Маленький, большой - Краули (Кроули) Джон (читать хорошую книгу txt) 📗
Хоксквилл не считала себя простым звеном цепи, выкованной иными силами; в отличие от своих родственников на севере штата, она желала иметь собственное мнение. Она не собиралась становиться подчиненной фигурой в их армии — такая роль, как она догадывалась, была отведена императору Фридриху Барбароссе, что бы ни думал об этом он сам. Нет, она не была готова безоглядно соединить свою судьбу с той или иной стороной. Маг — это по определению личность, руководящая теми силами, которым слепо повинуется обычный люд.
Собственно, Хоксквилл ступала по тонкому льду. «Клуб охотников и рыболовов с Шумного моста», конечно, не был для нее достойным противником. И насколько она превосходила этих джентльменов, настолько выше ее находились те силы, которые манипулировали Расселом Айгенбликом. Ну что ж, по крайней мере, это будет битва, в которой не стыдно поучаствовать; теперь, когда силы Хоксквилл достигли зенита, а чувства предельно обострились, предоставляется случай, насколько это вообще возможно, испытать на деле себя и свои знания, и если она проиграет, в поражении хотя бы не будет бесчестья.
— Да? Да? — Император тяжело опустился в кресло.
— Никаких Откровений. — Хоксквилл встала. — Во всяком случае, пока.
Вздрогнув, он удивленно поднял брови.
— Я передумала. Возможно, побыть некоторое время президентом было бы совсем неплохо.
— Но вы говорили…
— Насколько мне известно, полномочия, связанные с этой должностью, законом предусмотрены, только не используются. Обретя власть, вы можете повернуть их против Клуба. Члены Клуба будут поражены. Предайте их…
— Тюремному заключению. И тайной казни.
— Нет; но, возможно, тенетам судебной системы. Как показывает недавняя практика, оттуда они выпутаются не скоро, значительно ослабевшими и обедневшими. Казнь через обдирание, как у нас говорили.
Император послал ей из кресла волчью заговорщическую улыбку, от которой она едва не расхохоталась. Скрестив на животе свои толстые короткие пальцы, он с довольным видом кивал. Хоксквилл отвернулась к окну. В голове у нее повторялся вопрос: почему он? Не кто-нибудь другой, а он? И мысль: если бы мышей вдруг попросили высказать мнение о том, как устроить домашнее хозяйство, кого бы они выбрали домоправителем?
— Думается, сейчас должность президента этой страны во многом схожа с положением самодержца вашей древней империи. — Хоксквилл улыбнулась императору через плечо, а он всмотрелся в нее из-под рыжих бровей, чтобы определить, шутит она или нет. — То есть тот же блеск. — Хоксквилл говорила мягко, глядя на поднесенный к окну стакан. — Те же радости. Огорчения… В любом случае, сколько, как вы считаете, продлится теперь ваша власть?
— Не знаю. — С довольным видом он зевнул во весь рот. — Думаю, что отныне. Далее всегда.
— Так я и думала, — кивнула Хоксквилл. — Тогда торопиться некуда, правильно?
С востока, через океан, надвигался вечер; мрачное, со множеством оттенков зарево изливалось с запада, как из разбитого сосуда. С высоты, через обширный оконный проем, удобно было наблюдать их противоборство; зрелище для богатых и могущественных властителей, вознесшихся высоко над землей. Далее всегда… Хоксквилл, наблюдавшей битву, казалось, что весь мир впадает сейчас в продолжительный сон или, наоборот, пробуждается от снов — сказать невозможно. Но когда она отвернулась от окна, чтобы поделиться увиденным, оказалось, что император Фридрих Барбаросса тихонько похрапывает в своем кресле, легкое дыхание колышет рыжие волоски бороды, а на лице застыло мирное выражение, как у спящего ребенка. Словно никогда по-настоящему не просыпался, — подумала Хоксквилл.
— Ого, — сказал Джордж Маус, когда отворил наконец дверь Ветхозаветной Фермы и обнаружил робко жавшегося на крыльце Оберона. Тот долго стучал и звал (во время странствий он потерял все свои ключи), а теперь глядел пристыженно, как блудный сын.
— Привет, — сказал он.
— Привет. Долгонько не давал о себе знать.
— Угу.
— Я за тебя беспокоился, парень. Где тебя черти носили? Это ни в какие ворота.
— Разыскивал Сильвию.
— А, ну да, ты оставил в Складной Спальне ее брата. Очень милый юноша. Нашел ее?
— Нет.
— Вот как.
Они стояли, глядя друг другу в лицо. Оберон, все еще стыдившийся своего неожиданного возвращения на эти улицы, не знал, как попросить Джорджа принять его обратно, хотя было очевидно, что только за этим он и пришел. Джордж только улыбался и кивал, черные глаза его смотрели в никуда. «Опять под балдой», — подумал Оберон. В Эджвуде май только вступал в свои права, а в городе единственная неделя весны уже миновала, воцарилось лето, подобное разгоряченному любовнику, и разлило самые сочные свои ароматы. Оберон забыл.
— Итак, — проговорил Джордж.
— Итак.
— Значит, обратно в большой город? Где ты думаешь…
— Можно снова к тебе? Прости.
— Как же, как же. Отлично. Работы сейчас невпроворот. Складная Спальня пустует… Как долго ты думаешь?..
— Не знаю. Некоторое время. Далее всегда.
Да я же просто мячик и только, — понял вдруг Оберон: вылетел из Эджвуда, допрыгал до Города, бешено заметался в лабиринте, кидаемый от стенки к стенке, от предмета к предмету; затем, не по своему выбору, а по принципу «угол падения равен углу отражения», вернулся в Эджвуд — и вновь на эти улицы, на Ферму. Но даже самый упругий мяч рано или поздно останавливается: прыгает ниже, еще ниже, потом только катится, раздвигая траву, потом не может одолеть даже сопротивление травы, дергается напоследок и замирает.
Тут Джордж как будто сообразил, что они стоят в открытых дверях, и, как одной зимней ночью в другом мире, высунул голову наружу, чтобы быстро посмотреть, нет ли кого в конце улицы, потом втянул Оберона в дверь и тщательно ее запер.
— Для тебя есть почта и еще кое-что, — сказал Джордж, ведя Оберона через холл и вниз по лестнице в кухню. Он добавил еще что-то, о козах и помидорах, но Оберон его уже не слышал из-за шума в ушах и засевшей в голове робкой мысли о даре. И шум, и мысли не покидали его, пока Джордж рассеянно обшаривал кухню в поисках писем, время от времени останавливаясь, чтобы задать вопрос или отпустить замечание. Лишь убедившись, что Оберон не слушает и не отвечает, Джордж сосредоточился на своей задаче и отыскал два длинных конверта, которые лежали на подставке для гренков, вместе со старыми письмами от кредиторов и сувенирными меню. Оберону хватило одного взгляда, чтобы убедиться в отсутствии письма от Сильвии. С дрожью в пальцах, теперь уже бессмысленной, он вскрыл конверты. Петти, Смилодон и Рут были счастливы сообщить, что дело с завещанием Дринкуотера наконец уладилось. Они прилагали расчет, из которого явствовало, что, за вычетом авансов и издержек, ему полагалось тридцать четыре доллара семнадцать центов. Если он соблаговолит прийти и подписать несколько бумаг, эта сумма будет ему полностью выплачена. Другой конверт, дорогой на вид, из толстой веленевой бумаги с логотипом, содержал в себе письмо от продюсеров «Мира Где-То Еще». Они очень основательно прошлись по его сценарию. Сюжет был живой, впечатляющий, но диалоги не совсем убедительны. Тем не менее, если он пожелает работать над этим или другим вариантом сценария, то, как они полагали, вскоре ему нашлось бы место среди младших сценаристов. Авторы письма надеялись, что он откликнется… Во всяком случае, надеялись в прошлом году. Оберон рассмеялся. По крайней мере, работа ему, кажется, обеспечена. Быть может, он продолжит бесконечные летописи Дока, посвященные Зеленому Лугу и Дикому Лесу, хотя совсем в ином духе.
— Хорошие новости? — спросил Джордж, заваривая кофе.
— Знаешь, в мире с недавних пор стали происходить странные вещи. Очень странные.
— Расскажи, — предложил Джордж, на самом деле нисколько не любопытствуя.
Тут только Оберону пришло в голову, что после долгого запоя он начал замечать новшества, к которым другие уже успели привыкнуть. С него бы сталось огорошить кого-то замечанием, что небо голубое или что старые деревья вдоль улицы оделись листвой.
