Схимники. Четвертое поколение - Дорош Сергей Васильевич (полная версия книги txt) 📗
Но княжна подумала об этом лишь мельком. Голос лысого показался ей знакомым. Девушка могла забыть лицо, внешность, но не звук, который однажды услышала.
– Взув бы ты чоботы, – сказал чуб, и по лукавому выражению его лица стало ясно, что он специально перешел на привычный ему язык, обращаясь к лысому: ведь тот сам признался, что понимает его. – Наступыш на цвях або бытэ скло. У вашому мисти смиття багато.
– Я часто хожу босиком, – пожал тот плечами. – Иногда приходится принимать самые разные облики.
Точно, голос знакомый. Только в прошлый раз его обладатель был разодет как боярский сын, носил черные усы, а голову его украшали собранные в хвост длинные волнистые волосы. Похоже, брови он покрасил.
– Ты из тайного приказа, – выдохнула Светлана.
Ее голос прозвучал как воронье карканье, а горло вновь обожгло болью. Она попятилась, уперлась спиной в стену и поняла, что от этих троих ей не уйти. «Вопля гнева» больше не издать. Сама мысль о нем бросала девушку в дрожь. Лысый посмотрел на нее, иронично изогнув рыжую бровь.
– А кто передо мной?
– Ты не знаешь, за кем охотишься? – Девушка сказала и поморщилась, схватившись за горло.
– Я ни за кем не охочусь. И сомневаюсь, того ли человека мы спасли. Кто ты – княжна Светлана или послушница Малышка?
– Малышка, – произнесла она одними губами, не дав себе даже времени подумать.
– Хватит, Кислота, – сказал ант, подходя ближе. – Ты, как и я, слышал «вопль гнева». Думаешь, ей легко сейчас говорить? Ее горло не готово к подобному. Боюсь, не скоро мы теперь услышим те песни, о которых столько говорят.
– Спрашивайте, что хотели. – Малышке пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы говорить, не морщась от боли. Она поймала одобрительный взгляд чуба. Он все понял и оценил ее выдержку, даже проворчал:
– Вид доброго дэрэва и пагоны добри.
– Когда-то давно мы встречались в моих лесах, и ты отказалась покинуть своего учителя, – сказал псеглавец. – Что же изменилось?
– Я поддалась слабости. Больше не повторится.
– То есть ты покинула его по своей воле?
– Прогнал. Всех. Трое пошли за ним. Я испугалась. Осталась.
– Мы тоже хотим найти его. А ты?
– Да.
– Пойдешь с нами?
– Нет.
– Почему?
– И вам не советую. Братья и сестра. Оторвут вам головы за Искателя. Им хватит сил. Вы знаете. Так и передайте своим учителям.
– У нас нет учителей, – нахмурился ант. – Вернее, у них нет. Атаман погиб, ты знаешь. А этот пожар в северной части города – погребальный костер Механика. Что же до меня, Искатель назвал меня «послушник Гордец». Это еще один старый обычай схимников. Прозвища не всегда дают братья. Иногда – учитель. Этим он показывает, что принимает тебя в ученики. Редко так поступают. Эти узы крепче, чем у вас с ним. Если я найду Искателя после того, как он дал мне ученическое прозвище, значит, я принял новое имя и давшего его – как отца в схиме. Вы вольны уйти, когда захотите, я – нет.
– И ты ищешь? Не боишься уз?
– Я просил его обучать нас еще там, в лесу. Мое желание с тех пор не ослабло. Мятежнику никогда не стать отцом сторожевых псов антов. Он слишком хорошо умеет разрушать, а нам надобно другое. Верь мне, дева. Никто из нас не желает зла Искателю. Клянусь тебе своими собачьими братьями. Подумай, ты не лазутчик, не следопыт. Мы отыщем учителя и без тебя. Я настоял на том, чтобы узнать, считаешь ли ты себя все еще дочерью Искателя. И, как оказалось, не зря. Ты – моя сестра, я хочу облегчить твой путь, а не наш.
– Я с вами, – произнесла девушка и улыбнулась.
Хотелось сказать больше, гораздо больше, но горло буквально молило пощадить его. Ант вызывал доверие. Почему-то казалось, что в его словах не стоит сомневаться.
– Цуцик, может, сходишь за моим конем? – спросил чуб.
Ант ушел куда-то, чуб присел к стене, вытянув левую ногу. Кислота подошел к Малышке и протянул флягу.
– Выпей, – посоветовал он. – Легче станет.
Во фляге оказалось что-то хмельное с привкусом меда, настоянное на каких-то травах. Сперва оно обожгло девушке горло, но потом действительно стало легче. Она почувствовала приятную мятную прохладу. Истерзанные голосовые связки, казалось, слегка занемели. По крайней мере, теперь можно было говорить, правда, лишь шепотом.
– Что это? – спросила княжна.
– Не знаю. Это фляга Гордеца.
– А что такое «цуцик»?
– Собака по-чубовски. Вернее, не в том смысле, как у нас. Не знаю, как объяснить. Наверно, по отношению к анту это что-то среднее между насмешкой и оскорблением.
– А он не боится, что дойдет дело до драки? Нет, я понимаю, чубы ничего не боятся…
– Да этому собакоголовому гордость не позволит обращать внимание на мои подначки или вызвать на поединок хромого. А до простого мордобоя он не опустится. Воспитаны они по-другому.
– Но ты же обижаешь его этим.
– Э, нет, сестренка. Он – страж антского народа, величайший из воинов. Гордость не даст ему даже подумать, что эти оскорбления – нечто большее, чем пустое сотрясание воздуха. Учитель твой попал не в бровь, а в глаз, прозвав его Гордецом. И кстати, на самом деле я его очень уважаю. Он действительно один из лучших воинов, что встречались мне. Уж всяко сильнее меня. К тому же из него вышел бы отличный атаман. Но эта его собачья шкура, косы, как у девки, выглядят смешно.
– Можно подумать, смешнее, чем твои шаровары и клок волос.
– Осэлэдэць! Вин называется осэлэдэць, запамьятай, будь ласка!
– Запомню, запомню, – усмехнулся Кислота.
Вернулся Гордец, ведя в поводу статного скакуна, серого в яблоках. Конь бешено вращал глазами, пытаясь вырвать повод из рук чужака, от которого к тому же пахло псиной. Но псеглавец держал его железной рукой, то и дело пригибая голову вниз, словно показывая, кто здесь хозяин.
Чуб подскочил, чуть не упал, опершись на левую ногу, и попрыгал к коню на правой. Вырвал повод из ладони Гордеца и начал поглаживать скакуна по шее, успокаивая и приговаривая:
– Ты ж мий красэнь, ты ж мий гарнэсэнькый, зовсим зацькував тэбэ цэй тэлэпэнь. Ты ж мий риднэсэнькый, дочэкався.
Конь действительно успокоился. Теперь он задорно переступал передними ногами, игриво взбрыкивал, иногда храпел, словно порываясь пуститься вскачь. Но стоило хозяину прикоснуться к луке седла, умный зверь замер, а потом опустился на колени передних ног. Самота с трудом, но все-таки забросил себя в седло. Слегка тронул бока коня пятками. Тот поднес хозяина к тому месту, где осталось лежать ружье. Чуб поднял его, не слезая с седла. Кислота подал пистоли.
– Добрэ, – Самота счастливо улыбнулся. – Вот это – настоящий друг человека, а не ваши собаки. Он меня из любой битвы вынесет, мертвого или раненого, и к своим привезет. Ну что? Как из города будем выбираться?
– А разве Кислота не может приказать пропустить нас? – удивилась Малышка.
– Город закрыт, – ответил бывший глава тайного приказа. – Исключений ни для кого делать не станут.
– Дождемся ночи, – сказал ант, – а там что-нибудь придумаем.
– Уже придумал. Но для этого действительно надо дождаться ночи.
Они расположились в какой-то подворотне, куда не заглядывали люди, зато было полно всевозможного мусора и то и дело пробегали жирные крысы. Отбросов им здесь хватало.
Самота так и не слез с коня. Он достал из переметных сум и водрузил на голову чудную, на взгляд княжны, шапку с высоким околышем из серой овчины и длинным вершком из красного шелка, спускавшимся за спину практически до пояса и оканчивавшимся кистью. Сноровисто перезарядил пистоли и ружье, в каждом движении чувствовался немалый опыт. Это стало для девушки настоящим открытием. Дружинники ее отца очень часто брезговали даже луком, считая, что настоящий витязь должен сходиться с врагом лицом к лицу. Наверно, у чубов все было по-другому.
Кислота и Гордец где-то по пути подхватили весьма объемистые заплечные сумки. Из своей златомостец извлек полусапожки без каблуков и на шнуровке, а также просторную белую рубаху без вышивки. На голову он повязал цветастую косынку, отчего стал похож на пирата, как их себе представляла Малышка. Когда он рылся в своем мешке, девушка услышала тихий шелест и заметила аккуратно сложенную антскую кольчугу, такую же, как у его спутников.
