Хроники Амбера. Книги Корвина (авторский сборник) - Желязны Роджер Джозеф (читать книги бесплатно полностью .txt) 📗

— Тогда мне думается, я понимаю, что именно движет вами.

— Мною движет желание стабильности и нечто от любопытства, и месть нашим врагам.

— Долг, — прошептала она. — Конечно же, долг.

Я фыркнул:

— Было бы утешительно представить это так, но я не стану лицемерить. Едва ли я верный сын Эмбера или Оберона.

— Ваш голос явно показывает, что вы не желаете, чтобы вас считали таким.

Я закрыл глаза, чтобы присоединиться к ней в темноте, чтобы вспомнить на короткий миг мир, где первенствовали иные средства общения, чем световые волны. И тогда я понял, что она была права насчет моего голоса. Почему я так тяжело затопал ногами, едва была высказана мысль о долге? Я люблю быть уважаемым за доброту, чистоту благородство и великодушие, когда я заслуживаю их, иногда даже когда не заслуживаю, точно так же, как всякий другой человек. Что же тогда беспокоило меня в представлении о долге перед Эмбером? Ничего. В чем же тогда дело?

Отец?

У меня не было больше перед ним никаких обязательств, меньше всего долговых.

В конечном счете именно он был в ответе за нынешнее положение дел. Он наплодил нас, не установив надлежащего порядка наследования, он был менее, чем добр ко всем нашим матерям и ожидал нашей преданности и поддержки.

Он выделял среди нас любимчиков и, фактически, настраивал нас друг против друга. А потом он ввязался по глупости во что-то, с чем не мог справиться, и оставил королевство в разброде. Зигмунд Фрейд давным-давно обезопасил меня от любых нормальных, обобщенных чувств негодования, которые могли бы действовать внутри семейной ячейки. На этой почве мне нечего злиться.

Другое дело — факты. Я не любил отца не просто потому, что он не дал мне никакой причины любить его: воистину он, казалось, трудился в ином направлении. Я понял, что именно это и беспокоило меня в представлении о долге: объект его.

— Вы правы, — не стал я возражать. Затем я открыл глаза и поглядел на нее.

— Я рад, что вы сообщили мне об этом. Дайте мне вашу руку, — я поднялся.

Она протянула правую руку, и я поднес ее к губам.

— Спасибо вам, — поблагодарил я. — Это был отличный завтрак.

Я повернулся и направился к двери. Оглянувшись, я увидел, что она покраснела и улыбается, все еще не опуская руку, и я начал понимать перемену в Рэндоме.

— Удачи вам, — пожелала она, когда я уже вышел.

— И вам, — подхватил я.

И быстро вышел.

Вслед за этим я собирался повидать Бранда, но не мог заставить себя сделать это, хотя бы потому, что не хотел с ним встречаться, пока мой ум притупила усталость, и еще потому, что разговор с Виалой был первым приятным событием, случившимся за последнее время, и только на этот раз я собирался отдохнуть с неиспорченным настроением.

Я поднялся по лестнице и прошел по коридору к своей комнате, думая, конечно, о ночи длинных ножей, когда вставлял новый ключ в новый замок. В спальне я задернул шторы от полуденного солнца, разделся и лег в постель. Как и в других случаях отдыха после стресса, когда ожидались новые напряжения, сон какое-то время не шел ко мне. Я долго метался и ворочался, вновь переживая события нескольких последних дней и даже более давние.

Когда я, наконец, уснул, сон мой был амальгамой из того же материала, включая срок в моей старой камере и ковыряние в двери. Когда я проснулся, было темно, и я действительно чувствовал себя отдохнувшим. Фактически, в затылке у меня плясал заряд приятного возбуждения. Это был вертевшийся на кончике языка императив, захороненная идея, которая…

Да!

Я сел, потянулся за одеждой и принялся облачаться. Я пристегнул Грейсвандир, сложил одеяло и сунул его под мышку.

Я чувствовал, что в голове у меня прояснилось, а бок перестало покалывать.

Я не имел ни малейшего представления, сколько я проспал, и в данный момент это едва ли стоило выяснять. Мне надо было выяснить нечто куда более важное, нечто такое, что должно мне было придти в голову давным-давно, да фактически и пришло. Я действительно сразу же уставился на него, но жернова времени и событий вытеснили его из головы до нынешнего дня.

Я запер за собой комнату и направился к лестнице. Трепетало пламя свечей и полинявший олень, веками умиравший на гобелене справа от меня, оглядывался на полинявших собак, преследовавших его приблизительно столько же долго. Иногда мои симпатии принадлежали оленю, обычно же собакам.

Надо будет как-нибудь отреставрировать гобелен.

Я спустился вниз по лестнице. Снизу не было слышно никаких звуков. Значит время было позднее. Это было хорошо.

Прошел еще один день, и мы еще живы, может быть, даже поумнели, стали достаточно мудрыми, чтобы понять, что есть еще много такого, что нам нужно узнать. Надежда, вот наверное, что у меня отсутствовало, когда я, воя, сидел в той проклятой камере, прижимая руки к уничтоженным глазам. Виала…

Я бы желал иметь возможность поговорить с ней в те дни хоть несколько минут. Но я усвоил то, чему научился в скверной школе, и даже более мягкий курс обучения, вероятно, не придал бы мне твоего милосердия.

Я все же… трудно сказать.

Я всегда больше чувствовал себя псом, чем оленем, больше охотником, чем жертвой.

Ты могла бы научить меня чему-то, что притупило бы злость, смягчило бы ненависть. Но было бы это к лучшему? Ненависть умерла вместе с ее объектом, и злость тоже прошла, но, оглядываясь назад, я гадаю, а сумел бы я добиться своего, если бы они меня не поддерживали? Я вовсе не уверен, что пережил бы свое заключение, если бы мои уродливые спутники то и дело не возвращали меня силком к жизни и нормальности. Теперь я мог позволить себе роскошь думать при случае, как олень, но тогда это могло бы оказаться роковым.

По-настоящему я этого не знаю и сомневаюсь, что когда-нибудь узнаю.

На втором этаже стояла полная тишина. Снизу доносились слабые звуки.

Спокойной ночи, миледи. Поворот, и снова вниз. Интересно, открыл ли Рэндом что-нибудь важное? Вероятно, нет. Иначе или он, или Бенедикт уже связались бы со мной. Если не попали в беду. Но нет, смешно беспокоиться. Реальная опасность в должное время даст о себе знать, и хлопот у меня будет больше, чем достаточно.

Вот и нижний этаж.

— Уилл! — окликнул я. — Рольф!

— Да, лорд Корвин.

Двое часовых встали по стойке «смирно», заслышав мои шаги. Их лица сказали мне, что все обстояло хорошо, но ради проформы я спросил:

— Все ли в порядке?

— Все в порядке, лорд, — ответил старший.

— Отлично.

Я продолжил путь, войдя и пройдя мраморный обеденный зал.

Он сработает, я был уверен в этом, если время и влажность полностью его не стерли. И тогда…

Я вступил в длинный коридор, где по обеим сторонам тесно сдавливали пыльные стены. Темнота, тени, мои шаги…

Я подошел к двери в конце коридора, открыл ее и вышел на платформу, затем снова вниз по этой винтовой лестнице с огнями то тут, то там в пещеры Колвира.

Рэндом был прав, решил я тогда. Если убрать все вплоть до уровня того отдаленного дня, то будет близкое соответствие между тем, что останется, и местом того первозданного Лабиринта, которое мы посетили этим утром.

Вниз. Изгибы и повороты во мраке. Освещенная фонарями и факелами караульная, была в нем по-театральному четкой.

Я достиг дна и направился в ту сторону.

— Добрый вечер. лорд Корвин, — произнесла тощая, труповидная фигура. Она с улыбкой курила трубку, прислонясь к полкам.

— Добрый вечер, Роджер. Как дела в подземном мире?

— Крысы, летучие мыши и пауки. Ничто другое больше не шевелится. Мирно.

— Тебе по душе эта служба?

Он кивнул:

— Я пишу философский роман с элементами ужаса и психопатологии. Над этими частями я работаю здесь.

— Подходящая обстановка, что и говорить, — согласился я. — Мне понадобится фонарь.

Он фыркнул и взял один фонарь с полки, после чего зажег его от свечи.

— У него будет счастливый конец? — спросил я.

Он пожал плечами: