На одинокой дороге (СИ) - Седов Константин (список книг TXT) 📗
— Что это? Жизнь что ли? Куда уж хуже парень?
С улицы раздался крик. Посетители прекратили гомон и прислушались.
Дверь распахнулась. На порог прыгнул какой-то малый из местных моряков.
— Воришку поймали! С третьим предупреждением! Сейчас потеха будет! Айда все на площадь!
— Как видишь, может быть и хуже. — Курти смотрел перед собой. Лицо как мел.
Полицейские и судьи заметно торопились. Вечерело, но жечь факелы, даже ради единственного местного развлечения, городская управа не позволила бы, а про масляные фонари здесь никто и не слышал. От лукавого это.
Выпавший ночью снег превратился в грязь, и толпа размазала его по площади. День был ясный, по местным меркам, но как только начало темнеть, пороша вновь посыпалась на головы собравшихся.
Никакого эшафота не сооружалось. И без того площадь маленькая, чтоб загромождать ее. Редких висельников убирали уже через день. Для того, чтоб воришке руку отрубить, тащили плашку — широкую, грубую. Она уже стояла в центре площади, а рядом откровенно скучая, возвышался детина, чьи ладони судя по размерам, могли бы соперничать со створками городских ворот. Сейчас в этих створках был топор.
Толпа напирала и белый круг площади с плахой посредине становился все меньше. Детина безразлично наблюдал за людьми, но вдруг слегка оживился, с высоты своего роста заметив, что-то за их спинами.
— А ну разойдись!!! — гаркнул он. Люди шарахнулись, а с деревьев и крыш с хриплым карканьем в сизое небо брызнули вороны.
Людская масса расступилась.
Сквозь толпу тащили Колокольчика. Он толком не сопротивлялся, лишь слабо упирался ногами, но тащивший его на ошейнике Зуб этого не замечал. Колокольчик был бледен, но глаза черные. Из-за расширенных зрачки белки не видны.
Кто-то из толпы больно наступил Курти на ногу, но он не заметил, не сводя глаз с приятеля.
Зуб дотащил того до центра площади, ленивым рывком кинул к плашке. Колокольчик рухнул на колени перед палачом, вскочил и, забыв про поводок, нелепым прыжком шарахнулся в сторону. Петля кинула его обратно, опять упал, захрипел, закашлялся. Вновь попытался вскинуться, но палач небрежно, одной рукой схватил его за загривок, прижал к земле, отложил в сторону топор, второй рукой развязал узел на шее и одном ловким движением перекинул её Колокольчику на запястье.
Тот, с тоской в глазах, следил за действиями палача и больше не трепыхался. Зуб, на всякий случай, крепко держал его сзади. Колокольчик поднял голову и повел взглядом по лицам в толпе. Курти понял, что сейчас их глаза встретятся, и попятился назад. Не мог он видеть эти глаза!
Толпа напирала вперед, Курти не мог протиснуться. Судорожно заработал локтями, пятясь назад и не сводя взгляда с Колокольчика. Толпа не поддавалась, Курти сильно пихнул кого-то спиной, получил тычок в ответ, но сумел протиснуться и почти скрылся в людской толпе, когда встретился с взглядом Колокольчика. Затем спины сомкнулись, скрыв и его, и Зуба с палачом. Все так же пятясь, Курти выбрался из толпы, развернулся и лицом к лицу столкнулся с Бьорном.
— А ты куда? Все на площадь, а он с неё. Зрелище не по нраву? Ты ж всегда ходил смотреть раньше.
Курти не ответил и попытался пройти мимо, но Бьорн схватил его.
— Да куда ты? Или живот вдруг прихватило? Пойдем, посмотрим, что с тобой могло бы быть, — затем осклабился — Или еще будет?! А Курти?!
Курти молча пытался освободиться. Толпа загомонила активнее, Бьорн не выпуская Курти, заинтересовано оглянулся и Курти вырвался. Оглянувшись, увидел, как племянник хозяина нырнул в толпу, опасаясь пропустить самое интересное.
Скучный, заунывный, но громкий голос зазвучал над площадью. Зачитывали приговор.
Курти быстрым шагом уходил с площади, затем неожиданно для себя побежал. Быстро. Очень.
Не успел. Крик все же услышал.
Посетителей в таверне не было. Все побежали на площадь. От порта до нее недалеко. Елова город маленький. Клиенты вот-вот вернутся. Курти сидел на стуле, чего почти никогда не делал. Люди выбегали в спешке, но тарелки на столах были пусты. Это Курти отметил краем глаза.
— А ты почему не на площади?
Курти поднял глаза. Дагур все так же сидел в углу.
— А ты?
— Что мне там смотреть? Я за свою жизнь такого навидался, что зрелище как кому-то руку отрубают удовольствия не доставит, — затем подумал и добавил, — да и старый я уже бегать.
— И я насмотрелся.
— Друг что ли?
— Что?
— Приятеля твоего сейчас руки лишают?
Курти опять отвернулся:
— Да нет. Не друг. Так, знакомый.
— Понятно.
Дагур замолчал. Курти продолжил:
— Колокольчик говорил, что если чего-то боишься, то именно это с тобой и произойдет. А он никогда не боялся руку потерять. Даже после второго предупреждения. Говорил, что только умнее от этого стал. И что самое страшное с ним уже произошло.
— Почему Колокольчик?
— Он когда к нам пристроился, все время терялся сначала. Старшой пошутил, что надо бы к нему колокольчик привязать, чтобы всегда знать, где он. Так и приклеилось — Колокольчик. Он нормальный был. В голове ветер, правда, но не злой.
— А почему был-то? Он же жив. Руки нет, но ведь живой. Как-нибудь…
— Как?! Ты думаешь, мы кошельки воровали от скуки? Прирожденное ворье малолетнее? Была бы работа, девять из десяти наших работали бы. Только где? Кем? Грузчиками? Матросами? Туда не пробиться — там все свои и рабочие места для своих. Причем с детства. Работы для нас нет, жрать охота — идем туда, где можем денег раздобыть. А это значит кошельки таскать. Колокольчику себя не прокормить. Скажи, ты в городе видел кого-нибудь однорукого? Он теперь замерзнет где-нибудь. Хотя, может ему повезет.
— Это как?
— Некоторые сразу умирают. От боли, страха.
— Это везение?!
— Медленно подыхать от голода, зная, что — вот это всё, конец — хуже. Поверь, я видел.
Дагур помолчал. Затем произнес:
— Так, значит ты и вправду счастливчик. Что работу здесь нашел.
— Ага. Видишь, как мне везет. Счастье из меня аж через край переливается, боюсь утонуть в нем. Сейчас посетители вернуться и продолжу блаженствовать.
Курти встал и начал собирать со стола тарелки. Все пустые. Хоть он и проверил каждую.
Спал на чердаке. В углу была навалена солома. И однажды летом он ее менял. Год назад. Или два. Уже не помнил.
Сон никак не шел. Несмотря на пережитое днем на площади, сильнее всего терзал не ужас произошедшего, а голод. Он давно вытеснил все остальные чувства.
Впервые отсекли руку его близкому знакомому. Всех остальных толком не знал. Пересекались раз-два на улице и все. А с Колокольчиком был знаком лично, несколько раз помогал ему и даже основы ремесла карманника впервые показывал ему именно Курти.
Прежде чем подойти к окну набросил на плечи кусок дерюги, подобранный летом у портовых конюшен. Вымазанный смолой кусок покрывала с повозки, выброшенный за ненадобностью, не грел, но мог защитить от ветра.
Черный ломанный контур городских крыш слабо различим в синей ночи. Единственный источник света — светлое пятно над морем. Счастливчики, получившие работу в порту, смолили по ночам корабельные корпуса. Костер под чаном не затухал никогда.
Как там сейчас Колокольчик — выжил ли? Если да, то, где он? Помочь бы ему, но как? Еды и то не принести, не то, что бинты или лекарства.
При мысли о еде поморщился, затем что-то вспомнив, сбросил дерюгу, тихо спустился в общий зал и полез под стол. Полы здесь моет только он и завалявшийся в углу кусок хлеба, который выскочил из руки, когда окликнул Бен, никто не нашел. Курти изогнулся на полу в неудобной позе, двумя пальцами дотянулся до подсохшего куска, ухватил и так же тихо вернулся к себе на чердак. Прежде чем съесть хлеб осторожно сдул с него грязь.
Сделать это в темноте было трудно, но он неплохо видел в темноте. Привык к ней. Как и к холоду.
