Немёртвый камень (СИ) - Кисель Елена (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
— Неужели он еще живет? Ну, давай же, подыхай, подыхай!
Заметив Дару, Гробовщик вскочил с голодным огнем в глазах и зашептал:
— Немного уже осталось, совсем немного. Это все он виноват: слишком зажился, а может, она его кинжалом не туда пырнула. Но от таких ран исцеления нет: он уже задыхается у нее на руках, я это чувствую. А ты что сюда пришла, а? Тоже хочешь, да? Ну, если ты попросишь, она и с тобой поделится, она такая… щедрая…
Он погладил глыбу и потерся об нее костлявой щекой, вроде бы, даже лизнул.
— Только попросит тебя выполнить что-нибудь, но это уж совсем мелочевка: связаться кой-с-кем, ну там, кинжал, барьер, печать, всё глупости, если смотреть на то, что она дает, если слушать то, что слышишь после этого…
— Что с Максом? — перебила Дара, у которой в груди болью отдалось единственное слово — «барьер».
— Оплакивает свою Лорелею, а то как же, — деловито ответил Гробовщик, и на секунду стал выглядеть вменяемее. — Что тебе до него или до нее? Только слезы — хрусталь… красиво… но бывает ведь лучше! Если вслушаться… да?
Он вцепился в камень так, будто хотел обломать ногти, а шею вывернул в сторону Особой Комнаты и зашипел с ненавистью:
— Чтоб она сгинула… Семьсот лет убивал! Да еще вам в голову вкладывал как истину: «Вещи — ничто, ценности не имеют, уничтожайте их, не поддавайтесь им!» А они… кричали у меня в руках, и я их не слышал. Они меня умоляли, плакали, не хотели уходить… а теперь каждый… каждая… перед глазами стоит! Медальон Равноденствия… как сейчас помню…а Олимпова Стрела! Какая вещица… Браслет Гекаты… да? Да ведь ты же его помнишь тоже, ты же… видела? Слышала его? С него-то всё и началось, его услышал… Да ты же знаешь, это из-за тебя он исчез, а я бы никогда… такую красоту!
Дара смотрела на него, плотно стиснув губы, будто не давая вырваться тошноте. Макс не знал, а она слишком хорошо знала, как происходит такое. Это не было попаданием под действие артефакта, как у Ягамото: такое случалось только с артемагами, причем часто с сильными или опытными. В определенный момент они переставали видеть энергетические нити предмета, артеузлы, в которые связывались эти нити — они начинали видеть предмет как живое действующее существо со своей волей. Начинали прислушиваться к голосу вещей, и постепенно приходили к выводу, что прекраснее этого мира — мира предметов и артефактов — не существует.
И она знала, отчего такое может случиться.
— Вы зря в них вслушались, — тихо заговорила она, — зря привязались к ним. Людей слушать интереснее, просто вы отвыкли от этого дела.
Гробовщик хихикнул, терзая когтями камень.
— Людей? Людей! Со всеми их болячками, сплетнями, гнусностями и глупостями, ты хоть знаешь, как вещи устают от своих хозяев?
— А артефакты — от тех, кто ими управляет, — согласилась Дара. — Так устает мельничный жернов и изнашивается мост под ногами. Вы зря это приняли за живую усталость.
Гробовщик ее не слушал и не собирался, как видно, отходить от камня, загораживающего вход.
— Не предающие, — шептал он трясущимися губами, — вечные… совершенные и идеальные в своей красоте… всегда… на первом месте… как нож в руках убийцы, как украшения в шкатулке модницы — в мыслях… в сердцах… А артефакты — это боги среди вещей, а она — бог среди артефактов. Я так долго прислушивался, чтобы она заговорила со мной… когда догадался, что там… так умолял свою возлюбленную сказать хоть пару слов…
Дара протянула руку вперед, но не коснулась гранитной поверхности.
— Что там?
— Прекраснейший из них, — прошептал Гробовщик, глаза у него вылезали из орбит, и он судорожно кивал в такт каждому слову, — мудрейший и древнейший из них. Там скрыта вечная красота, которая станет тобой, а ты ею, и она даст тебе всё. Это песня… вечная песня… ты слышишь ее? Она проливается изнутри, и все ведет, ведет, и ты растворяешься в ней…
Он вдруг замигал и начал суетливо потирать шершавые, сухие ладони и время от времени бросал на Дару опасливые взгляды.
— Ты Ключник? — наконец прошептал он. — И ты пришла к ней?
Дара наклонила голову. Дыхание ее выровнялось окончательно. Шепот Экстера еще жил в ее сердце, и страшно не было, и вся спешка уже давно пропала: перед ней сейчас будто бы была вечность. Главное — какой-то частью себя она понимала, что там пока все живы.
— Несправедливо, — пробормотал перекосившийся Гробовщик. — Э-э, и ты же не дашь мне этот свой ключ, а я… мог бы отнять… что? Не мог бы. Не хочет, хорошая моя, — тут он начал бережно, любовно поглаживать камень ладонью. — Хочет, чтобы я пропустил тебя… доказал свою верность… А я и докажу! Соединюсь с ними, напитаюсь ими, я стану, как они, они примут меня, как своего — и вот тогда она распахнет мне объятия!
Он приподнялся и сначала на корточках, потом на четвереньках заполз в артехран. Дара потратила еще несколько секунд на то, чтобы взглянуть вслед и пожалеть того, кто так долго боролся с артефактами и вс же проиграл бой.
У каждой вещи заложена в природе лишь одна цель: напитаться нашими воспоминаниями и чувствами, прорасти нам в сердце и стать для нас как можно дороже. У артефактов воля гораздо сильнее, но цель всё та же — существовать и сделать для этого что угодно, в том числе отнять жизнь, если хватает возможностей.
У артефактов Большой Комнаты возможностей было с избытком.
Поступок Гробовщика мог вылезти боком, причем совершенно непонятно, каким именно, когда и даже для кого конкретно. Но Дара не полезла за деартефактором в артехран.
Наконец она осталась наедине с холодной глыбой гранита, которую так хотели отодвинуть с дороги Гробовщик, Дремлющий, Холдон, чинуши Министерства и поколения любопытных учеников артефактория.
Она все еще не касалась ее, она смотрела на камень — и видела вместо него артефакт, который не могла видеть раньше. Видела лишь потому, что знала, что нужно видеть.
Это знание появилось в ней самой, отданное Экстером, это знание и было ключом.
Любой, кто думал, что Комната закрыта, никогда не смог бы открыть ее. Любой, кто знал, что она никогда не закрывалась (и что ее попросту было невозможно закрыть), мог шагнуть в нее запросто.
Все зависело только от этого маленького кусочка уверенности в том, что двери на этом месте никогда и не бывало.
Этот кусочек был отдан новой ключнице.
Дара шагнула вперед, прямо в камень.
Туда, где больше не было камня.
Малая Комната открылась для нее.
Это действительно была комната с низким каменным сводом, стенами, гораздо толще, чем везде в артефактории, и тоже каменным, слегка растресканным полом.
И сперва Даре показалось, что в центре комнаты стоит зеркало.
Потом — что напротив замерла какая-то незнакомая женщина, которая вот-вот заговорит…
Потом — что Лорелея перенеслась сюда из своей башни.
Но Лорелея обращалась в горный хрусталь. А эта была из чёрного мрамора — слишком живая статуя, которая следила, и улыбалась приветственно, и раскидывала руки в объятии. Приглашала подойти.
И она была прекраснее Лорелеи. Красота сквозила, струилась из неё, кружила голову, и хотелось подойти, склониться и коснуться, и стать с этой прелестью и совершенством единым целым, навсегда остаться с ней…
Шагни на невысокий постамент, раскинь руки, как она — и погрузись в красоту и силу, как в безбрежный океан, камня нет — есть только звенящие нити притяжения, и она тоже хочет этого, потому что она такая же живая, как ты, нет, даже более живая. Потому что она говорит с тобой.
— Значит, он все-таки умер? — Дара слышала это, как слышала раньше предметы, к которым прикасалась внутренне. Изнутри. Но голос был громче, чище и слаще. — Тот, кто закрывал моим силам путь отсюда. Я ждала, что когда-нибудь он войдет ко мне, услышит мой зов, но он слышал только голоса прошлого. Умирая, он, наконец, прислал тебя?
— Да.
Дара тоже не говорила вслух: это было бы нелепым. Она приближалась и приближалась к Той, стараясь только не растаять в сиянии, в её воле… стараясь слышать.
