День Прощения - Ле Гуин Урсула Кребер (читать полностью бесплатно хорошие книги .TXT) 📗
А что означала долгая жизнь, спросила она себя и не нашла ответа. Солли никогда не думала на такие темы. Но эти молодые патриоты обитали в мире коротких жизней. Они подчинялись своим законам, которые определялись требованиями, насилием, неотложностью и смертью. И что их толкало на это? Фанатизм, ненависть и жажда власти.
— Каждый раз, когда наши похитители закрывают эту дверь, я начинаю бояться, — тихо сказала она.
Тейео прочистил горло и ответил:
— Я тоже.
Они упражнялись в айджи.
— Хватай! Нет, хватай, как следует! Я же не стеклянная. Вот так…
— Понятно! — возбужденно воскликнул он, когда Солли показала ему новый прием.
Тейео повторил движение и вырвался из ее захвата.
— Хорошо! Теперь ты делаешь паузу… и наносишь удар! Вот так! Ты понял?
— У-у-у!
— Прости. Прости меня, Тейео… Я забыла о твоей ране. Как ты себя чувствуешь? Я извиняюсь…
— О, лорд Камье, — прошептал он, садясь у стены и сжимая руками голову.
Рега сделал несколько глубоких вдохов. Она опустилась рядом с нем на колени и озабоченно осмотрела опухоль на виске.
— Но это не честный бой, — сказал он, опуская руки.
— Конечно, нечестный. Это айджи. Честным можно быть только в любви и на войне. Так говорят на Терре. Прости меня, Тейео. Это было очень глупо с моей стороны!
Он засмеялся смущенным ломанным смехом и покачал головой.
— Нет, Солли. Показывай дальше. Я еще такого не видел.
Они упражнялись в созерцании.
— И что мне делать с моим умом?
— Ничего.
— Значит ты позволяешь ему блуждать?
— Нет. Но разве я и мой ум что-то разное?
— Тогда… Разве ты не фокусируешься на чем-то? Неужели твои блуждают, как хотят?
— Нет.
— Значит ты все-таки не позволяешь ему возбуждаться?
— Кому? — спросил он и быстро взглянул вниз.
Наступила неловкая пауза.
— Ты подумал о…
— Нет-нет! — ответил он. — Ты ошиблась! Попробуй еще раз.
Они молчали почти четверть часа.
— Тейео, я не могу. У меня чешется нос. У меня чешутся мысли. Сколько времени ты потратил, чтобы научиться этому?
Он помолчал и неохотно ответил:
— Я занимался созерцанием с двух лет.
Нарушив свою расслабленную и неподвижную позу, он нагнул голову, вытянул шею и помассировал мышцы плеч. Солли с улыбкой наблюдала за ним.
— Я снова думала о долгой жизни, — сказала она. — Но только не в терминах времени, понимаешь? Например, я могла бы прожить одиннадцать веков. А что это значит? Ничего. Знаешь, что я имею в виду? Мысли о долгой жизни создают какую-то разницу. Вот ты была одной, а потом у тебя рождаются дети. Даже сама мысль о будущих детях меняет что-то внутри — какое-то тонкое равновесие. Странно, что я думаю об этом сейчас, когда мои шансы на долгую жизнь начинают стремительно падать…
Тейео ничего не ответил. Он не дал ей никакой зацепки, чтобы продолжать разговор. Рега был одним из самых молчаливых людей, которых она знала. Многие мужчины поражали ее своей многословностью. Она и сама любила поговорить. А вот он был тихим. И ей хотелось узнать, что давала такая умиротворенность.
— Все зависит от практики, верно? — спросила она. — Надо просто сидеть и ни о чем не думать.
Тейео кивнул.
— Годы и годы практики. О Боже! Неужели мы будем здесь так долго…
— Конечно же, нет, — ответил он, уловив ее мысли.
— Почему они ничего не делают? Чего они ждут? Прошло уже девять дней!
С самого начала по молчаливому соглашению они поделили комнату пополам. Линия проходила посередине топчана, от стены до стены. Дверь находилась на ее территории — слева, а туалет принадлежал ему. Любое вторжение в чужое пространство требовало какого-то очевидного намека и обычно позволялось кивком головы. Если один из них пользовался туалетом, другой отворачивался. А когда у них собиралось достаточное количество воды, они принимали «кошачью баню», и тогда кто-то снова сидел лицом к стене. Впрочем, это случалось довольно редко. Разграничительная линия на топчане была абсолютной. Ее пересекали только их голоса, храп и запахи тел. Иногда она чувствовала его тепло. Температура уэрелян на несколько градусов превышала ее собственную, и когда Тейео спал, Солли чувствовала в прохладном воздухе исходившее от него тепло. Интересно, что даже в глубоком сне они и пальцем не смели пересечь невидимую границу.
Солли часто задумывалась над их вежливым нейтралитетом и порою находила такие отношения забавными. Но иногда они казались ей глупыми и капризными. Неужели они оба не могли воспользоваться простыми человеческими удовольствиями? Солли прикасалась к Тейео лишь дважды: в тот день, когда помогала ему забраться на топчан, и еще раз, когда, накопив воды, промывала рану на его голове. Используя гребень и куски от юбки богини, она постепенно удалила из волос Тейео смердящие комочки крови. Затем Солли перевязала ему голову. Все юбки ушли на бинты и тряпки для мытья. А когда его рана немного зажила, они начали практиковаться в айджи. Однако захваты и объятия айджи имели безликую ритуальную чистоту и находились за гранью живого общения. Время от времени Солли даже обижалась на сексуальную незаинтересованность Тейео.
И все же его твердое самообладание стало для нее единственной поддержкой в этих неописуемо трудных условиях. Так вот, оказывается, какими они были: он, Реве и многие уэреляне. А Батикам? Да, он потворствовал ее прихотям и желаниям, но являлась ли эта уступчивость настоящим контактом? Она вспоминала страх в его глазах той ночью. Нет, им двигало не самообладание, а принуждение.
Вот она — парадигма рабовладельческого общества: рабы и хозяева, попавшие в одну и ту же ловушку тотального недоверия и самозащиты.
— Тейео, — произнесла она, — Я не понимаю рабства. Позволь мне высказать свои мысли.
Хотя он не ответил ни согласием, ни отказом, на его лице появилось выражение дружеского внимания.
— Я хочу понять, как возникает социальное обустройство и как отдельный человек становится его неотъемлемой частью. Давай оставим пока вопрос, почему ты не желаешь рассматривать рабство как неэффективную и жестокую модель общества. Я не прошу тебя защищать его или отрекаться от своих убеждений. Я просто пытаюсь понять, как человек может верить в то, что две трети людей его мира принадлежат ему по праву рождения. Даже пять шестых, если считать ваших жен и матерей.
Он выдержал долгую паузу и сказал:
— Моя семья владеет только двадцатью пятью рабами.
— Не уклоняйся от вопроса.
Он улыбнулся, принимая упрек.
— Мне кажется, что вы оборвали между собой все человеческие связи, — продолжала Солли. — Вы игнорируете рабов, а им в свою очередь нет до вас никакого дела. Между тем, все люди должны взаимодействовать. Вы разделили общество на две половины и, не покладая рук, трудитесь над ежедневным воссозданием этой границы. Сколько сил теряется напрасно! Ведь это не естественная граница! Она искусственно создана людьми. Лично я не могу назвать никаких отличий между собственниками и рабами. А ты можешь?
— Конечно.
— И все они будут иметь отношение к культуре и поведению, верно?
Подумав немного, Тейео кивнул.
— Вы принадлежите к одной и той же расе и даже народу. Вы одинаковы во всем, не считая легких различий в оттенках кожи. Если воспитать ребенка-раба как хозяина, он будет собственником во всех отношениях, и наоборот. Таким образом, вы всю жизнь поддерживаете разграничение, которого на самом деле не существует. И я не могу понять, почему вы не видите, насколько это напрасно и бесполезно — причем, не только в экономике, но и…
— На войне, — вдруг добавил он.
Наступило долгое молчание. Солли еще о многом хотелось сказать, однако она терпеливо ожидала развития темы.
— Я был на Йеове, — сказал он в конце концов. — На самом острие гражданской войны.
Так вот где ты получил все эти шрамы, подумала она.
