Камень третий. Дымчатый обсидиан - Макарова Ольга Андреевна (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
— Птицы, — озвучила его опасения Занна. — Они исчезли. Ты знаешь, что это значит?
— Нет…
— Дьявол, все как в войну… Это значит, что скоро сюда придут другие… хищники…
Глава шестьдесят вторая. Белый камень Илианн
«Велик и добр незримый отец наш. Нищими и всеми проклятыми пришли мы к нему, и он даровал нам величайшее из сокровищ своих, не требуя взамен ничего, кроме доброй памяти о нем. Так вспоминайте об отце нашем, юные Илианн, каждый раз, когда пробуждаете новый харуспекс! Где бы вы ни были в тот момент, мысль ваша коснется камня прародителя Илианн и всех Илианн, живущих ныне и живших до, ибо мы есть единый дух…»
— Ты не владеешь трансволо?!.
…Злость и слезы; голос, то и дело срывающийся на крик. Недавний ужас, словно вырвавшийся из-под пелены тумана равнодушия, оборачивался фразами одна безумнее другой. Шок — как обезболивающее… когда он отходит, человеку становится хуже.
Занну трясло, как в лихорадке, и Дэлэмэра она винила, казалось, во всем и сразу. Проснувшаяся Кангасси недоуменно оборачивалась к матери, теребя ее за рукав; Эа прижала уши, не вдаваясь в человечьи ссоры, летящим шагом бежала вперед, с каждым шагом поднимая в воздух пушистые облачка снежинок. Что до Кана… то он слушал. Молча. Чувствуя, как постепенно сдают нервы.
— …Не маг, не воин… Да как тебя только взяли в Ученики миродержцев?!! — рыдая, прокричала ему Занна. И это стало последней каплей.
— Миродержцы берут в Ученики не за это, — медленно проговорил Кан, с истинным уважением к тем, кто ушел; к тем, кому он клялся всегда быть верным и словом, и делом. И именно эта фраза, произнесенная усталым, с болезненной хрипотцой голосом, положила конец разыгравшемуся безумию.
— А за что же? — растерянно спросила Занна. Остатки былой ярости еще тлели в ее душе, как угли, и не желали сдаваться так просто.
— Не знаю, — Кангасск зябко повел плечами; и кашель после двух часов на морозе вновь дал себя знать.
Молчание поглотило несколько долгих секунд…
— Прости… за все, что я наговорила. Что нам теперь делать? — Занна произнесла это так жалобно и растерянно, что у Кана сердце дрогнуло. И какая несправедливость: сказать все нужно именно сейчас.
— Послушай, Занна, — мягко обратился к ней Кан, наклонившись почти к самому уху. — И поверь. Помнишь, я говорил, что нам не вернуться в Табириум? Это было как раз до того, как ты сорвалась на меня.
— Помню, — Занна вздохнула.
— Это так, — подтвердил Кангасск, не дав ей отвлечься на угрызения совести. — И вот почему: мы сейчас не на свободном пространстве, мы в окружении. Я чувствую угрозу со всех сторон. Скажи, кто должен был прийти в город, когда исчезли птицы?
— Дети тьмы, — машинально отозвалась Илианн и вздрогнула, осознав, к чему ведет такая догадка…
— Вот именно, — кажется, согласившись, Кангасск разбил последнюю надежду на спасение. — Их полно вокруг. Они не люди и не звери, я не могу читать их судьбу, предсказывать их, но угрозу я чувствую. Нам не дадут дойти ни до Табириума, ни до любого другого города. Надо искать другой путь…
— …Кангасск…
— Да?
— Нам нужно где-то остановиться на ночь… Без этого можно даже не пытаться строить планы: мы просто замерзнем… Видишь тот лес? — Занна протянула руку, указав на изумрудно-зеленый сосняк вдали. — Эта твоя «угроза» распространяется на него?
— Нет. По крайней мере, пока.
— Там есть охотничий домик. Мы останавливались в нем, когда ехали в Малый Эрх с Немааном…
Кангасск сжал зубы и мысленно выругался, но промолчал. В другое время он ни за что не одобрил бы что-либо, связанное с этим стигом. Но сейчас, похоже, выбора не осталось: один он, может, продержался бы как-то, но когда с ним женщина и ребенок… Скрепя сердце, Кан велел Эа бежать к лесу.
Небо в синих и багровых тонах выглядело полосатым у горизонта, под самым куполом обращаясь в сапфирово-синий. Поистине потрясающий закат горел над северными пустошами, горел ни для кого, ибо в этой части света все, кто сумел бы оценить его великолепие, в то время лежали мертвыми на рубиново-красном крошеве снега или же отчаянно спасали свои жизни… И кто скажет, что красота не вечна, даже если некому смотреть на нее… как в опустевших мирах, что порой встречались Кангасску в странствиях долгого сна. Безлюдные, покинутые, пустые, словно выпитые до дна чаши, но прекрасные, всему вопреки.
Пустые миры… Пустой Омнис… здесь и сейчас такое уже не казалось Ученику невозможным… Да, вдали отсюда кипит жизнь; распевают морские песни и тонут в дыму зигарелл портовые города; магические Университеты густо пахнут магией после лабораторных занятий; Сохраняющие Жизнь — учителя и ученики — бродят по дорожкам диадемовой рощи, давно сбросившей старые листья; где-то есть Милия и Лайель Грифон, и Лайнувер Джовиб… Серая Башня и Цитадель Влады… Кулдаган, исполненный магии арена… Черные Острова… желтые степи, где файзулы выходят на охоту со своими чаргами… и изумрудный Ффархан сияет посреди океана…
Кангасскнемершгхан Дэлэмэр больше не видел безумия Трех: как Горящий Обсидиан пульсирует в такт сердцу, так Триада пульсирует в такт жизни самого мира. И этот ритм уже не тот, что раньше; и ломается он именно здесь, в снежных пустошах Севера… Что губит миры? Или кто?.. Омнис — вслед за Сигилланом?.. Очень хотелось сказать «нет»…
Дом безмерно порадовал и чаргу, и Занну с дочкой, и лишь Кангасск, едва опустив засов на двери, замер и мучительно сглотнул, когда ужас широким всплеском обжег изнутри грудь и горло: угроза, что казалась такой далекой секунду назад, нежданно подступила совсем близко. Казалось, крылатая стая пронеслась над ветхим убежищем, уронив на него пеструю тень. Предупреждение. Или изысканная издевка, намек, что все идет по плану. Этот стиг любит намеки, будь он проклят… Растерзанный маленький Спектор, одного возраста с Кангасси… и теперь стая детей тьмы…
Накидав в пустой очаг гору Южных Лихтов и положив на ее вершину пару огненных сфер, Кан прилег у магического огонька и смотрел, долго и безучастно, как Занна готовит простой дорожный ужин из соленого мяса, овсяных хлопьев и растопленного снега. В какой-то момент Ученик с горечью осознал: сейчас ей спокойно рядом с ним. И девочке. И даже чарге.
Вздохнув, Кангасск опустил капюшон и уткнулся лицом в сложенные ладони. Ха, будто этот жест способен задушить отчаянье, растущее под сердцем, как цепкий сорняк!
Повинуясь желанию исчезнуть, забыться, из дальних уголков сознания выползли призрачные полусны — наследие тех тринадцати лет, когда Ученик не был привязан ни к чему и ни к кому, блуждая средь чужих миров… Заманчиво. Невозвратимо.
И тем не менее в полусонном мире удалось сбросить часть усталости, а время сжалось в единый миг. Казалось, только смежил веки — и вот тебя уже настойчиво трясут за плечо, говоря о горячей похлебке. Пусть не сразу, но Кангасск внял голосу Занны; поднялся; протер глаза; отхлебнул горячего солоноватого варева через край чашки.
В домишке, нагретом магическим теплом и освещенным золотым светом Лихтов, стало на удивление уютно. Можно было легко представить себе, что это мир-в-мире, безопасный островок, маленькая крепость… Занне и девочке хватило этой иллюзии, чтобы воспрять духом. У первой появилась надежда в голосе; вторая и вовсе весело играла с чаргой, не помышляя ни о чем. Кангасск даже иллюзии был лишен…
Когда он поднял голову и встретился взглядом с Занной, та невольно помрачнела тоже.
— Все плохо? — коротко спросила она, принимая из рук Дэлэмэра пустую чашку.