Протей, или Византийский кризис (Роман) - Витковский Евгений Владимирович (читать книги онлайн регистрации .TXT) 📗
— Вольно, Сердюков.
Оборотень послушно оторвал с рубашки пуговицу, съел ее, сменил лицо на человеческое, славянское и конопатое, и устало плюхнулся в кресло. Ему сегодня тоже досталось, он менял облики раз двадцать, уходя от преследования и преследуя в том числе даже себя самого. Да еще и выпить было нельзя. Ему можно было разве что лечь спать, и этого он хотел больше всего на свете. А губернатор, так что губернатор? Не пой, красавец.
Полковник, вовсе, кстати, не оборотень, и трое сотрудников сектора трансформации при ведомстве исчерпали сценарий неприятного дня, который историки последующих веков, как сговорившись, будут именовать не иначе как «болотным боем».
— Разрешите обратиться, господин полковник?
— Ты молчи «полковник». Еще ляпнешь на людях. Я тебе Юрий Иванович. Даже без «господина». Больше развязности. На людях, конечно, в сердце-то сам знаешь, как по уставу.
— Юрий Иванович… Я сегодня без подстраховки, без поддержки. Как под куполом без трапеции. А я все же один. Нехорошо.
— Абрамов на вызове. На съемках. Без него откуда вам премиальные платить?
— Все-таки слишком опасно.
— Роман, опасно без жалованья сидеть в ста шкурах.
— Хватит препираться, — вмешался полковник, — вам по двойной выпишут. И талоны в профессорскую, там шведский стол, мясо там, сельдь с яйцом, картошка молодая с укропом, овощи отварные. Меню от ректора Академии, голодными не будете.
Полковник выбросил каждому что-то вроде банковского чека. Теперь оборотням предстояло зайти на Кузнецкий, двадцать два, получить талоны и пропуск в «профессорскую» для старшего офицерского состава, — там никто голодным не оставался.
…На задворках рынка в Саларьево, куда, по счастью, не переместили митинги с Болотной, — тут жертвы были бы куда большие, — в служебном помещении таджикского овощного магазина «Арзами», на дорогом канибадамском ковре разместились блюда с фруктами и огромный наргиле с множеством рукавов. Черноглазый, чернобородый молодой имам затянулся, медленно выдохнул дым под потолок, где уже и так можно было вешать топор.
— Истребят неверные друг друга правоверным на радость, — сказал имам по-русски. Вне этих стен он числился воспитанным в русской семье восточным приемышем, православным и благочестивым, получившим то ли в крещении, что маловероятно, то ли еще откуда-то, замечательное имя Богощедр, — новый святой такой есть, неужели не слышали, — и носящем такую любимую всеми русскими фамилию Гайдар. Ведь чудесная же фамилия!.. Звали его, конечно, иначе, но приходилось идти на обман, хотя это и нехорошо. Но есть дурная ложь, а есть «такийя», ложь во имя ислама, без нее нечего и думать о воздвижении великого русского халифата. Вот и приходилось, чтобы не спалиться, говорить по-русски все время, хоть и хотелось перейти на родной фарси.
Откуда взял двадцатипятилетний шейх Файзуллох Рохбар произнесенную им только что не совсем мусульманскую фразу — он сам не взялся бы объяснить. Но она точно выражала собой то, что сегодня произошло в центре Москвы и о чем он у себя в Саларьевобаде только что выслушал подробный доклад начальник охраны, которого ныне звали домулло Пахлавон Анзури, что к природному его имени отношения не имело и присутствующих не касалось. Общий вывод был утешителен: одни враги побили других, и жалеть лишь о том возможно, что не все пока что перебили и не всех.
Из тех, кто следил за событиями того дня, саларьевцы испытывали самое глубокое чувство удовлетворения. Шейх одобрительно кивал, пуская дым под потолок, контрразведчик пересказывал детали бойни. Лишь третий присутствовавший, сильно немолодой и отечный евнух Барфи, смотрел в одну точку, и этой точкой был плоский персик на блюде в центре стола. И персика этого евнух не собирался есть.
Ему было скучно в образе евнуха. Он предпочел бы, как его младший брат-погодок, бегать сегодня по Болотной, стрелять из ракетницы по губернаторам, ползать через трубы и Поганкины палаты. Но нужно — значит, нужно. Да и до пенсии всего-то шесть лет. Можно и в евнухах потерпеть, ничего, оттягиваться потом будем.
Над Москвой раскинулась полночь, и двойная звезда альфа в созвездии Гончих Псов, чаще именуемая Сердцем Карла II, стояла в центре дуги хвоста Большой Медведицы. В России мало обращают внимания на эту звезду, не такая уж она яркая, не Арктур и не Вега, лишь немногие вспоминают о том, что именно два Гончих Пса травят в небе грозную семисвечную Большую Медведицу. Российское небо облачно, страна редко смотрит на него, разве уж когда взойдет в небеса зеленая звезда Фердинанд, ее видно и сквозь тучи, — но то в августе, а ныне на дворе все еще был июнь, и высоко стояла в ту ночь именно такая важная для нашего повествования альфа Гончих Псов.
Зря не вспоминает человечество, что у владык, единожды изгнанных или даже казненных, остаются не только дети, но и покровительствующие звезды. Так, некогда, переждав некоторое время на континенте, обрел во второй раз английский престол почти обезнадеженный представитель шотландской династии Стюартов, вот и сияет по сей день с небес упомянутая звезда Сердце Карла II.
Не забывайте, люди, сверять судьбу со звездами.
Как бы чего не вышло.
Давно ведь известно, что у императора Павла есть своя, личная зеленая звезда Фердинанд.
III
12 ИЮНЯ 2011 ГОДА
ВАСИЛИСК ЗМЕИНЫЙ
Когда Василий поднялся наверх, он уже
был весь мокрый от пота, а ведь маяк
был отстроен лишь наполовину
На монастырском и на княжеском дворах царила пятница двенадцатого июня, она царила во всей Европе, это был день рождения Петра Великого, который в честь своего покровителя святого Исаакия Далматского воздвиг в северной столице огромную церковь. Озирая детище Монферрана, верила вся Россия, что смотрит на Петра творенье, однако заложен был этот собор почти через сотню лет после смерти Петра в царствие императора Александра I Благословенного, а освящен еще через тридцать лет в царствование не вполне законного императора, его племянника Александра II Освободителя. И был этот собор по счету от того, который строил Петр, аж четвертым.
Монастырь принадлежал ордену святого Доминика.
Княжеский двор служил резиденцией князьям Фоскарини.
Эти твердыни были главными, хоть и не единственными достопримечательностями княжества Тристецца, приютившегося в северо-западном углу полуострова Истрия на Далматинском берегу Адриатического моря. Здесь был не Первый Рим, не Второй, не Третий. И потому тот, кто нацелил свои интересы на все эти три центра мира, поступал разумно, избрав княжество опорной базой. На первое время для него все морские и сухопутные дороги вели в Тристеццу.
У входа в Триестинский залив разлеглась она, одна из самых малых стран в Европе, конституционное княжество Тристецца. Всего-то двадцать два квадратных километра. Всего-то пять или шесть тысяч человек среди цветников и виноградников, всего-то долина, ведшая между гор Монте Кроато и Монте Словено к пляжу Конфортина, излюбленному мастерами виндсерфинга и нудистами обоего пола, обдуваемому сразу тремя ветрами, и к парому возле деревни Савудрия, ходившему напрямую к Триесту.
На каждой из гор стояло мощное сооружение. Восточную, менее высокую, обрывающуюся прямо в реку Драгонья скалу Монте Словено венчал дворец князей Фоскарини, славившийся хоть и небольшой, но ценной картинной галереей и винными погребами. На западной, более высокой скале, над развалинами расположенного уже в Хорватии форта Сипар, возносясь почти на триста метров над уровнем моря, притулились доминиканский монастырь тринадцатого века и древняя, византийских времен, пятиугольная в основании башня святого Евфимия, сто один раз перестроенная за два тысячелетия и когда-то служившая маяком, но давно превращенная в смотровую вышку, с которой в ясную погоду на северо-востоке был виден дымящийся Триест, а на западе иной раз на фоне заходящего солнца можно было разглядеть силуэт горы Монте Титано, — и нечему удивляться: хоть и далеко, но спасибо наполеоновским временам: тогда башня была надстроена, прозрачный воздух Адриатики и неизбежная рефракция в лучах заходящего солнца уже два столетия давали гражданам Тристеццы иногда вспомнить, что не только их княжество на свете такое маленькое, — оно, узкими террасами сходящее к морю, так привлекательно для взора и души!