Колдовской мир: Трое против колдовского мира. Волшебник колдовского мира. Волшебница колдовского мир - Нортон Андрэ
Здесь мы и остановились. Айлия спала. Мать достала чашу, изображавшую сложенные ладони. Держа её в когтях, она медленно поворачивала голову, как бы в поисках направления, а затем пошла к одному из деревьев и опустилась на землю. Я пошла за ней, ведомая тем же слабым запахом.
В маленьком бассейне журчал источник. Над ним зеленели нежные стебельки, с мелкими жёлтыми цветочками. Мы в детстве называли их «глазастиками». Они были хрупкими и держались всего один день, но это были первые весенние цветы.
Мать встала на колени и до половины наполнила чашу водой из источника. Осторожно держа её обеими лапами, она вернулась к нашему временному лагерю под деревьями.
— Разведём костёр? — спросила она отца.
Его рогатая и клыкастая голова закачалась.
— А это необходимо?
— Да.
— Пусть так.
Я уже собирала под мёртвыми деревьями длинные и сухие стебли и ветви, выбирая те, которые дадут сильный, приятно пахнущий дым, и достаточно высохшие, чтобы горели быстро и ярко.
Отец тщательно сложил маленький костёр и зажёг его. По знаку матери я бросила в огонь щепотку трав, которые она собрала на стоянке племени.
Джелит наклонилась над огнем, держа чашу обеими лапами и пристально вглядываясь в неё. Я увидела, что вода в чаше затуманилась и в ней появилось ясное рельефное изображение. В глубине чаши стоял мой отец — не чудовище, следившее за костром, а человек. Я поняла, что надо делать, и присоединила свою волю к воле матери. Но даже вдвоём это было трудно. Изображение в чаше медленно изменялось. Оно становилось бесформенным, чудовищным, а мы следили и напрягали волю. В конце концов изображение полностью совпало с тем существом, которое вело нас через реку.
Тогда мать дунула в чашу. Изображение исчезло, осталась только вода, такая же чистая, какой была в начале. Когда мы подняли головы, стараясь выпрямить наши горбатые спины, мы увидели, что отец снова стал человеком.
Мать передала чашу отцу, а не мне. Она посмотрела на меня с некоторым сожалением, если такое выражение можно было заметить на её страшной морде, и заметила:
— Он самый близкий…
Я кивнула. Она была права. У него мысленное изображение выйдет наиболее отчётливым. Я послала свою силу отцу, пока мать отдыхала. Я тоже чувствовала нарастающую усталость и принуждала себя к борьбе. Мать в чаше медленно превращалась из высокой статной женщины в безобразное чудище, пока мы не решили, что сделано достаточно, и отец сдул отражённого в воде демона в ничто.
— Отдыхай, — приказала мне мать. — Остальное мы должны сделать сами, как в своё время дали тебе жизнь.
Я растянулась на земле, смотрела, как они наклонились над чашей, и знала, что они рисуют меня так, словно я стою у них перед глазами. Но мы были так долго с ними в разлуке, смогут ли они построить ту «меня», какую я видела в зеркале? Странная мысль, чуточку тревожная. Я перевела взгляд на цветущие ветви деревьев под которыми лежала. Во мне поднялось великое желание остаться здесь навсегда, сбросить с себя весь груз и лежать, лежать…
Что-то звякало вдоль моего тела, но я не обратила внимания на это. Глаза у меня закрылись, и я, кажется, уснула. Когда я проснулась, солнце припекало сильнее и клонилось к западу. Значит, большая часть дня уже прошла. Я удивилась, почему мы не уходим.
Приподняв голову, я оглядела себя и увидела, что вернулась в свой собственный облик. Мать сидела рядом, прислонившись к дереву, а отец лежал, положив голову ей на колени. Он, видимо, спал, а она ласково гладила его по волосам, но смотрела не на него, а куда-то вдаль, и на губах её играла улыбка, смягчавшая её обычно суровое лицо. Теперь оно было даже нежным, как будто она вспоминала о чём-то счастливом.
Меня опять охватило нелепое чувство одиночества, пустоты, которое появлялось у меня и раньше, когда я оказывалась свидетельницей их чувств друг к другу. Я как бы смотрела на уютную тёплую комнату из тёмной холодной ночи. Мне почти хотелось стереть эту радость с лица матери, сказав ей: «Ну, а что для меня? У Кайлана и у Кимока это есть, а я думала, что нужна Динзилю. Неужели правда, что, как я узнала от него, любой мужчина, посмотрев на меня, увидит во мне только оружие для осуществления своих честолюбивых замыслов? Неужели я должна отогнать напрасные надежды и пойти узким, бесплодным путём колдуний?»
Я встала. Мать взглянула на меня. Я и в самом деле нарушила её мечтательную задумчивость, но не совсем по своей воле. Её улыбка стала шире, на этот раз она относилась ко мне, сияла нежностью и согрела меня.
— Такие чары — утомительная вещь. А место здесь хорошее. Обновляются тело и душа.
Отец зашевелился и встал, позёвывая.
— Это верно. Но нельзя спать весь день. Нам нужно пройти порядочное расстояние до темноты.
По-видимому, отец хорошо поспал. Наш отдых хорошо сказался и на Айлии, а может мать освободила от полного мозгового контроля и её. Она достаточно пришла в себя, чтобы идти после того, как мы поели из припасов племени.
И вот мы оставили этот оазис добра в старом саду. Когда я проходила мимо последнего цветущего дерева, я отломила веточку, понюхала цветок и воткнула себе в волосы, словно какую-нибудь драгоценность. Удивительно, что аромат не ослабел, когда цветок начал вянуть, а наоборот усиливался, так что я как бы омыла всё тело этим нежным запахом.
К ночи мы остановились на вершине небольшого холма, с которого можно было наблюдать во всех направлениях. Мы не стали разводить огонь, но когда темнота сгустилась, мы увидели вдали светившуюся точку — несомненно, костёр, как решил отец. Поскольку эта точка виднелась на юге, отец подумал, что там лагерь племени, удивившись, правда, что так далеко от реки. Вероятно, они не вернулись на берег даже для того, чтобы подобрать брошенные вещи.
Мы опять спали по очереди. На этот раз мне выпало дежурить в середине ночи. Когда мать меня разбудила, было очень холодно, и я поплотнее запахнулась в плащ. Айлия лежала чуть подальше. Вскоре после того, как мать пошла спать, я услышала, что Айлия зашевелилась. Она вертела головой и что-то бормотала. Бормотание сменилось более отчётливым шёпотом, и я наклонила голову над ней, прислушиваясь. То, что я услышала, предупреждало об опасности.
— Запад… мимо злого леса… Через реку на юг… снова на запад… сад… затем на запад к холму мимо сухого дерева, более высокого, чем два других… На запад, в место, которое называют Зелёной Долиной.
Она три раза повторила это, затем замолчала. Я была уверена, что она не просто вспоминала нашу дорогу, а сообщала её кому-то. Кому и зачем? Её народ погиб или пленён морскими разбойниками, да я и не думаю, что кто-нибудь из них мог вызвать мозг Айлии. Днём она действовала под влиянием страха, когда увидела другое племя. Нет ли у них ясновидящей вроде Утты, которая следит за нами? Так могло быть, но это был не первый и не лучший ответ, который я нашла.
Хилэриэн! Он не стал бы контактировать со мной или с моими родителями, зная, что такой контакт, даже самый лёгкий, будет тут же замечен, так что ему придётся идти на попытку полного захвата. Но Айлия, по нашим стандартам, была слабой и лёгкой добычей для любого владевшего колдовством, поэтому он мог добраться до неё, работать с ней, через неё выслеживая нас. Все мои страхи насчёт него вернулись, но в то же время я чувствовала неуверенность, так как помнила, как мысленное прикосновение матери показало мне страшное одиночество Хилэриэна, узнавшего, что случилось с его миром, о возвращении в который он так долго мечтал, пребывая в плену.
Я никогда не верила в активное зло Хилэриэна. Я боялась только такого Зла, которое родилось бы от безрассудного интереса к исследованиям, любопытства и самоуверенности. Таким он был раньше, таким мог и остаться, и в таком случае он представлял собой угрозу всему, что мы сделали в Эскоре. Если он проследит за нами до Зелёной Долины…
Мы могли бы снова заблокировать мозг Айлии, но тогда придётся нести её на руках и постоянно о ней заботиться, а ведь нас наверняка ожидают многие опасности, и такая пленница может стать причиной нашей гибели. Бросить её тоже немыслимо. Окончательное решение принадлежало не мне одной, а всем троим.
