Кровь и туман (СИ) - "nastiel" (книга бесплатный формат .TXT) 📗
Не знаю, прав ли я в своих наблюдениях, но, кажется, только что прямо на моих глазах Эдзе отпустил своё прошлое.
Он смог – смогу и я.
К бутылке я так и не прикладываюсь.
Тихая гавань. Глава 5. Нина
Канун православного Рождества.
Я распахиваю дверь портала настежь. Хозяйка комнаты, в которую я попадаю, сейчас вероятно, захочет меня убить, вот только едва ли успеет, потому что здесь и сейчас именно я, образно выражаясь, пришла по её душу.
– Что за… – протягивает сонный голос.
В ответ ему я громко заявляю, что если она не собирается давать спать мне, то и сама спать не будет.
– Нина? Ты, что ли?
– Нет, блин, Авель, – прыскаю я.
Отхожу к дальней стене, включаю свет, шлёпая ладонью по переключателю. Закрываю портал. Затем присаживаюсь на кровать, попутно легко ударяя по торчащей из-под одеяла голой ноге.
– Что ты за человек такой? – продолжаю распаляться. – Обманщик, лгун и врун! Утром, значит, она якобы хорошо выспалась, а потом оказывается, что полночи кошмарами мучается!
– Я не… – Слава приподнимается. Трёт глаза одной рукой, пока на другую опирается, удерживая корпус. В итоге, сдавшись, плюхается обратно на подушку. Крепко зажмуривается. – Нин, сколько время?
– Самое оно, чтобы спросить тебя, какого чёрта ты не пьёшь снотворные и напрочь игнорируешь советы друзей о том, что тебе лучше спать в штабе, потому что я, – хватаю Славу за ногу, – из-за тебя, – трясу хорошенько, – по ночам просыпаюсь!
– А чем бы моё нахождение в штабе тебе помогло? – восклицает Слава.
Толкается, заставляя меня отцепиться от её лодыжки.
– Тем, что мне не пришлось бы через полгорода портал создавать, а хватило бы пройти пару метров до соседней комнаты и навешать тебе люлей для крепкого сна.
Слава цокает языком. Сгребает с кровати всё одеяло, расчищая место рядом с собой.
– Ложись, – не говорит, а приказывает. Гляжу на неё удивлённо. – Серьёзно. Я страшно хочу спать, а ты явно не собираешься уходить… значит, ложись. Только свет сначала выключи.
Так и поступаю. Комната снова тонет во мраке, и обратно к кровати иду на ощупь. Забираюсь на выделенное место, устраиваюсь на бок. Подкладываю сложенные ладони под щёку, подгибаю ноги. Самая удобная для меня поза – я в такой даже на гвоздях бы заснула, но в Славиной кровати что-то не то… Понимаю с запозданием: дело в простыни, влажной и прохладной от пота.
Это – свидетель кошмаров номер один. Я и мои видения, из-за которых приходится просыпаться несколько раз за одну ночь – номер два.
– Как в летнем лагере прям, – шепчу. – Кайф! Я, кстати, в шестом классе как раз в первую смену в “Тюльпане” поцеловалась.
– Полезешь ко мне, я тебя с кровати скину, – заверяет Слава.
Вертится на месте. Оказывается ко мне лицом. И я решаю спросить:
– Что тебе снится?
Слава никогда не рассказывает. Всегда увиливает, когда тема заходит в это русло. Уверяет, что они приходят не каждую ночь, и в это я верю, потому что в такие ночи мне самой удаётся выспаться. Но ещё говорит, что не кошмары это вовсе, а просто плохие сны – и вот это как раз самое главное её враньё.
– Смерть, в основном, – вдруг произносит она, когда я уже почти забываю, что жду ответа.
– Чья?
– Лии, Христофа, Кирилла… Лукаса, Валентина…
Перечисляет имена по длинному списку. Там все наши друзья. Её родители. И моё имя. И её собственное.
– Прости, – говорит Слава в конце. – Из-за меня тебе несладко.
– Из-за тебя я жива и в сознании, – напоминаю я.
– Но всё должно было выйти не так…
– Ты, во-первых, не знала, а во-вторых, это Эдзе сотворил, и если кого я винить и буду, то только его.
Слава вздыхает. Спустя несколько секунд она желает мне спокойной ночи, а я говорю, что это теперь зависит только от неё.
Надеюсь, что она рассмеётся или хотя бы хмыкнет, но, кажется, этими словами я лишь усилила напряжение.
Засыпаем быстро. А просыпаюсь я уже, кажется, меньше, чем через минуту от вспышки жуткой мигрени, пронзающей виски, словно дрель. Слава под боком ворочается. Тихо стонет. Я открываю глаза, но вместо мрака комнаты вижу короткую картинку без начала и конца. Тут Бен. Он улыбается, и выглядит это непривычно, потому что он смущён. Опускает глаза на свои ботинки, хмыкает. Говорит о какой-то ерунде. Я не улавливаю смысла, как и самих слов. Бен будто воды в рот набрал – так я слышу его голос.
А затем где-то в стороне раздаётся хлопок. Я, – точнее, Слава, глазами которой я вижу происходящее, – вздрагивает. Испуг пронзает каждую клеточку её тела.
Хлопок – выстрел. Я точно уверена, потому что за свою сознательную жизнь слышала этот звук чаще, чем колыбельную в детстве.
Чтобы увидеть источник хлопка, я смотрю в его направлении и…
… всё гаснет.
Я снова в комнате. Слава всё ещё дрожит, но уже не так, будто ей под футболку сунули оголённый провод. Накрываю лицо ладонями, но этого недостаточно, и я буквально давлю пальцами на глаза, чтобы задержать слёзы.
Я обманываю её и себя заодно. Иногда мне больше хочется умереть, чем терпеть всё это.
***
Утром Артур по просьбе Славы приносит завтрак нам в комнату. Даже не спрашивает, что я здесь делаю, только долгим удивлённым взглядом осматривает нас, проснувшихся в одной кровати. Мы ещё некоторое время валяемся, обсуждаем всякую ерунду, что удивительно, никак не касающуюся работы, и попутно поедаем бутерброды прямо в кровати, стряхивая крошки с простыни на пол, а потом Слава начинает собираться, а я тем временем вспоминаю, что перед ночным путешествием в другой конец города успела захватить с собой мобильный телефон.
И всё начинается заново.
Набираю номер папы. Два длинных гудка – затем сразу “абонент не абонент”. Сорвал звонок. Как обычно. Маме ещё можно дозвониться, хотя и то разговор совсем не напоминает семейную болтовню, а ему – вообще бесполезно.
Благодаря своим способностям и тому, что я помню абсолютно всё из жизни местной Нины, я знаю, что родители здесь не приняли моё откровение. Нет ни отца, который, по прошествии некоторого времени, вспомнил, что когда-то обещал любить меня, несмотря ни на что, ни матери, которая, быть может, и плакала бы до сих пор по ночам, но утром всё равно шла меня обнимать.
Никого нет. Только “абонент недоступен” на другом конце провода и новые замки на дверях когда-то родного дома.
Кажется – страшно неправильно. Но ты попробуй объяснить это родителям, которые винят себя за то, что ты родилась не совсем такой, какой они планировали.
– Зелёный или коричневый? – спрашивает Слава.
У неё в руках два свитера. Я рассеянно тычу в один из них, даже не обращая внимания на цвет.
– Спасибо.
Слава отходит обратно к шкафу, а я возвращаюсь к попыткам дозвониться, но ничего не выходит ни на третий, ни на пятый, ни на десятый раз. Я уже почти готова сорваться, но Слава вовремя препятствует моему порыву выкинуть телефон в другой конец комнаты.
– Родители, – говорю я, опережая её вопросы. Телефон, который почти слетел с пальцев, когда я замахнулась, перекочёвывает в руки Славы. – Не отвечают.
– Думаешь, случилось чего?
Выходим в коридор. Надев верхнюю одежду (мне, за неимением альтернативы, достаются ботинки Артура, у которого сорок второй размер, и это явно ближе к моему сороковому, чем Славин тридцать седьмой, и старый зимний пуховик), следуем на улицу.
– Вот лучше бы с ними реально что-нибудь случилось, – фыркаю я, когда мы покидаем подъезд. – Вместо того, чтобы им вести себя как последним собакам сутулым.
– Оу, – Слава округляет глаза. – Что за словечки? И ты этим же ртом целуешь…
– Девушек я целую! – перебиваю я. – В этом-то и проблема.
В груди снова горит. Прямо как в тот раз. В самый первый. Помню, словно это было вчера – прохожу в гостиную, где мама с папой смотрят телевизор, и громко объявляю, как на духу: “Пап, мам, я лесбиянка”.
Пауза, переполненная до краёв песнями по телевизору, неприятно липкими от пота ладонями и двумя парами непонимающих глаз.
