Досье Дрездена. Книги 1 - 15 - Батчер Джим (библиотека книг TXT) 📗
Или в ярости он мог выпустить на меня всё зло Андуриила. Что он и сделал.
Данные обстоятельства обычными для Никодимуса не были.
Я подготовил соответствующую защиту.
— Lumios! — выкрикнул я, когда тьма сомкнулась, и собрал волю в том же заклинании света, что использовал раньше — только я подмешал туда немного огня Души.
Светящийся шар прыгнул вперёд и взорвался искрами, налетев на нечто, что просто пожрало его, заглотив в небытие при первом приближении. Изнутри это выглядело чертовски странно. Скользящая вокруг меня тьма окружила излившийся свет, отпрянула при виде искр, а затем хлынула назад в бешеном возбуждении — но не смогла подойти ближе, чем на расстояние вытянутой руки.
Я слышал, как Никодимус выкрикивает что-то на непонятном языке, а дженосква воет от безумной боли. Что-то тяжёлое заставило затрястись землю у меня под ногами, и что-то страшно загрохотало.
— In nomine Dei! Lux et veritas! — прогремел серебряными трубами голос Майкла.
Сталь звякнула о сталь, и я понял, что всё же ошибся в расчётах. Не я и Майкл против Ника и дженосквы. Я и Майкл против Ника, дженосквы и Андуриила. И последние два достались в этом танце мне в партнёры.
Дженосква взревел, и я понял, что он движется прямо на меня. Но я не мог и шевельнуться, чтобы не ступить в обволакивающую тьму, что не казалось удачной идеей. Вместо этого я сложил руки на груди и пробормотал:
— Давай посмотрим, как ты заземлишь вот это, страшила. — Затем я призвал Зиму и выкрикнул: — Arctispinae!
Я резко развёл руки, и холод Зимы заморозил воздух в тысячи ледяных шипов, острых как иглы, и бросил их во тьму и дальше. Магия была использована только при создании шипов, а затем они просто стали острыми и опасными кусочками твёрдого материала. Я поставил на то, что сила дженосквы могла нейтрализовать только воздействие непосредственной магии, и, насколько я знал, он всё ещё соблюдал её законы.
Расчёт оправдался. Дженосква издал очередной оглушительный рёв боли не более чем в семи-восьми футах от меня.
Я использовал звук как точку отсчёта и замахал посохом по дуге, его зелёно-серебристый свет с примесью огня Души отогнал немного назад сущность падшего ангела, всё ещё пытающегося прижать меня. Моя воля собрала ещё немного Зимнего льда на конце посоха в неровный, твёрдый как камень шар размером с мою голову. Я нацелился на источник звука и выкрикнул:
— Forzare!
Копьё чистой кинетической энергии как ядром метнуло во тьму градину с конца моего посоха, и она ударилась обо что-то огромное и мясистое с глухим стуком твёрдого льда, врезавшегося в покрытую мышцами плоть. Я, должно быть, попал ему в живот, потому что вместо рёва дженосква издал слабое бульканье.
Сталь снова звякнула о сталь, и я услышал, как рабочие ботинки затопали по мрамору, приближаясь ко мне. Майкл крикнул: «Omnia vincit amor!» — и слепящее белое пламя Амораккиуса разбило тьму вокруг меня словно сухую яичную скорлупу.
Моё зрение вернулось. Никодимус с мечом в руке следовал по пятам за Майклом, но закричал и зашатался, когда Андуриил был разбит. Он упал на одно колено, и то только благодаря тому, что успел выбросил вперёд левую руку для поддержки.
Невдалеке дженосква поднимался с места своего падения. Вызванная мной градина, видимо, отбросила его назад через мраморный алтарь в центре сцены, и теперь одна сторона его грудной клетки выглядела помятой. Существо скрючилось на трёх конечностях, волоча за собой ногу, и оскалилось на меня в немом рычании, демонстрируя пожелтевшие клыки.
— Довольно, Никодимус! — прогремел Майкл, и его голос отразился от мрамора и сокровищ хранилища. — Довольно!
Меня поразила вся сила и громкость его голоса. Я обнаружил, что стою с Майклом спина к спине и могу держать дженоскву в поле зрения.
— Вам на сегодня ещё не достаточно? — спросил Майкл голосом, понизившимся почти до мольбы. — Во имя Господа, ваши глаза ещё не прозрели?
— Майкл, — тихо прорычал я сквозь зубы, — что ты делаешь?
— Свою работу, — ответил он мне так же тихо и мягко обратился к поверженному Никодимусу: — Никодимус Архлеоне, посмотрите на себя. На свою ярость. На свою боль. Посмотрите, куда они вас привели. Куда они привели вашего собственного ребёнка.
Распростёртый на мраморном полу Никодимус поднял глаза на Майкла, и я увидел на его лице то, что прежде мне никогда не доводилось видеть.
Усталость. Надрыв. Неуверенность.
— Они забрали её у вас, Никодимус, — спокойно продолжил Майкл. — Это дорога во тьму жадности и амбиций. Вы стоите среди несметных, невообразимых богатств, но из-за них потеряли единственное, что действительно имело значение. Из-за лжи и происков падших.
Никодимус не шевелился.
Как и дженосква. Но я собрал ещё одну градину-ядро на конце посоха, чтобы быть точно готовым, если он намылится что-нибудь предпринять.
Майкл опустил меч, и гневный огонь Амораккиуса стал не таким интенсивным и жарким.
— Ещё не слишком поздно. Разве вы не видите, что здесь произошло? Как многое должно было совпасть, чтобы вы оказались в том единственном месте, где вам суждено прозреть. Где вы можете получить шанс — возможно, ваш последний шанс — сойти с пути, по которому вы так далеко ушли. Пути, который не принёс вам, вашим близким и миру вокруг ничего, кроме душевной боли и страданий.
— И это то, во что вы верите? — Никодимус говорил ровным деревянным голосом. — В мой шанс на искупление?
— Это не вопрос веры, — ответил Майкл. — Мне достаточно доказательств моих глаз и ума. Именно ради этого я и взялся за меч. Чтобы спасти вас и остальных, которых, так же как и вас, используют падшие. Вот почему мне был ниспослан божий дар снова взять оружие в руки в эту ночь — точно вовремя, чтобы дать вам шанс.
— На прощение? — выплюнул Никодимус.
— На надежду. На новое начало. На мир, — Майкл сглотнул и продолжил: — Мне страшно представить, что с моей дочерью может что-то произойти. Ни один отец не должен видеть, как умирает его дитя. — Голос Майкла остался ровным, тихим и искренним. — Какими бы разными мы ни были, как бы сильно не разделяли нас время и вера, вы всё ещё человеческое существо. Вы всё ещё мой брат. И я сочувствую вашей боли. Пожалуйста, позвольте мне помочь вам.
Никодимус вздрогнул и опустил глаза.
Я пару раз недоверчиво моргнул.
И на секунду мне показалось, что у Майкла всё получится.
Затем Никодимус покачал головой и тихо утробно засмеялся. Он снова встал, и при этом движении его тень, казалось, начала разрастаться, собирая тьму по всей комнате и заполняя ей бесформенный бассейн у его ног.
— Церковный подпевала, — произнёс он с презрением, — думаете, что знаете что-то о самоотверженности. О вере. Но рядом с моими ваши — лишь детские фантазии.
— Не делайте этого, — молил Майкл. — Пожалуйста, не позволяйте им победить.
— Позволить им победить? — повторил Никодимус. — Я не танцую под дудку падших, рыцарь. Мы можем двигаться вместе, но музыку играю я. Я задаю ритм. В течение почти двух тысяч лет я следовал своим путём, через каждый предательской изгиб и поворот, через каждое искушение свернуть в сторону, и после столетий усилий, изучения, планирования и побед, они следуют за мной. Не наоборот. Свернуть с пути? Я сам прорубал этот путь через века человечества, через века войны, чумы, безумия, хаоса и культа. Я и есть мой путь, а он — это я. Сворачивать некуда.
Когда он говорил, тень у его ног становилась темнее, пульсируя в такт с его словами, и я вздрогнул от этого вида, от его гордости за свои дела, ясности в глазах и абсолютной, безмятежной уверенности в голосе.
Прямо перед тем, как всё полетело в Ад, Люцифер, должно быть, выглядел именно так.
Я все ещё стоял спиной к спине с Майклом и почувствовал, как его плечи разочарованно поникли. Но когда он отвёл меч назад, готовясь к атаке, в его голосе не было ни капли сострадания или слабости.
