Врата трех миров - Ирвин Ян (бесплатные полные книги TXT) 📗
Карана понюхала бусинку, но та была без запаха. Потом лизнула. Она ощутила слабый мускусный вкус. Карана положила ее в рот. Бусинка медленно таяла на языке, и вдруг по телу девушки пробежала легкая дрожь, словно от щекотки.
– Лиан! – позвала она.
– Да?
– Поднимайся наверх.
Жизнь продолжалась. Лиан спокойно работал, завершая копии Великого Сказания. Он даже снизошел до того, что украсил некоторые заглавные буквы золотом, серебром и чернилами, сделанными из истолченных в порошок кусочков лазурита от Великой Башни Катадзы, которые Лиан захватил с собой. Он умел украшать рукопись цветными рисунками – этим занимались его мать и сестры. Лиан собирался провести зиму, работая над этими копиями, – те три, которые отправятся весной в Чантхед, должны быть совершенными. Он планировал доставить их лично, но теперь не чувствовал в этом необходимости. Копия, сделанная Лилисой, должна была остаться в Великой Библиотеке.
А что потом? Лиан больше не знал, куда себя деть. Предания были его жизнью, но ему запретили ими заниматься. Отныне все библиотеки и архивы были для него закрыты.
Много времени Лиан проводил в думах о будущем, в частности – о ключике, который дал ему перед смертью Рульк. Лиан спрятал его в потайном месте. Однажды, если он снова станет мастером-летописцем, он напишет «Сказание о каронах», как обещал Рульку. Ему непременно должны вернуть его звание! А то он не сможет выполнить свое обязательство, а не выполнить его нельзя.
Лиан решил отдать свои заметки, относящиеся к «Сказанию Мендарка», в архив Чантхедской библиотеки. Когда-нибудь какой-то другой студент увидит их и поведает потомкам о Мендарке. Может быть, у него даже получится Великое Сказание, о чем так мечтал Мендарк. Лиан же никогда его не напишет.
Так проходили недели, Лиан был несчастлив. Когда-то он любил работу писца, но сейчас его не радовало даже переписывание Великого Сказания.
Когда у него уставали глаза или начинала дрожать рука, Лиан бесцельно бродил по поместью. Он перепробовал много занятий, но у него ничего не получалось, кроме сочинения сказаний, а в Готриме это не могло пригодиться. Он приходил в отчаяние, да и те, кто работал с ним вместе – тоже: ведь им приходилось переделывать его работу.
– Это не дело, Лиан, – сказала однажды Карана как можно мягче.
– Я не оправдываю свое содержание, не так ли?
– Ну конечно, оправдываешь! Но ты должен заниматься тем, что хорошо умеешь делать, а не разрушать тут все, чтобы только себя занять.
На следующий день Лиан взял свой рюкзак и пошел по дороге, рассказывая за деньги свои сказания там, где находил публику. Он отсутствовал несколько недель, и за это время добрался даже до Туркада. Вернулся Лиан с мешочком, наполненным монетами, за что Карана была ему благодарна. Правда, теперь Лиан уже не получал от этого занятия такого удовольствия, как когда-то. Ему было ужасно одиноко на дороге, а выступления в качестве сказителя только напоминали ему, как сильно ему хочется снова стать мастером-летописцем.
– Мне тут нечего делать! – сказал он через несколько дней после своего возвращения. – Я чувствую себя совершенно бесполезным.
Карана подумала было попросить Лиана разобраться в ее собственных фамильных преданиях и выяснить, чем занимался ее отец в Каркароне. Она не переставала об этом размышлять. Однако воздержалась из опасения, что Лиан откроет что-нибудь неприятное.
В конце осени все вновь собрались в Готриме, у пылающего камина Караны, и сидели, делясь друг с другом тем, что произошло за последние месяцы. Были тут и героические рассказы о сражениях с дикими зверями и чудовищами, и трагические истории. Рассказ Караны занял совсем мало времени: за нее обо всем поведал собранный ею в саду, на огороде и в полях урожай. Он был обильный, поскольку в Готриме закончилась засуха. Что касается строительных работ, то они были далеки от завершения из-за нехватки денег. К тому же подошел срок платить налоги.
Карана со страхом думала об этом, однако попасть в Эллюдорский лес, чтобы отыскать там сокровища Феламоры, не было никакой возможности. Лес кишил лорсками. Карана была абсолютно уверена, что на этот раз у нее обязательно отберут Готрим.
Лиан, даже слушая чужие истории, не переставал грустить. Переписывание сказаний и выступления в качестве сказителя лишь усилили его тоску по тому, что у него отняли. За окном пошел дождь со снегом.
Начали сгущаться сумерки. Придвинув свое кресло поближе к огню, Шанд распечатал бутылку ликера из геллонов – первую из того ящика, который он отправил в Готрим из Туллина. Он щедро, на этот раз не скупясь, налил всем ликера.
– Ты знаешь то стихотворение о «трижды преданном?» — спросил Иггур. – Я все время думал, что там имеют в виду тебя.
– Меня? – рассмеялся Шанд. – Нет, это аркимы были трижды преданы. Преданы Рульком, когда пал Тар Гаарн; потом преданы Феламорой, когда был захвачен Шазмак; но главным образом их предало их собственное вечное безумие.
Таллия смаковала ликер, молча сидя у огня. Она скучала по Джеви, который остался на побережье с Пендером.
– Вы думаете, Мендарк все время был таким? Я имею в виду – порочным? – спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь. Она все еще тяжело переживала то, что он сделал.
Ей ответил Шанд:
– Нет, он всегда любил Сантенар и Туркад. Его недостатками были слишком большая жажда власти со всеми ее побрякушками, а также преувеличенная забота о своей славе. Все было дозволено, если это помогало ему удержаться у власти, – ведь он верил, что только он может выстоять против врага.
– Да, он был более великим, чем казалось, – сказал Иггур. – Хотя я и считал его врагом, должен признать, что он до самого конца вел все дела Сантенара. Мы многим ему обязаны. Никто не смог бы на протяжении стольких лет стоять на защите нашего мира. И тем не менее его преступления ужасны, и их нелегко простить.
– Не забывайте также, что он пережил свое время, как и я, – добавил Шанд. – Жизнь стала для Мендарка бременем. Он ушел бы без сожаления. Однако он любил азартные игры, а шанс схватить машину Рулька был слишком великим соблазном. Но при всем том в конце он совершил доблестный поступок. Возможно, однажды о нем все-таки будет сложено Великое Сказание.
Иггур сделал гримасу и сменил тему. Он не чувствовал себя до такой степени великодушным.
– На днях видели транкса всего в нескольких лигах отсюда. Сколько их прорвалось на Сантенар, как вы думаете?
– Дюжины, если не сотни, – ответила Малиена. – Если мы ничего не предпримем, они разведутся в лесах в большом количестве. И тогда нам никогда от них будет не избавиться.
– В какое беспокойное время мы живем! – воскликнул Иггур. – Иногда я думаю, как могут простые люди продолжать жить, возделывать свои участки и рожать детей, когда этот мир может быть у них так жестоко отнят.
– Да, Сантенар – слишком ненадежный мир, – согласился с ним Шанд. – Ни у кого нет уверенности в будущем. Кто же может что-то планировать?
– Я могу, – презрительно фыркнула Карана. – Пока великие философствуют, смиренные должны трудиться, чтобы заработать хлеб насущный. Если мы не будем работать ради будущего, то увянем, как аркимы. Вы видели мои новые сады? Вот увидите, скоро Готрим расцветет и превратится в маленький рай. И возможно, мне даже удастся заплатить налоги, – добавила Карана, сердито косясь на Иггура: теперь она со дня на день ожидала уполномоченного им сборщика налогов.
Иггур все еще тосковал по Магрете, и со временем боль его становилась только сильнее.
– Если бы был способ вернуть ее сюда, – сказал он, уткнувшись после обеда в бокал с вином. – Она привнесла в мою жизнь надежду, а я ее бросил.
– Я тоже горюю о ней, – грустно произнес старый Шанд. – Но по крайней мере она там с Ялкарой.
– Я думал, тоска утихнет понемногу, – продолжал Иггур, – но каждый день становится все больнее. Как бы мне хотелось вернуть ее обратно!
