Владыка вод - Шалаев Михаил Васильевич (лучшие книги онлайн .TXT) 📗
Ах ты, старый жулик! Тогда и дождя-то ни одного не было! М-м… Или был? Но так, или иначе, а денег в казну поступило ровно вполовину от ожидаемого. Доминат выругался одними губами и приказал привести на допрос тех троих, из тюрьмы.
Когда арестованные оказались перед ним, Нагаст Пятый долго разглядывал их. У парня глаза красны от бессонницы, вид измученный и подавленный. А девицы, и действительно, поражавшие одинаковостью, были уже, видать, чуточку не в себе: все косились друг на друга, и в лицах что-то дергалось. На вопросы они отвечали шепотом, чуть слышно, но одновременно, вместе, как и докладывал вчера вечером лавочник. Выяснив обычные вещи — кто, откуда — доминат спросил, как случилось, что их стало две. Тут девицы залепетали было что-то о колдовстве, но вдруг разом, будто по слышному им одним счету, истошно завопили: «Замолчи! Лепешка коровья!» Потом последовало еще несколько сильных сравнений, потом что-то непонятное: «Это я первая пришла!», после чего девицы дружно проявили намерение выцарапать друг другу непрозрачные глаза, однако обе испугались и в завершение всего разрыдались ужасными голосами. Доминат понял, что от них толку не добиться. Он поморщился и сделал рукой жест — увести. Девицы ушли, шагая в ногу.
Перед ним остался один парень, носящий веселое имя Свисток. Молодой доминат спросил его, как все это произошло, добавил — дело явно пахнет колдовством и напомнил, что с колдунами в мирном Поречье не шутят. В глазах Свистка мелькнуло что-то на миг, но это был только миг. Он отрицательно затряс русыми вихрами: не знаю. Доминат этот миг не упустил из виду, но решил не настаивать. Пока. А вот эти… — он мотнул пятизубой короной туда, где стояли только что одинаковые, — говорили что-то о колдовстве. Ты сам, случаем, не… того? Не увлекаешься? Теперь Свисток отвечал уже твердо и решительно: нет.
Молодой Нагаст ничего больше не спросил, задумался. Юнец, конечно, что-то знает. Заставить его говорить легко: для этого во дворце есть подвал, а в подвале — большой мастер, который давным-давно даром ест хлеб. Правда, раньше у него работы хватало. Нагаст вспомнил, как лет пяти от роду видел казнь, которые тогда уже стали большой редкостью. Голову осужденного зажали специальной колодкой, палач взошел на помост и поднял в вытянутой руке блестящую спицу, показывая ее народу. Потом он нагнулся — всего на мгновенье — и тут же выпрямился, но спица, которую он вновь показывал людям, была окровавлена и дымилась, а тело преступника в этот короткий момент дернулось и обвисло в колодке…
А что? Может быть, казнить этого Свистка? Одним свистком больше, одним меньше… Сам-то он, видимо, не колдует. С девицами ему могли и норики насолить — говорят, случается такое… Но дело не в том. А в том дело, что очень скоро придется назначать Высокое заседание, да объявлять старому жулику, всхолмскому архигеронту, войну. А сейчас как раз ярмарка, в городе много народу — казнь окажется весьма кстати. Это полезное зрелище накануне войны. А то в последнее время страха совсем не стало…
Оторвавшись от размышлений, доминат круто повернулся к Свистку и сказал, глядя в упор:
— В общем, так: даю тебе время до завтрашнего утра. Если все останется так, как есть — пеняй на себя (а как ты сумеешь расколдовать, если сам не околдовывал? хе-хе!). Я велю тебя казнить — и тебя, и этих твоих… Так я решил.
И доминат еще раз сделал сделал рукой жест, означающий — увести!
Путники пришли в город, когда солнце едва перевалило через полдень. Почти всю недолгую дорогу они проругались. Сметлив то обзывал их старыми дураками, что не совсем отвечало истине, то клялся, что скорее даст отрубить себе руку, чем влезет в эту смутную историю, а в промежутках бурчал, что не стоило, пожалуй, и отправляться в такую даль, чтобы сложить голову в компании двух идиотов. Мол, на своем табурете он имел шанс протянуть подольше. Верен, слушая его, только молча улыбался. Смел же горячился, упрекал Сметлива в бессердечии и трусости, а под конец взбеленился, встал посреди дороги и, уперев руки в боки, заорал, что Сметлив может убираться домой, на свой паршивый табурет, раз уж он так дорожит своей паршивой шкурой.
Тогда Сметлив обиделся и замолчал, а Верен сказал, что в городе первым делом надо купить Смелу новые штаны. Нельзя же ходить вот так, с дырьями на заднице. Сметлив обиженно проворчал, что ему новые штаны нужны не меньше — эти того и гляди свалятся. Живота-то теперь совсем нет. Да и вообще — мешком висят… Сошлись на том, что всем им неплохо бы приодеться. Поэтому, придя в город, отправились прямо на ярмарку.
Там, в гаме и сутолоке, путники нашли маленькую лавчонку, в которой продавали одежду. Здесь они приобрели трое подходящих недорогих штанов. В них и вышли, оставив тряпье лавочнику. Впрочем, Смел свои зачем-то засунул в мешок.
Ах, ярмарка! Эти вопящие торговки рыбой, ранними овощами, зеленью и соленьями! Эти неприступные хозяева мясных и ювелирных лавок! Эти таинственные, обомшелые старики с лекарственными травами и корешками, мазями и настойками, выбравшиеся на три дня из своих неведомых глухоманей! Эти проныры с жадными бегающими глазами, вечно высматривающими, чего бы стибрить! С непривычки здесь одуреешь, закружится голова — и сам не заметишь, как подхватит людской поток, как закружит и выплеснет прямо к прилавку, а там тебя уже и за рукав поймали, прямо в ухо кричат — покупай! Вытаскивай деньги! Не найдешь товара дешевле и лучше!
Так и двигались ходоки, отбиваясь от торговок, пробуя соленья, прицениваясь и ничего не покупая. Смел изъявил желание посидеть верхом на могульском быке — Верен и Сметлив отговорили его от опасной затеи. Потом Смелу и Верену пришлось под руки утащить Сметлива от глупого попугая, над которым их спутник смеялся до слез и никак не хотел уходить. А еще Верену захотелось узнать судьбу у гадалки, но Смел и Сметлив не пустили его, напомнив, что денег у них не густо… Так они шли, а ярмарка лезла в глаза, будоражила кровь, теребила, подталкивала, и — что там судьба! — не могло у них быть иначе…
А потом Сметлив увидел её, и ярмарка враз провалилась сквозь землю, потому что глаза его не хотели и не могли вмещать теперь что-то еще кроме этой юной смуглянки в цветастой юбке и с черными, наразлет, волнистыми волосами. Она смеясь говорила что-то торговцу, в одной руке держала румяное зимнее яблоко, а другой отводила за ухо непослушную прядку, открывая продетое в мочку кольцо красной меди.
Тут стряслось у Сметлива беспамятство. Он пошел прямо к ней как лунатик, не думая ни о чем и не зная приличий, сунул торговцу монету, взял из рук её яблоко, а потом взял и руку — и повел сквозь толпу, меж торговых рядов, от несносного шума подальше, с ярмарки прочь.
Она не противилась. Шла, как завороженная. Но в тихой боковой улочке, куда они вышли, Сметлив как-то разом вернулся в себя и жуткую ощутил неловкость. Тогда и она опомнилась, остановилась, руку свою из его выхватила. Ударил ей в щеки румянец, голос перехватило от возмущения:
— Ты что? Сдурел, что ли? Чего тебе надо?
Бедный Сметлив лишь руками развел, ошарашенный сам собою:
— Да я…
— Да ты… За руки еще хватает!
И понял Сметлив — вот сейчас уйдет. Уйдет, и в другой раз никак уже к ней не подъедешь. Нужно немедленно сказать что-то умное — пошутить, озадачить, отвлечь… А в голове одна пустота. Ни единой мыслишки. Вот, уходит… А! Вспомнил!
— Прошу простить меня, но Владыка видит — я не хотел никого (ага, задержалась!) обидеть. Просто, меня привело сюда одно дело — очень важное, очень срочное и очень секретное (повернулась, в глазах интерес — все, попалась!), а городе нет никого, к кому бы я мог обратиться…
— И что за дело? — любопытство в глазах незнакомки еще опасно соседствовало с недоверием, поэтому Сметлив торопливо продолжил:
— Мы должны спасти ни в чем не повинного человека.
— От чего — спасти?
— От тюрьмы (слабо, Сметлив, слабо!)… а может быть, и от смерти.
Тут подозрительность окончательно растаяла в темных зрачках, и девушка, подойдя поближе, заговорила, почти зашептала:
