Огни Азерота - Черри Кэролайн Дженис (читать книги онлайн полные версии .TXT) 📗
— Тогда скажу тебе, Вейни, что если они лгут нам, то никогда еще нам не грозила такая опасность, как сейчас. Но лес Шатан — их владение, они его знают, а мы нет. Поэтому нет особенной разницы, будем мы спать в этом шатре или в лесу.
— Если мы покинем этот лес, то укрытия нам придется искать только на равнине, а там не скроешься от наших врагов.
Они говорили на языке Эндара-Карша и надеялись, что никто здесь не сможет понять их. Вряд ли жители Шатана имели связи с миром по ту сторону Огней, но в этом нельзя было быть полностью уверенными… Не было гарантии, что никто из этих высоких, улыбчивых кел не был их врагом с равнины Азерот. Враги их были всего лишь полукровками, но в некоторых из них крови кел было достаточно, чтобы они выглядели неотличимо от настоящих.
— Я пойду проведаю лошадей, — сказал он, не в силах расслабиться в маленьком шатре, — и проверю, насколько широки границы нашей свободы.
— Вейни, — сказала она. Он оглянулся, пригибаясь возле выхода. — Вейни, в этой паутине надо двигаться очень осторожно. Если здесь поднимется тревога, нам может не поздоровиться.
— Я не подниму тревоги, лио.
Он постоял снаружи, оглядывая лагерь. Прошел между островами шатров, стоящих среди деревьев, пытаясь определить направление, в котором увели коней. Быстро темнело, сумерки здесь были ранними, и жители лагеря двигались как тени. Он осторожно шел, пока не увидел среди деревьев бледную фигуру Сиптаха, и пошел в том направлении. Никто не преградил ему путь. Некоторые люди с интересом смотрели на него и, к его удивлению, детям не препятствовали идти за ним следом, хотя они следовали в некотором удалении. Дети кел наравне с детьми людей. Они не приближались к нему, не проявляли непочтительности. Они просто смотрели.
Он увидел, что о конях хорошо позаботились, что упряжь подвешена на достаточной высоте от влажной травы, кони вычищены и накормлены, а перед каждым из них стоит бадья с водой и остатки меры зерна. Зерно продано обитателями деревни, подумал он, а может быть, это дань. Лесная тень не позволяет расти злакам, а с виду этот народ не похож на фермеров.
Он похлопал Сиптаха по лопатке, отдернул руку, когда жеребец попытался ущипнуть его. Это было не игрой — лошади нервничали, им не хотелось отправляться в путь на ночь глядя. Он погладил малютку Мэй по гнедой шее, смерил взглядом длину привязи и пут, которыми были стреножены кони, и понял, что здесь все в порядке. Пожалуй, они знают, как заботиться о лошадях, подумал он.
Позади зашелестела трава. Он обернулся и увидел Леллина.
— Сторожишь нас? — спросил Вейни.
Леллин поклонился.
— Вы — наши гости, — сказал он, словно бы сдерживая свои эмоции. — Кемейс, на совете было рассказано… рассказано о том, какая участь постигла твоего родственника. О таких вещах мы не говорим открыто. Мы знаем, что такое возможно, но стараемся скрывать это знание, чтобы не случилось подобного зла. Но я тоже вхожу в совет, и я знаю. Это ужасно. Мы выражаем глубокое соболезнование.
Вейни уставился на него, заподозрив поначалу насмешку. Затем понял, что Леллин сказал это всерьез. Он наклонил голову в знак благодарности.
— Кайя Рох был хорошим человеком, — сказал он печально. — Но теперь он и не человек вовсе. Он худший из наших врагов. Я не могу думать о нем, как о человеке.
— Однако для кел это представляет ловушку — при каждой перемене тела он теряет все больше и больше от своей исходной личности. Вряд ли это стоит того. Только лишь зло может искать подобной долгой жизни.
Когда он услышал это, сердце его заледенело. Рука упала с холки Мэй. Он отчаянно пытался найти слова, чтобы спросить о том, о чем он легко мог бы спросить на своем языке.
— Если он выбирал для своей цели злого человека, то часть личности этого человека должна жить в нем, править его телом?
— Да, пока он не поменяет тело на другое. Так говорят наши старики. Но ты сказал, что твой кузен — добрый человек. Возможно, он недостаточно силен, но, может быть, и нет. Тебе это лучше знать.
Его пробрала дрожь, и в серых глазах Леллина отразилась тревога.
— Может быть, есть еще надежда, — сказал Леллин. — Если часть личности твоего кузена способна оказывать влияние, а это вполне возможно, то он может бороться с тем человеком, который его убил. Это слабая надежда, но, может быть, ее стоит принять во внимание.
— Спасибо, — сказал Вейни шепотом и отошел от коней.
— Я тебя опечалил?
Вейни беспомощно покачал головой.
— Я плохо говорю на твоем языке. Но я понял. Я понял, о чем ты говорил. Спасибо, Леллин. Хотел бы я, чтобы это было так, но…
— У тебя есть причины думать иначе?
— Не знаю. — Он помялся и направился обратно в шатер, потому что понимал: Леллин все равно пойдет за ним по пятам. По дороге он чуть задержался и дал Леллину шанс идти рядом с ним. Они шли молча. Вейни не хотел ничего обсуждать и даже не имел для этого слов.
— Если я причинил тебе боль, прости, — сказал наконец Леллин.
— Я любил моего кузена. — Это был единственный ответ, который он смог произнести, хотя все было гораздо сложнее. Леллин ничего не ответил и отошел, когда они приблизились к шатру. Вейни вдруг почувствовал, что рука его сжала клинок Чести. У доблестного Роха не было даже шанса сопротивляться, ему пришлось против воли стать вместилищем для Зри-Лилла. И Вейни дал клятву убить это существо. Надежда, о которой сказал ему Леллин, потрясла его. Неужели его родственник еще жив? Возможно, он живет, заключенный в одном теле с врагом, убившим его.
Он вошел в шатер, тихо уселся в углу, снял часть доспехов и стал в темноте возиться со шнурками. Моргейн лежала, глядя вверх, на мечущиеся по верху шатра тени. Она бросила на него взгляд, словно хотела удостовериться, что с ним ничего не случилось, но не стала отрываться от своих раздумий, чтобы поговорить с ним. Она часто погружалась в подобную молчаливость, когда думала о чем-то, что касалось только ее.
Он понимал, что слишком открыто разговаривал с кел, выдавая мелочи, о которых этому народу знать не следовало бы. Он был готов поделиться своими мыслями с Моргейн, признаться в том, что он сделал, как однажды в Шиюне он был с Рохом наедине и при этом видел в нем не врага, а лишь человека, которого считал своим родственником. В тот раз рука его дрогнула, и он подвел ее…
Ему захотелось непременно узнать точку зрения Моргейн на то, что сказал ему Леллин. Но в глубине души у него оставалось подозрение, что Моргейн давно уже знала о двойной сущности Роха. Она наверняка знала больше, чем сказала ему. Однако он не мог упрекнуть ее в этом, потому что это могло бы повлиять на взаимное доверие между ними. Она, возможно, перестала бы доверять ему, если бы подумала, что его верность ей дала трещину, если бы заподозрила, что он не хочет смерти Роха, и ему казалось, что так и в самом деле могло получиться. И еще он знал: если он сам убедится, что она способна на такое, в его отношении к ней что-то изменится. Ведь для него самого сущность Роха уже не могла оказать влияния на его действия: Моргейн желала смерти Роха по своим причинам, которые с местью ничего общего не имели. В любом случае, он связан клятвой и не может отказаться выполнять приказ, даже если придется при этом выступить против друга или родственника. Возможно, она хотела скрыть от него правду. Обман с благой целью. Однако он был уверен, что этот ее обман — не единственный.
Он убеждал себя, что нет смысла продолжать терзаться. Между ним и Рохом война. Люди умирают на войне, и иначе быть не может — он был по одну сторону, а Рох по другую, и ничего изменить было нельзя.
4
Ночью в лагере безбоязненно жгли огни, а на открытом месте пылал большой костер. Вокруг него под звуки арф пелись песни. Эти песни в чем-то напоминали те, которые звучали в Карше. Слова были на языке кел, но исполняли их люди. Некоторые мелодии казались простыми, благозвучными и привычными, как сама земля. Вейни вышел из шатра и стал слушать. Шатер их располагался неподалеку от костра, крайние из сидевших расположились прямо возле их полога. Моргейн присоединилась к нему, и он принес из шатра одеяло, так что они могли сидеть вместе со всеми и слушать. Им поднесли еду и питье. Ужин здесь готовили на всех, как и в Мирринде, и ели прямо под звездами. Они с благодарностью приняли пищу, не опасаясь ни сонного зелья, ни отравы.
