Эртан. Дилогия (СИ) - Середа Светлана Викторовна (бесплатные книги полный формат txt) 📗

Я открыла глаза — и тут же машинально вскинула ладонь, заслоняясь от слепящего света.

— Убери фонарь, — приказал голос.

Круг света послушно скользнул в сторону, уступая место кромешной тьме, и веки растерянно затрепетали от резкого контраста.

— Юлия, с вами все в порядке?

Большая часть сознания еще находилась в блаженном забытьи. Воспоминания о том, что произошло утром, с трудом пробивали себе дорогу сквозь липкую дремоту. Глаза привыкли к темноте, и я наконец смогла разглядеть обладателя голоса:

— Дан?… Что… как вы здесь оказались?

— Пришел ногами, — нетерпеливо, хоть и без явного раздражения, сказал он. — Вы в порядке?

— Холодно… Нога болит.

— Идти сможете?

Я молча покачала головой. Дан повернул голову, бросил за плечо:

— Марик! Дорогу запомнил?

— Обижаете, господин! — насмешливо отозвался из темноты мальчишеский голос.

— Хорошо. Тогда дуй в деревню и приведи сюда господина белль Канто. Быстро, одна нога здесь, другая там. И скажи старосте Прову, что поиски можно прекратить. Все, беги.

Круг света качнулся в сторону и поплыл, подрагивая, по стволам деревьев, то исчезая, то снова выныривая. Я бездумно провожала его взглядом, пока он совсем не исчез.

Дан стащил со спины рюкзак, положил его рядом со мной. Снял куртку, накинул мне на плечи.

— В рюкзаке еда и вода. Во фляге водка, обязательно сделайте несколько глотков, это поможет согреться и придти в себя. Я разожгу костер.

Я пришибленно молчала, все еще не веря, что спасение, наконец, пришло. Дан наклонился ко мне, встревоженно заглядывая в глаза, встряхнул за плечи:

— Юлия, вы меня слышите?

— Д-да…

— Потерпите немного, у костра станет теплее.

Голода я не чувствовала. Мысль о том, что сейчас придется шевелиться — развязывать мешок одервеневшими пальцами, двигать руками, поднимать голову, впуская за пазуху холод ноябрьской ночи — вызывала отторжение. Но я заставила себя преодолеть сонную апатию и приступить к нехитрой трапезе: сыр, хлеб, вода.

Дан быстро развел костер (высохший за день валежник занялся мгновенно), помог мне добраться до бревнышка, уложенного рядом с костровищем, и отправился за новой порцией дров. Я жадно окунула замерзшие пальцы почти в самое пламя, боясь упустить хоть кроху благословенного тепла. Жар медленно разливался по телу. От водки кружилась голова. На меня неотвратимо накатывало ощущение всепоглощающего абсолютно невыразимого словами счастья. Господи, как же мне везет! И в неприкаянном отрочестве, и в буйной юности, и позже — в более или менее спокойном возрасте мне довелось испытать весь спектр положительных эмоций: от тихой безмятежной радости до восторженного ликования. Но такое небесное — и вместе с тем осязаемое, такое чистое, васильково-ромашковое счастье — счастье просто

быть

— случалось, пожалуй, только в детстве.

Вернулся Дан с очередной охапкой хвороста, по частям скормил свою добычу костру. Пламя взвилось к небу, осветив дрожащим оранжевым светом поляну и серьезное лицо мужчины. И вдруг… порыв ветра — не сильный, но резкий — плеснул огнем в мою сторону, и в горьковатом запахе дыма мне отчетливо послышался другой запах, такой знакомый и так старательно забытый… Обычное дело — среди сухих веток затесался одинокий кустик вереска, но именно он стал тем последним камнем, который запускает лавину. Мой мозг, ошалевший от пережитого, опьяненный счастьем и одурманенный алкоголем, уже не мог удержать эту лавину. Все чувства, которые при нормальном стечении обстоятельств я должна была испытать постепенно, день за днем, месяц за месяцем, обрушились на меня в один момент.

Несколько секунд я сидела неподвижно, молча разевая рот, не в силах ни вдохнуть, ни пошевелиться. Потом вернулось дыхание — и вместе с ним прорвались слезы. Несколько месяцев назад — тоже у ночного костра в лесу, в предгорьях Карлисского хребта, — я переживала нечто подобное, но это был только жалкий отголосок тех чувств, которые я испытывала теперь. Дан метнулся ко мне. Он что-то говорил, тряс за плечи и, кажется, даже хлестал по щекам (хотя в этом я уже не уверена), но тщетно. Я не замечала его. Мы существовали в разных вселенных.

Потом я начала говорить. Путаясь в словах, захлебываясь эмоциями, давясь слезами, я воспроизводила историю фаталиста, не захотевшего изменить судьбу, и глупой самонадеянной девчонки, которая была вынуждена стать убийцей.

Мой рассказ предназначался не Дану — едва ли я вообще осознавала, что он слышит меня. Смирившись с тем, что единственное возможное решение — это дать мне выговориться, он молча сидел рядом, приобняв за плечи, — универсальный жест сочувствия и поддержки.

Слезы иссякли довольно быстро, но перестать говорить было выше моих сил — меня рвало словами, как рвет желчью, когда желудок уже пуст. К концу повествования я чувствовала себя выпотрошенной, выжатой, высушенной — и легкой, как пустая яичная скорлупа.

Мы молчали.

Костер почти догорел. Нас обоих трясло от холода, но никто не пошевелился, чтобы подкинуть дров в огонь. Рука Дана по-прежнему лежала на моем плече — кажется, он попросту забыл о ней. Во всяком случае, это уже не было жестом поддержки: даже сквозь несколько слоев плотной ткани я чувствовала, как судорожно стиснуты его пальцы — так утопающий хватается за протянутую ладонь. Рассказ определенно произвел на него впечатление, но какое? Как выглядел мой поступок в глазах Дана — трусостью, глупостью, великодушием? Как он сам поступил бы на моем месте? Я с удивлением поняла, что мне действительно важно знать его мнение.

— О чем вы думаете, Дан?

Он не ответил. Я повернула голову. Его лицо было искажено гримасой не то боли, не то ужаса — такое лицо могло бы быть у человека, который узнал о своей неизлечимой болезни. Или о смерти близкого.

— Вы были с ним знакомы? — тихо спросила я.

Дан встряхнулся, сбрасывая оцепенение. Убрал руку с моего плеча, провел по глазам, как будто хотел стереть с них выражение боли и растерянности.

— Знаком с кем?

— С Вереском. Просто у вас сейчас было такое лицо…

— Вряд ли я стал бы жалеть о его смерти, — он с кривой усмешкой покачал головой. — Судя по вашему рассказу, это был самоуверенный кретин, эгоист и вообще порядочная скотина.

— Не смейте так говорить о нем! — вспыхнула я. — Вы… — я хотела сказать «и мизинца его не стоите», но почему-то осеклась. — Сами же говорите, что не знали его.

— Вы его защищаете? — удивился Дан. — После того, что он с вами сделал? Я бы возненавидел за меньшее. — Он помолчал и с ноткой смущения, словно осознавая, что суется не в свое дело, спросил: — Вы его… любили?

— Нет!.. — я устыдилась своего резкого выкрика и тоном ниже добавила: — Не знаю. Понимаете, в нем как будто жило два человека. Один был мне очень дорог, второй — почти неприятен. Я не успела разобраться. Но… это так непохоже на любовь… — я обняла себя за плечи, пытаясь унять дрожь. — Сама не понимаю, почему я так долго не могу придти в себя после этой потери…

— Я понимаю, — глухо сказал Дан. — Ваш Вереск, судя по рассказу, слишком слепо доверился предначертанному. Он думал, что раз событие предопределено вашей общей судьбой, значит, вы к нему готовы… Но он ошибся. Он столкнул вас в пропасть и сказал: «Лети!» — но не дал крыльев. И часть вашей души сейчас камнем падает вниз, а вторая цепляется за скалы в тщетной надежде удержаться.

Я до рези в глазах всматривалась в тлеющие угли — багряно-рыжие всполохи на черном бархате — словно в этом мерцании был зашифрован ключ к странной метафоре Дана.

— Вы утратили цельность. Бездумно жонглируете масками, в то время как ваше настоящее «Я» прячется глубоко внутри, малодушно пытаясь убедить себя, что не имеет никакого отношения к смерти Вереска. — Дан искоса взглянул на меня. — Готов поспорить, даже сейчас вы гадаете, одобряю ли я ваш поступок там, в Долине. А между тем это совершенно неважно. Никто не может договориться с вашей совестью. Правильное или нет, но это было ваше решение, и вы привели его в исполнение. Вы убили вашего друга.