Там избы ждут на курьих ножках... - Вихарева Анастасия (читать книги онлайн регистрации .TXT) 📗

— Да как тут не восстанешь, если Бездна недееспособная? Но ведь и то правда, что Она мне Отец. Одним местом мы с нею мазаны — и в больнице никогда не лежали. А тут человеческой головой высмеиваться начинаем, и Закон, написанный Небытием с Бытием, человек пытается перекроить на свой лад. Вселенские масштабы человеческой головой не объять, сколько мыслей там вложено. Вроде и прост Закон, а знания надо иметь нечеловеческие. Вот атом, и зрит его человек, но разве спрашивает: как это протон смог родить себя, и как электрон нашел его и стал маленьким противовесом. Или откуда у бедного протона столько разрядиков, которые питают его силой, и как нейтрон вдруг становится протоном и электроном. Вот ты, Манька, много бы человеческими понятиями с нечистью справилась? То-то и оно!

Дьявол выловил шумовкой очередную партию ушей, разложил их на левые и правые, орудуя шумовкой и вилкой. Манька придвинула уши к себе, приложилась к каждому своими ушами, бросая свернувшиеся в трубочку в ведро.

Правые уши читать было приятнее, чем левые. Правые иногда хвалили ее, говорили много такого, о чем она никогда бы не посмела о себе подумать, левые, напротив, сильно ругались и прочили беду, проклиная само ее существование. Что до самих ушей, как и до всего прочего, связанного с мертвечиной, Дьявол так и не дотронулся, и сколько бы Манька не думала, что мог бы и он уши послушать, чтобы быстрее, надеясь, что он прочитает ее мысли и совесть у него проснется — она в нем не проснулась.

— Они всегда так? — брезгливо бросая в ведро очередное ухо, спросила Манька.

— Нет, иногда нечисть наоборот их раскладывает, — ответил Дьявол, помогая Маньке дотащить ведро с ушами до ямы, которая на четверть была уже заполненной.

Манька читала уши весь день, и на следующий день, а на третий день разразился настоящий ливень, который хлестал, как из ведра, мечась из стороны в сторону под порывами холодного ветра, который спускался с гор и достигал поляны от покрытой снегом земли. Где-то там, за пределами Манькиной земли, бушевал настоящий ураган, и неугасимое полено не успевало согревать капли дождя, пока они были еще в воздухе.

Не успела Манька выйти до ветру, как тут же промокла до нитки, и когда вернулась, первым делом ей пришлось переодеться. Хуже, что из-за свиста ветра услышать ухо было уж совсем невозможно.

Пришлось перебраться в старшую избу.

Изба, заметив, что уши тащат обратно в дом, не сразу впускала Маньку и Дьявола, отстаивая свое право на безухое существование.

Дьявол долго препирался с избой, скрипя как половица, и Манька уже отчаялась найти у избы понимание, с тоской попинывая последний мешок с ушами, в надежде, что он свалится с крыльца, а там и докатится до самодельного стола, возле которого они обычно разводили костер, сложив из кирпичей небольшую печку, как вдруг дверь отворилась. Дьявол подхватил мешок и взвалил его на себя, другой рукой затаскивая за собой в избу Маньку, пока изба не передумала — дверь за ними закрылась с таким грохотом, что можно было подумать, их не впустили, а выставили.

Изба уже топилась. Гари было не так много, как Манька ожидала. Но в избе было на удивление прохладно.

— Я ей трубу наказал на ночь не закрывать, и окна оставались всю ночь открытым, — сказал Дьявол, заметив Манькино удивление. — Я, Маня, пожалуй, пойду, поброжу по белу свету, — виновато попросился он, прислушиваясь к завываниям, — а вы тут как-то пока без меня…

— Ну, иди-иди! — кивнула Манька, вздохнув невесело, понимая, что Дьяволу без этого никак.

В каждую непогоду Дьявол дрейфовал и бесновался, то кидаясь камнем вниз, то взлетая вверх, и у каждого, кто не искал теплое место, приноравливался сорвать головной убор, а то и утащить его самого. Но не только манила его свобода, а как признавался он сам, многие люди, устрашаясь бедствий, полагались на свою голову, замыкая уста чрева, и тогда каждый человек был как он есть: вампир — вампиром, человек — человеком, и многие слышали голоса нечестивых богов и пренебрегали ими, раскалываясь сами в себе. Так искреннее молиться Дьяволу могли люди только в такое время, когда ужас накрывал их, и каждый из них мечтал лишь об одном: спасти другого.

«Господи! — кричал человек всем своим сознанием. — Не дай упасть плите на этого человека, потому что я иду к нему!» И про Спасителей в это время никто не вспоминал, а просто искали силу, которая могла бы удержать плиту.

И было: человек спасал душу, или душа спасала человека — и уже никогда их жизнь не становилась прежней.

И как только вампир начинал клеветать, дух человека поднимался.

И когда Дьявол думал: стоит ли угробить человека сейчас, или дать ему еще чуть времени — склонялся ко второму. Когда еще ему удавалось так организовать и примирить людей?!

В последнее время и Манька полюбила непогоду, в надежде, что в оборотне поборет человек, который эту непогоду не любил больше всего, и они останутся сидеть по домам. Но рассчитывать на это не приходилось. Каждый зверь в оборотне понимал, что ночь и непогода лучшие его союзники, укрывающие злодеяния от свидетелей.

Время шло медленно.

Одно ухо за другим оказывались в ведре, но мешок с ушами будто сам собой наполнялся. Иногда попадались уши, которые были правыми, а ругались, как левые, или наоборот. К обеду изба наполнилась запахом хлеба и стряпни: изба как всегда чего-то кашеварила тихо сама с собою. По кухне проплывали поддоны, чугунки, пару раз на колодец с живой водой сходили те самые бадьи на коромысле, которые сами ходили по воду…

Маньке пришлось поднимать их на крыльцо.

Она удивилась, когда увидела, что ступени сложились в горку, и бадьи не смогли подняться лишь потому, что шел дождь, и сама горка стала скользкой. Откуда изба узнала про такой способ, осталось для Маньки загадкой, но она сама еле поднялась по такому подъему, и вместо того, чтобы умно промолчать, попросила избу вернуть лестницу в исходное положение.

Изба заскрипела всеми своими половицами и бревнами, выказывая расстроенные чувства.

Причина стала понятной чуть позже, когда изба бесцеремонно выдернула у Маньки из-под носа очередное ухо и отбросила его в мешок. По столу проехалась сырая мыльная тряпка, потом еще раз, а потом на столешницу легла чистая выбеленная скатерть, вышитая узорами, почти такими же, как те, что украшали колодец, и стол уставился разными яствами, на которые Манька не могла смотреть без одури.

Толстые пышные рыбники, пироги с зеленым луком и с грибами, которые уже выставлялись на опушке то тут, то там пузатым воинством, и тем, что Бог послал от земли, а еще баранки, булочки, вареная рыба, печеная, икра красная и черная, щи, борщи, сладкая патока, медовуха, медовые пряники…

Что-то из этого, самое лучшее, изба сложила на поднос, закрывая рушником.

Манька вжалась в лавку, переменилась в лице, глотая слюни…

Изба готовила не для нее, ясно, как день божий… Узорные деревянные тарелки, глубокая и неглубокая, покрытые росписью, легли друг на друга, но не с Манькиной стороны, а с противоположного краю. К ним приложились две деревянные ложки и две кружки, большая и малая. По избе проехался пыхающий самовар и опустился на салфетку, рядом опустилась ваза с разными лепестками и листьями. К столу подъехал стул, на который опустилась подушечка, на мешок с ушами упало покрывало, прикрывая и два ведра с умершими ушами, которые она уже успела прослушать.

И как раз в это время в дверь постучали…

Манька вздрогнула и уставилась на дверь с испугом, понимая, что интеллект избы не позволит ей устрашить дорогого гостя…

Дверь открылась, и в избу вошло странное зеленоватое существо, прикрытое суровым полотнищем, сплетенным из стеблей водных растений. Сам он был выше Маньки на голову, сухожильный, с водянистыми, как у рыбы глазами, слегка навыкате, и чуть раскосыми, но глаза искрились и были живыми.

Руки обычные, только пальцы чуть длиннее и с перепонками, ноги — как ласты, кожа у существа влажная, очень эластичная, на голове — зеленые волосы, связанные в пучок, и каждый волос казался очень толстым. Острый нос и широкие густые брови из сплетенных волосьев, придавал его лицу некоторые птичьи черты. Он был старый, морщины на лице, как реки, бороздили высокий лоб и худые скулы, но по-молодому на складках губ играли ямочки, и еще одна на остром подбородке.