Сказания Фелидии. Воины павшего феникса (СИ) - Маркелова Марина (электронную книгу бесплатно без регистрации .TXT) 📗
— Доброе утро, мой повелитель, — он поклонился, прижав к сердцу ладонь в беспалой перчатке, — как ваше самочувствие?
— А как может чувствовать себя тлеющий уголь, Паурун? — не зло отозвался Данасий. — Если Боги дадут мне еще пару дней, я буду самым счастливым стариком. Нам надо сегодня хорошо поработать.
— Что прикажете, мой повелитель? Прислать к вам лекаря?
— Да, пожалуй. Потом, пусть мне подадут завтрак. Еще, принеси мне лист бумаги, перо, чернила, приготовься идти к Кайзалу.
Слуга послушно кивал на каждое слово Данасия, но голова его не поднималась, глаза не осмеливались взглянуть на Главу. Лишь при упоминании имени другого члена Совета Семерых, они взволнованно метнулись вверх, но тут же, испугавшись, вернулись обратно.
— Что-нибудь еще? — тихо спросил Паурун.
— Нет пока, иди.
— Слушаюсь, повелитель. Разрешите доложить?
— Докладывай.
— Вас ожидает ваш сын, Глава Защитников Аборна, Таланий.
— У меня всего один сын, можешь не пояснять, — небрежно поморщился Данасий, — и долго ждет?
— Больше часа. Я сказал, что вы отдыхаете и беспокоить не велели, но он отказался уходить.
Правитель устало вздохнул, откинулся на подушки, уставился в безрадостный серый потолок, немного подкрашенный солнечными лучами.
— Ладно, пропусти его, — пробормотал Данасий, не смотря на Пауруна, — если ждет — значит, что-то важное.
Эпизод 2
Таланий ненавидел сидеть без дела. Время густело, превращалось в вязкое, пузырчатое, и уже не текло, а ползло, как ленивая улитка. Таланий сидел в большом зале уже час, но ему казалось, что прошло не менее трех, захотелось встать и уйти, но удержало упрямство. То самое упрямство, что некогда развело их с отцом по разные стороны.
Данасий мечтал, что Таланий займет его место, добравшись до вершины, на которой восседал сам. Но Таланий выбрал иную участь. Он ушел в воины, стал Главой Защитников Аборна. Годы, проведенные на службе, научили его трем вещам: выполнять приказы Совета, защищать любым способом столицу и решать споры мечом. Большего он не умел, да и не хотел уметь. Разговоры, рассуждения, прения — к этому он не привык, и когда Данасий выдвинул его, как одного из претендентов на освободившееся место в Совете Семерых, Таланий наотрез отказался, не дожидаясь даже обсуждений.
Это был конец. Данасий не смог простить ему отказа. Как Глава Совета Семерых он привык к подчинению. А Таланий — к свободе выбора. Ни один не пошел на уступки, а, жаркая многочасовая ругань вконец разорвала семейную связь. Ценой освобождения Талания стало отречение отца от сына.
Обиды молодых забываются быстрее, так и гнев Талания иссяк. Но головы он не склонил. Тому было несколько причин: и гордость, и упрямство, и уверенность в собственной правоте. Но, самое главное, Таланий знал, что ничего не изменить — в Совет был избран другой, а, значит, Данасий не захочет его даже видеть. Сын стал для него лишь подчиненным.
Но вот Данасий умирал, и сегодня Таланий пришел не просто с важным докладом. Слабо в нем искрилась надежда, что теперь-то отец простит. Что, увидев преломившуюся гордость сына, твердое сердце Главы размякнет и, хотя бы на день, вернется отцовская любовь.
Перед смертью люди много думают об ошибках, жалеют и хотят их исправить. А чем была их размолвка, как не чудовищной ошибкой, заставившей обоих мучиться.
Чтобы хоть как-то подтолкнуть время, он уставился на узор резной скамьи, на которой сидел. Завитки, цветы, спирали перетекали друг в друга и создавали особенный волшебный рисунок, видимый лишь человеку с хорошим воображением. Надо было лишь попробовать увидеть то, что скрывалось под явным. Так Таланий увидел, как сомкнулись лепестки и очертились глазницы, как угрожающе оскалился полураспустившийся бутон, а на месте едва прикрытой сердцевины разбух мясистый язык. То был уже не цветочный орнамент — голый череп голодного чудовища.
— Таланий! — звонкий голос молодого слуги беспардонно рассек мираж.
Таланий медленно поднял голову, безучастно взглянул на слугу — мальчика, которому едва минуло двадцать лет. «Юнец, — подумал он, — сопляк, а туда же. Нос кверху, презрение через край сейчас брызнет».
— Мой господин готов вас принять, — продолжил Паурун, — но настоятельно советую не волновать его сейчас.
Таланий резко поднялся, зло сверкнул глазами на слугу.
— Утри нос сначала, советчик, без тебя знаю, — грубо бросил он, и, проходя мимо, будто нечаянно толкнул Пауруна мощным плечом.
Слуга еле устоял на ногах, но не молвил ни слова, а только растер ушибленную руку, стараясь разогнать боль.
Перед дверью в покои Данасия, Таланий перевел дух. От волнения сердце его то замирало, то безумно колотилось, он собрался с силами, вздохнул, усмиряя чувства, и дернул за железное кольцо. Дверь поддалась, Таланий шагнул через порог.
Он слишком давно не видел отца. Память сохранила образ худого, но крепкого старца в длинных дорогих одеждах, его серебристые волосы, рассыпанные по плечам, аккуратную бороду, густые брови и внимательный взгляд. Данасий, несмотря на свой возраст, никогда не горбился, а при ходьбе опирался на толстую палку, изготовленную специально для него лучшим мастером Фелидии.
Но теперь Таланий не узнавал своего отца. Болезнь иссушила Данасия, превратила из худого в тощего. Кожа пожелтела, вытянулась и свисала складками, казалось, прямо с костей. Щеки впали, глаза выкатились. Волосы слиплись, распластались на подушке, как осьминог, обнявший камень, сильно поредели, удушливый запах старости убегал из комнаты через открытое окно.
— Отец, — потрясенно выдавил Таланий, и не узнал собственный голос.
— Докладывайте, Таланий! — прикрикнул Данасий и приподнялся на подушках, небрежно оглядев сына с ног до головы.
Талания как кипятком обожгло, он вздрогнул, вытянулся в струну, руку в кулаке прижал к груди и поклонился, как подчиненный своему Главе.
— Вы просили меня докладывать о всяких правонарушениях в Аборне, которые могли бы нанести вред Великим Законам. Вчера на дворцовой площади мои люди разогнали выступление сторонников единовластия, и, хочется верить, своими действиями предотвратили восстание. Зачинщики были задержаны и сопровождены в тюрьму, где переданы в руки судей. Жертвы незначительны — порядка десяти человек с легкими ранениями.
Слова бежали сами собой, Таланий не задумывался над ними ни секунды. Годы службы выдрессировали его говорить ясно, четко, без запинок, и сейчас эта привычка очень помогла. Потому что после холодного приветствия отца все мысли поглотило разочарование.
— На дворцовой площади! — хилое стариковское тело подбросило, а в бледных глазах Данасия полыхнуло пламя. — Прямо под носом?! Крысы! Да как это вообще возможно?
— Я не знаю как, — Таланий держался невозмутимо, хотя нутро его дрожало, — но возможно. Вчерашнее событие это доказало.
— Не знает он… Что предприняли судьи?
— Это не мое дело. О казнях пока нет слухов.
— Вот как, — в голосе Данасия было слишком много яда, — а что вообще твое дело? Кто допустил, что они свой нос высунули? С чьей шкуры за это драть? Не с твоей ли?!
— Мой долг — защищать свой город от внешней и внутренней опасности, следовать Закону и поклонятся своему Главе.
— Молодец, нечего сказать. Клятву выучил хорошо. Хоть на это твоих мозгов хватило.
Таланий вдруг вскинул голову, прядь светлых волос упала на лоб и рассекла его надвое, брови его нахмурились, но ни злобы, ни обиды он не чувствовал. Только горечь, что ребром застряла в горле и мешала дышать.
— Моих мозгов на многое хватает, отец, — смело, но задыхаясь от негодования, заговорил Таланий, — и жизнь моя тому пример. Я уже не подросток, чтобы кричать тут, что ты не прав, доказывать что-то. Что это даст? Ничего. Ты Глава Совета, ты выше всех, ты привык, что твое мнение всегда верное. Но я — не ты. Я давно простил твое отчуждение и надеялся, что наш последний разговор будет не таким напряженным, какой была наша жизнь. Я думал, ты сможешь уйти, не тая на меня зла и обид.
