Страхи мудреца. Книга 1 - Ротфусс Патрик "alex971" (бесплатные книги полный формат TXT) 📗
Стейпс ждал во внешних покоях. Я сказал ему, что маэр спит, и предупредил, чтобы он не выливал заваренный чай, потому что его светлость будет его пить, когда проснется.
Взгляд, которым проводил меня Стейпс, был не просто ледяным, как прежде. Он был ненавидящим, почти убийственным. И только когда он затворил за мной дверь, я сообразил, как это должно выглядеть с его точки зрения. Он предполагал, будто я решил воспользоваться болезнью маэра, для того чтобы достичь своих собственных целей.
На свете немало подобных людей: странствующих лекарей, которые не стыдятся играть на страхах безнадежно больных. Взять хотя бы Яснотку, шарлатана из «Трех пенни за желание». Один из самых мерзких персонажей во всей пьесе: я еще не слышал, чтобы зрители не разразились аплодисментами, когда он оказывается у позорного столба в четвертом акте.
Памятуя об этом, я задумался, насколько слабым и посеревшим выглядел маэр. Когда я жил в Тарбеане, мне случалось видеть, как принудительное лишение офалума убивало здоровых молодых людей, а маэр не был ни молод, ни здоров.
А если он умрет, кого будут винить? Уж конечно, не Кавдикуса, опытного советника! И не Стейпса, преданного дворецкого…
А меня. Во всем обвинят меня. Ведь его состояние и в самом деле ухудшилось вскоре после моего приезда. Я не сомневался, что Стейпс не замедлит предать огласке тот факт, что я оставался с маэром наедине у него в спальне. Что я заваривал ему чай перед тем, как ему сделалось совсем худо.
В лучшем случае меня примут за юного Яснотку. В худшем — за наемного убийцу.
Вот о чем думал я, шагая по коридорам дворца маэра к себе в комнаты. Задержался я только затем, чтобы высунуться в одно из окон, выходящих на Северен-Нижний, и выблевать пол-литра рыбьего жира.
ГЛАВА 62
КРИЗИС
На следующее утро я еще до восхода отправился в Северен-Нижний. Я позавтракал горячей яичницей с картошкой, дожидаясь, пока откроется аптека. Управившись с завтраком, я купил еще две пол-литровые фляжки рыбьего жира и кое-какие снадобья, о которых позабыл накануне.
Потом прошел из конца в конец всю улицу Жестянщиков, надеясь встретить Денну, хотя было слишком рано и она наверняка еще не встала. На булыжных мостовых теснились повозки и крестьянские телеги. Наиболее предприимчивые нищие занимали самые бойкие углы, торговцы вывешивали вывески и распахивали ставни.
Я насчитал на улице Жестянщиков двадцать три трактира и постоялых двора. Отметив те, которые могла бы предпочесть Денна, я заставил себя отправиться назад, во дворец маэра. На этот раз я сел на грузовой подъемник, отчасти для того, чтобы сбить с толку тех, кто мог следить за мной, но отчасти и потому, что кошелек, выданный мне маэром, почти совсем опустел.
Поскольку мне нужно было делать вид, будто все идет как обычно, я сидел у себя в комнатах, дожидаясь, пока маэр за мной пришлет. Я послал карточку и кольцо Бредону, и вскоре он уже сидел напротив меня, разнося меня в тэк и рассказывая байки.
— …И маэр велел уморить его голодом в железной клетке. Его подвесили прямо напротив восточных ворот. Он провисел там несколько дней, завывая и бранясь. Орал, что он, мол, невиновен. Что это несправедливо и он требует суда.
Я просто не мог в это поверить.
— В железной клетке?
Бредон кивнул с серьезным видом.
— Да, в настоящей железной клетке, совсем как в старые добрые времена. Кто его знает, где он ее откопал в наши дни. Прямо как в пьесе.
Я искал, что бы такое сказать, достаточно обтекаемое. Это звучало вопиющей дикостью, но я понимал, что открыто осуждать маэра лучше не стоит.
— Ну, — сказал я, — с разбойниками все-таки бороться надо…
Бредон хотел было двинуть фишку, потом раздумал.
— Ну, по правде говоря, многие полагали, что его поступок изрядно отдает… — он кашлянул. — Отдает дурным вкусом. Но вслух этого никто не говорил, если вы понимаете, что я имею в виду. История была грязная. Однако же она произвела желаемое впечатление.
Он наконец сделал ход, и некоторое время мы играли молча.
— Странное дело, — заметил я. — Я тут встретил человека, который понятия не имеет, какое место занимает Кавдикус в придворной иерархии.
— Ну, тут нет ничего особенно удивительного.
Бредон указал на доску.
— Система посылания и получения колец во многом похожа на тэк. На вид правила проще простого. Но когда доходит до дела, они оказываются весьма сложными.
Он убрал с доски фишку. Его темные глаза насмешливо щурились.
— По правде говоря, я на днях объяснял все тонкости этого обычая чужеземцу, не сведущему в подобных делах.
— Это было весьма любезно с вашей стороны, — сказал я.
Бредон величаво кивнул.
— На первый взгляд кажется, будто все просто, — сказал он. — Барон главнее баронета. Но временами свежие деньги перевешивают старую кровь. Временами контроль над переправой важнее, чем то, сколько солдат ты способен вывести в поле. Временами оказывается, что некий человек — более чем один человек с формальной точки зрения. Вот граф Сванисский, благодаря замысловатым причудам наследования, в то же время является виконтом Тевнским. Один человек воплощает в себе сразу две политические сущности.
Я улыбнулся.
— Матушка мне рассказывала, что знавала человека, который приходился вассалом самому себе. Он был обязан ежегодно выплачивать себе самому часть своих собственных налогов и в случае военной угрозы, согласно договору, явиться на помощь самому себе по первому зову с отрядом преданных воинов.
Бредон кивнул.
— Такое бывает куда чаще, чем можно подумать, — сказал он. — Особенно в самых старинных семьях. Вот, к примеру, Стейпс существует сразу в нескольких ипостасях.
— Стейпс? — переспросил я. — Но разве он не просто дворецкий?
— Ну-у… — задумчиво протянул Бредон. — Он, конечно, дворецкий. Но отнюдь не «просто дворецкий». Он довольно старинного рода, хотя никаким титулом и не владеет. Формально он не выше, чем какой-нибудь повар. Однако ему принадлежат обширные владения. У него водятся деньги. И он слуга самого маэра. Они знакомы с детства. И всем известно, что Алверон прислушивается к его мнению.
Темные глаза Бредона взглянули на меня.
— И кто бы посмел оскорбить подобного человека железным кольцом? Зайдите к нему в комнаты, и вы увидите истину: кольца в его вазочке сплошь золотые.
Вскоре после того, как мы закончили игру, Бредон извинился и ушел, сказав, что его ждет ранее назначенная встреча. По счастью, теперь у меня была лютня и мне было чем занять время. Я принялся настраивать ее, проверять лады, возиться с колком, который то и дело ослабевал. Мы с ней слишком давно не виделись, а чтобы заново привыкнуть друг к другу, требуется время.
Прошло несколько часов. Я поймал себя на том, что рассеянно наигрываю «Жалобу Яснотки», и заставил себя прекратить. Миновал полдень. Мне принесли обед, потом прибрали со стола. Я заново настроил лютню, сыграл несколько гамм. Сам того не замечая, я заиграл «Беги из города, лудильщик». И только тогда сообразил, что пытаются подсказать мне мои руки. Будь маэр жив, он бы уже вызвал меня…
Я позволил струнам умолкнуть и принялся лихорадочно соображать. Надо уходить. Немедленно. Стейпс видел, как я принес маэру лекарство. Меня могут даже обвинить в том, что я что-то подлил в пузырек, полученный от Кавдикуса.
Меня стало колотить изнутри от ужаса: я мало-помалу осознавал, что положение мое безнадежно. Я не так хорошо знаю дворец маэра, чтобы ускользнуть незамеченным. Сегодня утром, по пути в Северен-Нижний, я и то сбился с пути, и мне пришлось спрашивать дорогу.
В дверь постучали — громче обычного, настойчивей, чем мальчуган-посыльный, который приносил мне приглашение маэра. Стража! Я застыл в своем кресле. Что будет лучше: открыть дверь и во всем признаться? Или же выпрыгнуть через окно в сад и попытаться все-таки сбежать?
В дверь постучали еще раз, погромче.
