Ветер удачи - Молитвин Павел Вячеславович (версия книг .txt) 📗
Заброшенные святилища испокон веку пользуются у всех народов дурной славой, что и неудивительно. Забытые Боги, чувствуя себя незаслуженно покинутыми и преданными, в меру оставшихся сил мстят забредающим в их обиталища людям, и водяные гадюки неспроста, видимо, облюбовали древний храм Балаала. Скептики, понятное дело, утверждали, что было их там ничуть не больше, чем в других приречных зарослях, однако охотников проверять, действительно ли это так, с годами становилось все меньше и меньше, и даже сборщики тростника начали в конце концов обходить старинное святилище стороной. Потому-то заявление Нганьи, будто она своими глазами видела огни, мерцавшие в недрах храма, рассмешило и разозлило Ильяс, доподлинно знавшую, что подруга ее — большая любительница приврать и часто выдает услышанные от других истории за случившиеся якобы с ней самой.
Вранье, пусть даже самое красочное и бескорыстное, неизменно вызывало у Ильяс желание вывести лжеца на чистую воду, и, бывало, ей это удавалось. Случалось ей попадать из-за своего правдолюбия и впросак, примером чему служил спор, разгоревшийся после рассказа Нганьи о виденных в заброшенном святилище огнях. Из-за вмешательства Дадават он закончился тем, что Ильяс обещала отправиться ночью в храм и воочию убедиться в отсутствии там Богов, жрецов, духов и чохышей, бродящих от нечего делать из зала в зал с зажженными светильниками в руках.
Вглядываясь в силуэт древнего строения — три широких приземистых купола и один высокий, похожий на исполинский лингам, — девушка, как и ожидала, не обнаружила ни огней, ни приставших к заросшему тростником основанию храма челнов, ни каких-либо иных следов посещения его людьми. В возрождение позабытого почитателями божества она, естественно, не верила и, дабы покончить со всей этой глупой затеей, в последний раз окинув храм и его окрестности испытующим взглядом, двинулась по тропе, петлявшей между вытащенными на берег челноками, пирогами и длинными столами для разделки рыбы, с которых ее развозили по коптильням, солильням и сараям для вяления. Когда-то тут росла примыкавшая к святилищу и тоже, конечно же, священная, роща, но теперь от нее не осталось и следа. Исчезли даже плиты мощения улицы, растащенные за ненадобностью предприимчивыми местными жителями для обустройства своего жилья.
Тяжелый запах гниющей рыбы и водорослей был тут несравнимо сильнее, чем на Извозе, а шуршащие под ногами крысы и мелкие земляные крабы нисколько не боялись Ильяс, чувствуя себя здесь полновластными хозяевами. Она знала, что специальные уборщики каждый вечер вывозят на середину Гвадиары рыбьи потроха и головы, но отходов все же оставалось достаточно для всевозможных поедателей падали, и, представив, какие полчища мух толкутся тут днем, девушка поморщилась от отвращения. В то же время присутствие крыс неопровержимо свидетельствовало, что байки об охранявших древний храм водяных гадюках были весьма далеки от истины.
Ободренная этим соображением, форани миновала последний разделочный стол, проскользнула мимо многоярусной паутины сушащихся на шестах сетей и очутилась перед непроходимой стеной тростника, достигавшего в высоту полутора, а то и двух человеческих ростов.
— Вай-ваг! Ну и дурой же я была, затеяв спор с Нганьей и Дадават! — в который уже раз обругала она себя. — В этот храм не то что войти, к нему даже приблизиться невозможно! Нет уж, пусть кто-нибудь другой через эти заросли ломится, я уже и так достаточно глупостей натворила!
Для очистки совести Ильяс двинулась вдоль тростниковой стены и вдруг, к немалому своему изумлению, обнаружила в ней узкий извилистый проход, прорубленный совсем недавно и явно ведущий в сторону святилища.
— Отхожее место тут потрошители рыбы себе устроили, что ли? — прошептала она, бессознательно морща нос и в то же время отдавая себе уже отчет в том, что без особой нужды вряд ли кто-нибудь возьмет на себя труд пробивать проход к заброшенному храму. Тем паче сделана просека со знанием дела: заметить ее издали невозможно, а срубленный и брошенный в илистую почву на манер гати тростник примят так основательно, словно по нему полсотни человек прошло…
— От кого бы Нганья про огни в храме ни слышала, рассказчик-то, похоже, действительно их видел, — проворчала Ильяс, не зная, на что ей теперь решиться: то ли рвануть со всех ног домой, не пытаясь проникнуть в чужую тайну, то ли, доводя начатое предприятие до конца, воспользоваться просекой и дойти до храма.
С одной стороны, никто не любит любопытных, сующих нос не в свое дело, и находящиеся в святилище люди едва ли обрадуются ее появлению. С другой же стороны, обидно поворачивать назад в тот самый момент, когда во всей этой дурацкой затее забрезжило что-то по-настоящему интересное. В конце-то концов, она же не собирается вступить под сень храма, колотя в тамтамы и трубя в трубы. Она тихонько подкрадется, осмотрится, заглянет внутрь и незаметненько уберется восвояси. Лучше уж рискнуть и перетерпеть несколько мгновений страха сейчас, чем потом день за днем умирать от неудовлетворенного любопытства и корить себя за трусость, которая не пристала тому, кто имел счастье родиться в клане Леопарда.
Ильяс казалось, что она еще только готовится принять решение, а ноги уже несли ее по просеке в глубь тростниковых зарослей, которые то редели, то вновь. превращались в непроходимую чащобу, щетинившуюся кинжальной остроты листьями. Временами под сандалиями девушки начинала хлюпать вода, а порой ей мерещилось, что она шагает по оставшимся от мощения улицы плитам. Тропа, выписывая зигзаги, огибала крохотные озерца и остатки замшелых каменных стен, словно нарочно норовя сбить путника с толку, так что форани начало чудиться, будто громада храма отдаляется от нее с той же скоростью, с какой она движется ей навстречу. Но вот наконец заросли тростника расступились и Ильяс очутилась перед входом в здание.
Ступени широкой и, надо думать, высокой лестницы, коими снабжены были все без исключения храмы Мванааке, ушли в мшистую влажную землю. Украшавшие некогда стены и портал фигуры стали почти неразличимы под слоем грязи и лишайника, так что выглядевший в высшей степени зловеще вход в святилище напоминал лаз в пещеру великана. Соваться в нее без светильника было сущим безумием, однако Ильяс чувствовала, что зашла слишком далеко и уже не может просто так повернуться и уйти не солоно хлебавши.
— О Нгура, к тебе обращаюсь, Доблестная и Прекраснолицая! Защити меня силой своей! Вдохни в меня мужество, искорени слабость! Освети путь мой, отведи от меня беду, не наказывай за неразумие! — истово прошептала девушка, сжимая правой рукой висящий на груди талисман, и шагнула в темный проем, из которого пахнуло на нее холодом и тленом.
Бесшумно ступая по толстому слою ила, нанесенного в храм во время сезона дождей, она вошла в первый зал, оказавшийся пустым квадратным помещением. Сквозь узкие вертикальные прорези в стенах проникало достаточно бледно-серого, безжизненного света, чтобы девушка могла сориентироваться и не чувствовать себя совсем уж беспомощной.
— Вот я и в храме. И ничего страшного со мной не случилось, — чуть слышно пробормотала она, дабы подбодрить себя. Зябко поежилась — в заброшенном святилище было сыро и холодно, как в глубоком погребе, где Газахлар хранил свои лучшие вина, — и, еще раз оглядев зал, испытала острое чувство разочарования.
В гулком пустом помещении не было ничего примечательного: ни алтаря, ни сосудов для жертвоприношений, ни обязательного изображения божества. А бугристые от лишайника поверхности стен не украшали ни многофигурные барельефы, ни даже простенькие фризы. «Ну что ж, так оно и должно быть, — рассудительно подумала форани. — Все, что можно было отсюда унести, давно уже унесено, а резных изображений с избытком хватает на наружных стенах святилища».
Сняв с шеи нитку бус из мелких пестрых ракушек, она, поднявшись на цыпочки, положила ее на высокий подоконник — для Нганьи и Дадават — и, поколебавшись, направилась ко входу в следующий зал.
