Собирающий облака - Рассел Шон (читаем книги бесплатно txt) 📗
— Госпожа Окара, — сказал Суйюн, кивая на незаконченный рисунок, — простите, но трудно поверить в то, что вы разучились видеть.
— О, брат Суйюн, это мило с вашей стороны, но настоящий художник видит не только глазами. Любой ремесленник сумеет передать на полотне вот эту сцену, свет и прочее. Такое умение я не утратила. Но подлинный художник, артист, должен уловить нечто, происходящее внутри. Что эта красота пробуждает в моем сердце? Какой отклик находит в моей душе? Художник должен задавать эти вопросы. Подлинное мастерство, отличающее художника от ремесленника, — умение выражать скрытое от глаз. — Она замолчала, будто начала искать это внутреннее содержание, затем продолжила: — Знаете, брат, до прихода Нисимы в мой дом я и не знала, что утратила эту способность. Пока я не узнала открытую, живую натуру, думала, что обладаю такой способностью. Но это не так. Я лишилась своего умения из-за возникших в течение жизни привычек наблюдать и чувствовать. Привычки вообще легко приобретаются. Чай на рассвете, прогулка на закате, медитация в полдень… ностальгия, растерянность, горечь, расслабление. Все эти привычки отгораживают нас от других сторон жизни. Путешествие в какое-то новое место, встречи с новыми людьми, новые идеи, различные пейзажи, риск, волнение, радость… разочарование… горе.
Из огромной палитры жизни я выбрала свои цвета. Хорошие цвета, конечно, но немногочисленные. Я прожила с ними много лет. Моя душа несколько увяла. Когда в доме появилась Ниси-сум, я поняла, как изменилось мое искусство. Глупо посвящать свою жизнь какой-то одной цели, но если такой выбор сделан, будет ужасным безумием ограничивать себя только привычками. — Она указала кистью в сторону водопада. — Посмотрите на исчезающую радугу. Разве это не прекрасно? Как будто ее и не было вовсе. Я приехала в Сэй с надеждой найти способ снова открыть сердце и душу миру, вернуть мое искусство. Не знаю, возможно ли это. Мне ведь не столько лет, сколько Нисиме. Но если способ есть, я должна найти его.
Они снова замолчали, наблюдая, как последние лучи озаряют склоны, прислушиваясь к шуму падающей воды. Госпожа Окара встала.
— Прошу вас, брат, не нарушайте свои планы. Я быстро замерзаю и поэтому должна идти домой. Но, прошу вас, я могу идти без сопровождения.
Несмотря на сказанное, Суйюн проводил даму по каменистой тропке, а дольше она пошла одна. Вскоре фигура художницы исчезла из виду.
Суйюн вернулся к водопаду и сел на камень, на котором сидела госпожа Окара. Уже почти совсем стемнело, и появились первые звезды. В памяти все время возникали слова, сказанные художницей, неожиданное прикосновение госпожи Кицуры и снова слова госпожи Окары, будто на другом языке. Он думал о госпоже Нисиме, о том, как мечтал о ней в пустыне, представлял себя в ее объятиях, как Просветленный владыка в объятиях своей суженой. В Гензи Горг есть скульптура, изображающая этот эпизод.
Все эти воспоминания будили в душе монаха разные чувства. Снова вспомнились слова госпожи Окары. Глупо посвящать всю жизнь одной-единственной цели, но если такой выбор сделан, то ограничивать свою жизнь привычками — ужасное безрассудство.
Теперь водопад скрылся в темноте, но шум воды напоминал о том, что госпожа Окара открыла ему свою душу, свою готовность восхищаться красотой.
«Она исследует природу иллюзии, — говорил себе Суйюн, — вот ее цель. А моя цель — отрицание иллюзии, но какова природа того, что я отрицаю? Госпожа Окара открывает душу навстречу миру, а я закрываю. Кто может знать об этом больше? Ботахара признает не отрицание, но познание, как сказала госпожа Окара, познание внутреннего и доступного созерцанию».
Все эти мысли и голоса смутили его ум. Монах сделал несколько дыхательных упражнений и стал нараспев читать молитву, затем погрузился в созерцание, стараясь изгнать голоса и сосредоточиться на словах своих учителей.
Это была привычка, выработанная жизнью.
7
Накануне утром в канале утонул слуга. Его не могли найти целый день. Маленький сампан, который он одолжил у кого-то, был найден среди обломков в водовороте у моста, которым редко пользовались. Никто не знал, как случилось несчастье, но было известно, что парень не умел плавать.
Генерал Яку Катта был удивлен эффектом, который произвела на него смерть слуги. Юноша по имени Инага не занимал какой-то должности в доме хозяина, он просто был хорошим слугой. И все-таки смерть витала повсюду в доме.
Яку сидел в одиночестве в своей каюте и размышлял о том, почему он так отреагировал на смерть слуги. Река плавно катила воды, напоминая обо всех стихах, где течение воды сравнивалось с течением жизни. Крики рыбаков нарушали покой и казались оскорблением траура. Конечно, официально генерал не был в трауре — по слугам траур не носят, — но в душе Яку Катта горевал, и это его расстраивало. Ведь он солдат, а значит, должен быть привычен к смерти.
Инага был юн, что отчасти объясняло такую реакцию Яку, но это было нечто большее, чем просто отклик на гибель ребенка. Инага обладал качествами, которые Яку высоко ценил.
Пытаясь избавиться от мрачного настроения, генерал окунул кисточку в тушь и коснулся бумаги, собираясь писать отчет, но слова не шли на ум. Все мысли улетучились, как только кончик кисточки коснулся рисовой бумаги. Теперь лист испорчен. Яку отложил кисточку и решил оставить попытки начать работу.
Хотя генерал и убеждал себя в том, что предаваться меланхолии некогда, повернуть мысли в другое русло не удавалось. Инага нечасто попадался хозяину на глаза, поэтому о свойствах его характера Яку знал немного. Найти другого такого преданного человека нелегко, а в верности Инаги не было сомнений с самого первого дня его появления в доме. Еще одна черта, нравившаяся Яку, — Инага ничего не скрывал. Он не умел хитрить и скрытничать.
Ката медленно поднес испорченный лист бумаги к огню и поджег его. Подождал до тех пор, пока не мог уже держать горящую бумагу, и бросил ее в тушечницу.
Нет, не смерть этого мальчика так повлияла на него, думал Яку. Генерала всегда будоражили интриги при императорском дворе, поединки и дуэли — вот настоящая проверка характера, а неудача здесь значила больше, чем в игре го. Проигрыш мог означать потерю всего. Гибель слуги повлияла каким-то образом и на страсть генерала к игре. Смерть эта была абсолютно бессмысленной, во имя ничего.
Вдруг и игра в придворные интриги показалась бессмысленной, как… Яку не мог подобрать сравнение. Но именно эта игра привела его сюда, в Сэй, где Император замышлял заговор против Дома Сёнто.
Интересно, Император намеревался просто преподать урок или свалить и Яку вместе с Сёнто? Снова и снова задавал себе Яку этот вопрос. Конечно, Сын Неба знал, что Сёнто не примет Яку в качестве союзника, а Яку не желал вступать в союз с кем-то, кто вот-вот потерпит фиаско, и не только в смысле немилости Императора.
В тушечнице вспыхнул последний язычок пламени, и бумага догорела, оставив немного пепла. Отчет не имеет значения сейчас, думал Яку. Просто нагромождение слов в угоду бюрократии.
Через несколько часов он встретится с господином Сёнто. Рассчитывать на искренность или верность здесь не приходится. Яку сложил ладони, словно для медитации. Вокруг было столько лжи, что Яку уже совсем не знал, кому верить.
Много часов провел он, размышляя над всей неправдой, услышанной за последнее время. Генерал пытался уверить себя, что знает, как выбраться из этого потока, и господин Сёнто не сможет заставить его оступиться. Яку вспомнил о госпоже Нисиме, от которой не получил ни строчки с момента прибытия в Ройома. Она тоже следовала тропою лжи, хотя он чувствовал, что Нисима оказалась на этом пути случайно, а не по сознательному выбору.
Яку не мог припомнить ни одного человека, на которого можно было бы полностью положиться, с кем можно было бы быть искренним. Он вспомнил о Тадамото, и гнев сменился глубокой печалью. За стеной один рыбак громко сказал что-то другому, затем оба рассмеялись. Яку медленно встал с подушек и стал медленно ходить по каюте. Шесть шагов. Туда-сюда. Из-за ширмы донесся легкий стук. Яку разрешил войти.
