В тени пророчества. Дилогия (СИ) - Кусков Сергей Анатольевич (е книги TXT) 📗
— Но учитель! Ты же мудр! Ты всегда знаешь, что кому и как сказать! Ты же всё можешь!
Старый Ной опустил глаза и покачал головой.
— Прости меня, ученик. Да, я мудр. Но не всемогущ. Я всегда добиваюсь своего только потому, что знаю, какую битву могу выиграть, а какую нет. И если не могу — я не вмешиваюсь. А в этом бою у меня нет шансов на победу.
Он вздохнул и виновато втянул голову в плечи.
В третий раз за день мир молодого шамана рухнул. Учитель, мудрый всезнающий учитель, абсолют, стал вдруг обычным стариком. Да, сильным, мудрым, но всего лишь человеком. Обычным человеком. Как и все.
— Но что-то же можно сделать?
— Может быть. Не знаю.
Сати упал на колени и стал зло, с остервенением бить кулаками землю. Свез кожу, потекла кровь. Потом бессильно рухнул и завыл.
— Нет! Нет! Нет! Так не бывает!
Сидящий рядом человек, мгновенно превратившийся из сильного и несгибаемого в сухого и опавшего, виновато безмолвствовал.
Сати успокоился и сел.
— Как на них можно повлиять? Что можно сделать, чтобы они послушали?
Ной отрицательно покачал головой.
— Не спрашивай старика. Ты давно доказал, что умнее и сильнее меня.
— Но ты…
— Я мудрее. Но только потому, что старше. Намного старше. И опытнее. А ты юн и не имеешь опыта. Но ты умнее меня. В твоем возрасте я бы никогда не придумал и не сделал вещи, которые делаешь ты.
— Почему ты так думаешь?
— Понимаешь, каждый учитель в душе мечтает найти ученика, который будет талантливее его. И горе тем, кто не найдет таких, ибо это значит, что он бесполезен.
Но если такое случилось, неизбежен миг, когда ученик станет равным учившему его. А затем сильнее. И постепенно приходит день, когда ученик осознает это.
— Но ты умнее меня, учитель!
— Еще раз говорю, я мудрее. Но все, что я могу тебе теперь дать, ты можешь взять от жизни сам. Понять и использовать.
А я поднимусь к предкам, зная, что мое существование на земле было не бесполезно. Что я ИСТИННЫЙ шаман.
— А я?
— А ты должен идти своим путем. Ты должен сам понять его, твое сердце должно подсказать этот путь. И помочь сделать Выбор.
Сати сидел, обхватив голову руками и думал. Много думал. Пока наконец не понял главного. Того, что неосознанно мучило его все последнее время.
— Да, учитель. Ты прав. Я должен идти по зову сердца. Я сделаю Выбор.
Затем встал и медленно пошел прочь.
Возле выхода его ждала жена, держащая на руках сынишку.
— Тахра, любимая! — он горячо обнял и нежно прижал к себе обоих. — Пожалуйста, выслушай меня!
Девушка, понявшая по его состоянию и голосу, что случилось что-то очень плохое, сильнее прижалась к нему.
— Я люблю тебя, слышишь! И всегда буду любить! Но сейчас иди к дяде.
— Любимый! Что ты говоришь!
— Так надо.
Она отшатнулась и ошарашено уставилась в его глаза.
— Я говорю, забирай сына и уходи в шатер дяди!
Он смотрел на нее не мигая, и она поняла, что это серьезно. И что спорить сейчас или что-то спрашивать бесполезно. Формула развода прозвучала.
— Поверь. Просто поверь.
И он не оглядываясь пошел прочь.
Ее глаза застелили слезы, но Тахра поняла, что поступить иначе нельзя.
Солнце уже почти село. Звезды уверенно сияли на небосводе, радуясь уходу светила и перемигиваясь друг с другом. Но собравшимся внизу было не до веселья.
Больше сотни мужчин и несколько женщин, которые имели право здесь находиться, сидели вокруг большого круга в центре стана и угрюмо молчали. В кругу горел большой костер и десять шаманов из разных родов плясали вокруг него ритуальный жертвенный танец. Ближе всего к костру сидели старцы — совет старейшин племени. Их вид был угрюмее всего. Некоторые, как старый Иоахим, зло сжимали посохи и крутили от досады пальцы. То же делали и некоторые из сидящих вокруг воинов. Две женщины плакали. Их детей сегодня принесут в жертву. Так выпал жребий.
Но было и еще кое-что. Это надежда. Люди смотрели на пляску шаманов и молили про себя Великого Отца, чтобы послал наконец-таки дождь на их сухую истощенную землю. И ради этого, действительно, готовы отдать своих детей.
Сати было не по себе. Он чувствовал людей, чувствовал каждого сидящего. Специально прощупывал всех, одного за другим. Читал их настроение, эмоции. И они ему все более не нравились.
Да, не все думали так. Многие, не смотря ни на что, ни на какую призрачную надежду «прощения» были против жертвоприношения. Липкий страх присутствовал в их душе, но не перешел еще того рубежа, когда охватывает всего человека, заставляя подчиняться. Когда человек становится его рабом, рабом страха, и делает любые мерзости, лишь бы ублажить своего хозяина. Да, эти люди боролись. Возможно, это временно. Возможно, многие из них, прими шаманы такое решение чуть позже, тоже стали бы его рабами, хотя не все. Сати чувствовал тех, кто никогда не склонится перед своим страхом. Кто никогда не пойдет на подлость ради спасения.
Но как же их мало! Великий Дух! Как же мало!
Большая часть людей, сидящих здесь, была УЖЕ ГОТОВА поступиться принципами, предать самих себя, чтоб получить надежду на избавление. И это было страшно!
Но отступать поздно, Выбор сделан. Он не может начать гражданскую войну. Но и не пойдет против собственной совести.
Тем временем, двое младших шаманов, не участвующих в обряде, подвели жертвенного ягненка к алтарю. Нахор остановился, воздел руки к небу и запел молитву Великому Духу, прося принять его жертву. Затем взял у одного из помощников остро заточенный каменный нож и одним умелым движением разорвал ягненку горло. Кровь брызнула на холодный бесчувственный камень. Другой помощник собрал часть ее в специальный каменный сосуд, подошел к костру и резким движением выплеснул в пламя.
Раздались ритуальные крики. Все участвовавшие в пляске подняли руки вверх и заголосили другую молитву, просящую Великого Отца избавить племя от напасти.
Постепенно они замолкали, опускали руки и склонялись к огню. В установившейся гробовой тишине, которую нарушал лишь треск поленьев, Нахор поднял лицо и руки вверх.
— Великий Отец! Мы просим твоей милости и твоего прощения! Прими от нас самое ценное, что у нас есть! Прими наших детей, как знак нашей любви к тебе! Мы готовы на все, чтобы ты простил нас! Прими наш Дар и пошли благодать свою! Дай нашей истерзанной земле воду!
Остальные шаманы вновь заголосили ритуальную песню и зашлись в танце. Помощник поднес Нахору новое жертвенное создание. Но на сей раз это был не ягненок.
Это был человек. Маленький плачущий ребенок. Маленький Великий Дух.
В толпе истерично закричала женщина и бросилась к алтарю, расталкивая всех на своем пути. Двое воинов с силой заломали ей руки, свалили и придавили к земле. Она кричала и вырывалась, и даже двое мужчин не могли справиться с ней. По знаку Завулона еще двое подбежали, помогли скрутить несчастную и потащили прочь.
Нахор кивнул, взял нож и поднял над головой. Похоже, шаманы не решились резать ребенку горло, как животному. Они пробьют его грудь сильным ударом. Глаза Сати прищурились, ловя момент. Он до последнего был готов простить Нахора, если тот передумает, если дрогнет его рука.
Нет, не дрогнула. От старого шамана шел ореол власти, уверенности в себе, в своей правоте. Преступной правоте, которой он заразил окружающих, истощенных и страдающих людей, оттого до конца не осознающих, что они делают и кого слушают.
Он обещал им спасение ценой чужой жизни.
Жизни собственного ребенка.
Собственного, потому что в племени нет «чужих» детей. Все дети — свои.
И он за это заплатит собственной жизнью.
Нахор выронил нож и схватился за горло. Глаза его выкатились, он силился сделать хоть единственный вздох, но не мог. Сати давил и давил, вкладывая в получившуюся удавку всю злость.
Вокруг всполошилось племя. Люди вскакивали, пытаясь понять, что происходит. Но больше всего всполошись шаманы. Досадно, они поняли что к чему слишком рано, и принялись искать его глазами в толпе. Но вокруг шумело живое море, и пока ученик Ноя обнаруженным быть не боялся. Кто-то начал разжимать хватку на горле Нахора, кто-то приходил в себя и присоединялся. Тиски все слабели и слабели, и вот уже обессиливший от борьбы Нахор делает вдох. Вот другой. Сати зажмурился, сдавил изо всех сил, но тщетно. Ему противостоит более десятка опытных шаманов племени. И пусть они слабые, но их много. Вот уже Нахор поднимается на четвереньки и пытается найти его в толпе.
