Аквариум(СИ) - Фомин Олег (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
Место же, нами покинутое, я думаю, было на широте и долготе Белоруссии или запада России.
Забавно, что портал, проложенный Иваном через космос, открылся именно там, практически на Родине, а не где-нибудь в Австралии или Гренландии.
Вечнозеленые заросли расступились, и я вышел на берег.
Красота!
По бездонно-синему небу величественно плывут белоснежные громады кучевых облаков. На востоке ярко светит восходящее солнце. Внизу, метрах в тридцати, под крутым береговым скальным обрывом, море, бликуя золотом и переливаясь глубокой праздничной лазурью, яростно бросает себя на неприступные камни, с равномерным грохотом безжалостно разбивая пенные гребни волн на тысячи сверкающих брызг. Лицо обдувает прохладный ветерок, несущий ни с чем несравнимый запах йода и гниющих водорослей.
Кристально чистый воздух. Кристально чистая вода. Огромная, живая, цветущая планета, не тронутая цивилизацией. Упрощенная модель упорядоченной и совершенной Вселенной. Нужен ли ей человек? Не знаю… Но, вспоминая далекое будущее, как бы нелепо это не звучало, и себя в нем, создавалось впечатление, что человеку то она как будто и не нужна. Во всяком случае, судя по всему тому, что он с ней, с этой планетой, будет делать…
Я спустился чуть ниже по тропинке, вытоптанной в стелющемся по камням плотном колючем кустарнике, обходя мыс, который, словно нос огромного крейсера, врезался в бушующую поверхность воды. Потом снова поднялся выше, преодолевая гребень следующей скалы, и моему взору открылось небольшое живописное плато, похожее на смотровую площадку в виде трапеции, нависшую над морем на высоте этажа восьмого. Короткая сторона его открывалась на синий простор, а остальные три были окаймлены скальной грядой и невысокими деревцами, создавая уютную, защищённую от ветра нишу. В самой глубине этой ниши, прислонившись к вертикальной серой скале и утопая в зелени вьющихся по стенам растений, стояла наша нехитрая хижина, сделанная из неотесанных брёвен и накрытая кровлей из плотно сплетённых в несколько слоёв гибких длинных ветвей какого-то местного бамбука.
Перед входом на утоптанной траве небольшой полянки в выложенном из камней полукруге весело трещал огонь, возле которого суетилась полуголая Настя. Стройная, загорелая, с круглым милым животом, который нисколько не портил ее фигуру, а наоборот придавал ей ещё больше женственности.
Она давно почувствовала мое приближение, но специально делала вид, что не замечает, напевала что-то вполголоса и помешивала наш будущий обед, исходящий ароматным паром над костром.
Игра у нас такая. В нормальных людей…
Я остановился на каменном гребне, не в силах оторвать взгляд от этой идиллической картинки, который раз старясь запомнить и прочувствовать ее навсегда. Сердце как обычно сжало тревожное предчувствие. Чем дольше длилось это счастье, тем сильнее становилось ощущение приближающейся беды.
А это действительно было счастье. Истинное и всеобъемлющее, продолжавшееся девятый месяц. Настолько тотальное, что не возникало даже тени сомнения, что это оно и есть.
Всю свою жизнь мы проводим в погоне за счастьем. Стремимся к нему, отдавая все свои силы этой гонке, калечим свою судьбу, судьбы близких людей, бежим, вроде бы настигаем, но оно опять ускользает из рук и уходит в отрыв. И мы опять бежим, пытаясь его ухватить, а в голове никогда не мелькнет даже отзвук мысли о том, точно ли то, что мы так хотим получить, является счастьем? Кто нам сказал, что это оно? Никто. Наша голова выстроила сама себе образ из стереотипов и иллюзий, а потом наклеила на него ярлык. Счастье!
Поэтому наша душа всегда находится всего лишь в двух вынужденных состояниях. В состоянии постоянного неудовлетворения и беспокойства, когда мы, сломя голову, несемся вперед и злимся на себя и на всех вокруг, потому что никак не можем догнать эту птицу удачи. А если мы все-таки достигаем вожделенной цели, то наступает состояние номер два. Непродолжительные восторг и радость превращаются в нарастающее сомнение, которое сменяется недоумением, а потом беспросветной тоской. Мы обрели счастье, но счастливыми почему-то не стали. Кто-то так и остается в этом депрессивном болоте, а кто-то постепенно выстраивает себе новую иллюзию и снова срывается в бег. Бессмысленный бег по кругу.
Так вот, мы с Настей никаких целей не ставили и никуда не бежали. Счастье пришло само и накрыло нас с головой ватным пуховым одеялом. Мы жили в райском уголке девственного мира и были счастливы просто потому, что мы вместе. Это чувство не иссякало и не притуплялось, а наоборот, с каждым днем становилось все сильнее и осознаннее. Никуда бежать не хотелось. Ничего вообще не хотелось. Мы просто жили, наслаждаясь каждой секундой, ждали появления нашего малыша и были совершенно не против, если бы так было всегда. Однако, мы оба знали, что последний пункт из вышеперечисленного, скорее всего, неосуществим. Так будет не всегда. То, что нас пока оставили в покое, совершенно не значило, что про нас забыли. Эти не забудут… Это было единственной ложкой дегтя в нашей огромной бочке меда.
Настя наконец повернулась ко мне и развела руки в стороны. Типа, ты там весь день стоять собрался? На ней были коротенькие шорты из обрезанных камуфляжных штанов, грудь перетягивала узкая полоска, оставшаяся от майки. Я тоже был одет без изысков. Рваные тактические штаны и безрукавка из пятнистой шкуры какого-то кошака размером с пони, имевшего неосторожность еще в самом начале посетить нашу полянку. Безрукавку шила Настя. Целую неделю. В принципе, для первого раза получилось неплохо. Я, вообще, был не против ходить в неглиже, кого нам тут стесняться, но Настя упорно настаивала на соблюдении хоть каких-то признаков цивилизованности.
Я спустился к костру, торжественно возложил добычу к ногам возлюбленной и чмокнул ее в щеку.
— Привет, Пузатый!
Это тоже было частью игры в людей. Мы старались по возможности общаться словами, потому что в определенный момент начали понимать, что забываем, как это делать.
— Привет. — Ответила она, опустив руку на свой круглый живот. — Толкается…
— Ну еще бы! — Я накрыл ее кисть ладонью, чувствуя, как сильно и уверенно стучит сердечко ребенка. — Скучно ему там. Наружу хочет…
Она улыбнулась, игриво потянулась и спросила:
— Может сегодня не будем уроки делать? Займемся чем-нибудь другим?
— Обязательно займемся. Но потом. После уроков.
— Ладно. — Вздохнула Настя. — Давай хоть поедим сначала…
Уроки, как их называла Настя, стали неотъемлемой частью нашей жизни здесь. Каждый день в течении всех месяцев, прошедших с той самой ночи, когда некто, называющий себя Иваном, частично прояснил нам суть происходящего, а потом неожиданно исчез, мы упорно работали над своими телами и подсознанием. Двигались вперед по той самой пресловутой лестнице эволюции. Чаще — маленькими осторожными шажками преодолевали ступень за ступенью, а иногда, в тот момент, когда падал очередной барьер, взлетали на целый пролет одним мощным прыжком. Такое, конечно, бывало редко, зато ощущения были просто фантастические. Словно, находясь на вершине самой высокой в мире горы, обозреваешь раскинувшийся под ногами простор, и кажется, что все, это предел, круче просто не может быть, но вдруг неожиданно оказываешься еще выше, на каком-то другом, невидимом ранее, пике. И то, что лежало под тобой совсем недавно, поражая до глубины души, начинает ощущаться плоским и неинтересным по сравнению с тем, что простирается внизу теперь. И предела этому нет. Зачастую такие прыжки даже пугали, так как чувство своей сопричастности к роду человеческому становилось все более прозрачным и невесомым, норовя совсем раствориться и ускользнуть.
Зато, оценивая наши обретенные возможности, я совершенно трезво и без какой бы то ни было иллюзии мог утверждать, что ни Ануннаки, ни, тем более, всякие разнообразные Дятлы и Уроды, для нас больше не противники. Разнесем мы их всех быстро и очень качественно, хоть десять штук, хоть целый батальон. Кстати, при всем этом, взломать запертые участки памяти нам так и не удалось. Пытались неоднократно, но безуспешно. Поэтому пришли к выводу, что ставили эти блоки не Горбатые, а кто-то намного более продвинутый. Кто и зачем — совершенно непонятно, так что, попытки узнать события последних месяцев нормальной жизни в нормальном мире решено было до поры оставить и работать по другим направлениям, которые приносили практическую пользу.
