Дань псам (ЛП) - Эриксон Стивен (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
— Беда с нами, ночными совами, — сказал Сирдомин, нагнувшись над кружкой. И после долгого молчании продолжил: — Никто и не подумал поглядеть в мутное окошко, чтобы встретить маковый поцелуй зари.
— Зари? А, окончания ночи. — Спиннок кивнул. — Для нас, Тисте Анди, стало постоянным источником удивления, что так много людей осталось жить в городе. Неизбывная тьма висит на ваших душах тяжким бременем. Так я слышал.
— Если нет спасения, да. Разум может помутиться. Но пройди немного за северные ворота, и над Курганом воссияет солнце. Так же и с рыбаками, что рыбачат за Ночными Водами. Без этого, Спиннок, в Коралле действительно остались бы одни Тисте Анди. Отродье Луны отбросило тень даже из смерти, так поют барды. Но скажу тебе, — тут Сирдомин потянулся, чтобы наполнить кружку, — я вечный мрак только приветствую.
Спиннок сам знал это, ибо сидевший напротив человек нес на себе горе, что тяжелее и неизмеримо глубже всякой тени; в этом он, возможно, более близок к Анди, нежели к людям, и это позволяло Дюраву с легкостью звать его другом. Сирдомин, несмотря на тяжесть горя, умел сдерживать его, отражать осаду. А вот Тисте Анди давно сдались. Наверное, это черта людей. Не просто черта, а качество глубинного упорства, добродетель, которую Спиннок Дюрав не обнаруживает в себе и сородичах но, тем не менее может позаимствовать. Иногда он чувствовал себя паразитом — столь насущной стала привычка подкармливаться у друга — и он временами страшился, что лишь это позволяет ему не умирать.
У Сирдомина и так достаточно бремен. Спиннок был полон решимости не дать другу осознать, как нужны ему эти игры, эти ночи посреди вечной Ночи, эта хлипкая таверна с кувшинами дешевого разведенного эля.
— Игра меня вымотала, — сказал человек, опуская пустую кружку. — Думал, ты у меня в кармане — я знал, что Врата еще не в игре. Две фишки, чтобы обогнать тебя, и они должны были достаться мне.
Это было всего лишь хвастовство. Оба знали, что результат игры зависит от одного броска. Необычная для Сирдомина потребность — объясняться. — Иди спать, — предложил Спиннок.
Улыбка Сирдомина была кривой. Он медлил, как бы не решаясь: сказать Спинноку что-то или попросту пойти домой.
«Не говори мне о слабости. Прошу».
— У меня появилась привычка, — сказал наконец человек, скосив глаза на случившуюся у стойки мелкую ссору, — подниматься на руины. Глядеть в Ночные Воды. Вспоминать старые семейства людей-кошек. Да, знаю, они плодятся снова, но это не то же самое, вовсе не то же самое. — Он ненадолго замолчал и бросил на Спиннока странно взволнованный взгляд. — Я вижу твоего лорда.
Брови Тисте Анди взлетели. — Аномандера Рейка?
Кивок. — Первый раз — недели две назад. А теперь… каждый раз, примерно в двенадцатый звон. Он стоит на стене новой крепости. И, как я, смотрит на море.
— Он предпочитает… одиночество.
— Я всегда сомневался, слыша подобное, — возразил Сирдомин. «Да уж, представляю». — Это происходит от власти, бремени правителя. Почти все старые придворные пропали. Корлат, Орфанталь, Соррит, Пра'иран. Исчезли или погибли. Все одинаково плохо. Хотя кое-кто еще тут. Например, Эндест Силан.
— Когда я вижу его, стоящего так одиноко… — Сирдомин отвел глаза. — Он заставляет меня нервничать.
— Как я понимаю, — сказал Спиннок, — такой эффект мы оказываем на всех людей. Вам кажется, что мы призраки этого города.
— Дозорные, которым нечего хранить.
Спиннок обдумал его слова и спросил:
— А как насчет Сына Тьмы? Вы, люди, страдаете под его безразличным правлением?
Сирдомин скривился:
— Вот бы все правители были такими безразличными. Нет, «безразличие» — не самое подходящее слово. Там, где нужно, он проявляет себя. Власть, авторитет — все неоспоримо, да и нет причин оспаривать. Сын Тьмы… благодетелен.
Спиннок подумал о мече за спиной повелителя. Да, в словах друга проявляется непредусмотренная им ирония… Потом вспомнил о мертвых городах севера. Маурик, Сетта, Лест. — Непохоже, что какое-то из приграничных королевств положило глаз на Черный Коралл как на военный трофей. Они или вымерли, или — на юге — впали в полнейший беспорядок. Значит, угрозы нет. Что остается правителю? Как ты сказал, поддерживать власть и авторитет.
— Ты меня не убедил, дружище, — прищурил глаза Сирдомин. — Сын Тьмы. Что это, титул бюрократа? Едва ли. Рыцарь Тьмы, который хранит улицы от воров?
— Проклятие долгой жизни, — пробормотал Спиннок. — Величие нарастает и падает, снова и снова. Раньше у него была кровавая и сложная война с Паннион Домином. Еще раньше — намного более кровавая и долгая распря с Малазанской Империей. До всего этого — Джакуруку. Сирдомин, Аномандер Рейк заслужил покой. И мир.
— Значит, это он страдает. Смотрит на суровые волны Залива, и двенадцатый звон звучит подобно похоронному зову мрака.
— Поэтично, — улыбнулся Спиннок, хотя что-то холодное пробралось в сердце — словно созданный словами друга образ оказался слишком ядовитым. Эта мысль отрезвила его. — Не знаю, страдает ли Лорд. Я не столь важная персона; один воин среди тысячи. Не думаю, что мы с ним хоть раз говорили за сотню лет.
В глазах Сирдомина выразилось недоверие. — Но это абсурд!
— Неужели? Погляди на меня. Слишком раздражителен. Вечное мое проклятие. Я никогда не командовал и взводом. В лесах Мотта я заблудился и пять дней брел по кустам и вереску. — Спиннок помахал рукой и улыбнулся: — Я давно признан безнадежным.
— Все думают, что вы, оставшиеся Тисте Анди — выжившие во множестве войн — являетесь элитой, лучшими из лучших.
— Ты был солдатом и знаешь все сам. О, в рядах Тисте Анди много героев. Но еще больше тех, кому просто везет. Как всегда. Мы потеряли многих славных героев в войне с малазанами.
— Ты имеешь в виду — без толку. — Сирдомин поморщился. — Но в Кеф Танар ты просто повелитель битв.
— С солдатами из дерева я бесподобен. Живые — совершенно иное дело. — Он вздохнул, явно желая оставить эту тему.
Друзья посидели в прочувствованном молчании. Ресто принес еще кувшин эля, и Спиннок ощутил облегчение, понимая, что разлитый в кружки напиток заткнет им рты, не давая возможности продолжать разговор, способный поколебать здание из полуправды и откровенной лжи, которое он только что построил.
Наконец заря явила маковый румянец над далеким восточным горизонтом (хотя этого жители города видеть не могли), и Спиннок Дюрав кивнул сам себе. «Вечная Ночь или нет, но Тисте Анди знают, когда появляется свет. Снова ирония: люди в Ночи не ведают о начале дня, о прохождении незримого за пеленой тьмы солнца, отправившегося в бесконечное странствие по небесам».
Прежде чем напиться, они договорились о времени новой игры. Когда наконец Сирдомин поднялся на нетвердые ноги, помахал рукой примерно в направлении Спиннока и пошел, шатаясь, к выходу, Спиннок мысленно пожелал ему удачно добраться до дома.
Да, самое вежливое прощание, хотя и без слов.
Сейчас, наверное, Аномандер Рейк воссел на престол и укрепляет дух, готовясь предстать грубым заботам дня — выделение пособий, жалобы купцов, рапорты о состоянии поставок, один или два посла из отдаленных вольных городов, желающих торговых соглашений и договоров о взаимной защите (о защите в особенности).
О, ведь Рыцарь Тьмы победил уже много чудовищ и демонов, не так ли?
Тьма сдалась. Но она всегда сдается. Невозможно сказать, сколько времени они провели в Куральд Галайне, сколь большие расстояния отмерили шаг за шагом за шагом… Все было в распаде, все казалось бесполезным и безвыходным. Снова и снова Нимандер Голит как бы просыпался, вздрагивая и понимая, что шел как автомат среди столь же одуревших товарищей. Казалось, они не шагали, а дрейфовали в мутных безднах, и только шедший в нескольких шагах впереди Скол видел перед собой цель, которую прочие не могли даже вообразить. Нимандер понимал, что снова потерял себя.
Но от возвращения не становилось легче. Осознание себя приносило лишь боль. Нимандер Голит — не более чем скопище воспоминаний, застывших ощущений. Молодая женщина умирает у него на руках… и еще одна, умирающая от его рук — лицо темнеет, словно грозовая туча, не способная выпустить молнии… глаза выпучиваются, а он все сильнее сжимает руки. Трепещущее тело летит по воздуху, вышибает окно и пропадает в дожде.
