем бурном и гангстерском прошлом был на удивление занудным человеком.
По словам Лассо-Пита, впервые он съездил верхом на кобыле в четыре года, но еще раньше он прокатился в «карете», как один из этих богатеньких Джонни, разъезжающих в экипажах по главной улице Брэйввилля, в котором Пит несколько раз бывал, перегоняя туда скот с отцовского ранчо.
— Значится, папка мой, когда я совсем мелким был, еще молоко тянул, а не спирт, меня от мамкиной сиськи оторвал как-то раз, вытащил во двор мою колыбель и привязал к самой необузданной кобыле на нашем ранчо, которая… Чего говоришь, паря? Как звали кобылу, спрашиваешь? Не помню… Я же говорю, я маленьким еще был! Погоди, не путай!.. Да… — сбившись, Пит делает обычно глоток виски или другого пойла, которое есть под рукой, но всегда с таким видом, как если бы пил виски, будь это даже чистый спирт, что в разбойничьей среде тоже далеко не редкость. — Так вот, кобыла эта никого на себя не пускала, совсем не терпела седла и жеребцов рядом с собой тоже не терпела, согласитесь, странное для кобылы дело!.. Папка мой уж как ее только не охаживал кнутом и жалко ему было, первоклассная ведь лошадь, а только проку с нее? Ни продать тебе, ни жеребят! Ай, чего уж там, давно дело было… Ну, за старые времена тогда! — еще раз прикладывается к выпивке. — И вот он выносит мою колыбель, и чтобы вы думали? Запрягает в нее эту лошадь, а я же маленький, я же в колыбели! И он ее бьет по крупу, сильно так бьет, — в этот момент Пит обычно вскакивает на свои кривые ноги, наверное, чтобы показать, как же все-таки сильно он ее бил, допивает остатки того пойла, которым до последнего времени травился, и разбивает бутылку оземь или о голову своего слушателя. — Ну, лошадь на дыбы и как понеслась, а я в колыбели за ней лечу и хохочу… — Пит медленно наиграно смеется, но звучит все равно искренне, потому что он пьян в стельку. Затем вдруг прерывается и замирает с недоуменным и возмущенным видом, будто увидев муху в своем супе. — А если не так, — говорит он, наконец, и икает, — то я не знаю, значит, как! — Ну, разве что от матери могло еще передаться, она у меня, родимая, помниться, любила к горлышку приложиться, не как брейввильские мамзели из бокала, а чувственно так, по-женски, по-настоящему… Эх, матушка… — и, вспоминая мать, Пит начинает рыдать, пока ему не подсовывают другую бутылку, чаще всего это случается быстро, потому что плачет Пит, как и смеется, очень громко и не забывает при этом сморкаться для пущей жалости. При том, если кто-то лезет к нему обниматься, он тут же прекращает ныть и кричит: «Я тебе что баба или как, чтоб меня лапать?!» — и неминуемо завязывается драка. А если просто незаметно сунуть ему под этот его крючкообразный нос бутылку — тогда учует запах и слезы как рукой! — Пит снова пьет, только уже молча, и никого не трогает при этом.
Парнишка звезд с неба не хватал, конечно, но с винтовкой и револьвером обращался знатно, и на кулаках был подраться не дурак. Его в банде ценили и как надежного стрелка и как душу компании, — ценили Лассо-Пита куда больше того же дармоеда-Джека. В негласном списке банды он был первым на роль лидера после Кнута, но, кажется, как и Мираж и Кавалерия, которому что в вожди, что в могилу, совсем не интересовался этим. У парня не было амбиций и на братьев своих старших он не сердился за то, что оставили без гроша в кармане. Его жизнь, казалось, для большой дороги и лепила. Пит, хоть и молодой, а в нынешнем составе банды дольше всех, наверное, пробыл, исключая, должно быть, только того же Кнута и Кавалерию, с которым вместе стоял на эшафоте и был спасен Падре в один день с ним, а после им же крещен. Лассо-Пит также входил в число тех людей, которые ездили под началом Кавалерии вплоть до самой смены власти в банде, а после переметнулись на сторону Кнута. Из всех нынешних членов банды Лассо-Пит является также единственным человеком, которого Кавалерии никогда не хотелось пристрелить за что-нибудь.
