Белая Башня. Хроники Паэтты. Книга I (СИ) - "postsabbath" (е книги .txt) 📗
И, беззаботно насвистывая, Варан отошёл от стойки.
Глава 41. Вастиней
Казалось, для Бина в Найре наступили золотые деньки - он почти весь день проводил в компании Мэйлинн. Они постоянно о чём-то разговаривали - о самых пустячных пустяках, которые, казалось, не имели никакого значения ни для него, ни для неё. Какие-то истории прошлого, какие-то мысли о будущем, какие-то размышления на различные темы. И вроде бы лирру совершенно не тяготило общество Бина, да и он чувствовал себя совершенно комфортно. Иногда они молчали, думая каждый о своём, или занимаясь каждый своим делом, но это молчание не вызывало чувства неловкости. Мэйлинн была неизменно ласкова и весела, всегда радовалась появлению Бина и никогда не выказывала желания отдохнуть от него. И, тем не менее, Бин не чувствовал себя счастливым.
Да, он был счастлив в те минуты, когда видел Мэйлинн перед собой и слышал её голос. В такие минуты ему казалось, что цель жизни достигнута и больше нечего желать, разве что ещё больше её глаз, её волос и её голоса. Однако, когда он оставался один, на него медленно, но неумолимо накатывало тёмное отчаяние. Он понимал, что ничего не изменилось. Мэйлинн по-прежнему относится к нему как к другу, а порой ему ещё казалось, что - как к младшему другу, хотя они и были с ней одного возраста. И тогда ему начинало казаться, что именно сейчас, когда они как никогда близки, видятся и общаются постоянно, именно сейчас он особенно усердно роет пропасть между ними. Пропасть, в которую суждено свалиться всем его мечтам и надеждам.
Более того, в глубине души Бин понимал, что так - правильно. Безжалостные слова Кола не лезли из головы. Бин прекрасно понимал, что никакого совместного будущего у него и Мэйлинн быть не может. В такие минуты он твердил себе, что даже если бы случилось чудо, и Мэйлинн влюбилась бы в него без памяти, он должен был бы прекратить всякое общение с ней, прервать эти отношения, потому что они в итоге причинили бы куда больше боли, чем радости, причём для них обоих. Но, конечно, Бин сам слабо верил себе. Более того, иногда, когда он в очередной раз принимал очередной взгляд, улыбку, фразу Мэйлинн за признак влечения, он с трудом сдерживал себя, чтобы не ляпнуть какую-нибудь глупость. Его останавливал лишь страх потерять то, что уже есть.
В общем, Бин не чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Недодавленные вовремя надежды копошились в его душе подобно умирающим змеям, бьющимся в спазматической агонии, и постоянно теребящим душу мыслями «А вдруг?». Вот именно это «вдруг» и стало главным врагом Бина; иррациональное «вдруг» на фоне рационального «никогда». И как у любого инфантильного человека, эта борьба двух противоположных начал вызвала в Бине приступы раздражительности.
Его настроение стало понемногу меняться. Сперва он стал всё более молчаливым, затем - раздражительным. Своё раздражение он с мстительной жестокостью вымещал на Мэйлинн. Ему доставляло мрачное удовольствие видеть, как она тщетно пытается понять причины его внезапной перемены, как растерянно улыбается, когда он грубовато обрывает её попытки поговорить и понять. Жалость к себе, любовь к Мэйлинн, злость на себя и неё, а также на всех богов, какие только есть в Сфере за то, что не создали их равными - всё это давило на Бина, делая его всё мрачнее.
Кроме прочего, его очень сильно подавляло его нынешнее положение в группе. Ведь когда-то всё было совсем по-другому - был он, и была Мэйлинн, и они были вдвоём. Причём Бин совершенно искренне позабыл, что это «вдвоём» длилось менее суток. Ему, напротив, казалось, что был некий период, когда у Мэйлинн был только он, и вот тогда всё было замечательно. Пока не появился Кол, а потом ещё Каладиус, а потом и Варан...
Уже Кол оттеснил Бина от Мэйлинн - более взрослый, более опытный, более умный и компанейский. Но между ним и Колом как-то не было особой границы, несмотря на разницу в возрасте. Бин не стеснялся Кола, не тушевался в его присутствии. Скорее даже наоборот - когда они были втроём, Бин зачастую даже ощущал поддержку Кола, когда тот своим присутствием сглаживал и скрадывал неловкости.
Однако в обществе мага и охотника за головами Бин так и не научился чувствовать себя комфортно. И тот, и другой подавляли его, заставляя отдаляться в самую дальнюю тень и молча взирать на них. Каладиус ужасал своей легендарностью, своей инаковостью, которая сквозила через его подчёркнуто простое общение. Рядом с ним Бин чувствовал себя червяком, который случайно упал с ветки на профессорскую шапку. Иногда он встревал в разговоры Каладиуса с тем же Колом, но ровно настолько, чтобы в любой момент безопасно отступить. Однако дерзнуть завести разговор самому Бин не смел. Более того, он и предположить не мог, что бы такого он мог сказать, чтобы это было интересно магу.
Но ещё хуже было с Вараном. Бин не мог перенести уединения с ним, и, если такое случалось, под любыми предлогами исчезал из комнаты. Варан, хотя был всего на несколько лет старше самого Бина, казался ему чуть ли не ровесником Каладиуса. Бин так до конца и не поверил мастеру Теней. Но особенно терзало Бина воспоминание о кинжале, который он воткнул в спину Варана. В нём поселился какой-то необъяснимый страх, что Варан затаил обиду и злобу на своего неудачливого убийцу. Более того, Бин против собственной воли чувствовал какую-то своеобразную симпатию к этому человеку, своего рода даже некое преклонение, словно перед небожителем, но снова он ощущал себя незначимой пылинкой, которая никак не может быть интересна такому человеку.
Поэтому Бин теперь почти всё время молчал в присутствии Варана и Каладиуса, предоставляя возможность говорить «взрослым». Бину отчаянно хотелось, чтобы он был старше лет на десять, чтобы за его плечами была армия, как у Кола, или Гильдия, как у Варана. Чтобы к нему относились не как к ребёнку, которого по необходимости таскают за собой родители. На самом деле, конечно, никто так к нему и не относился, но Бин крепко втемяшил себе это в голову, и переубедить его было невозможно. Если бы кто и пытался, то лишь утвердил бы его в этой мысли - мол, утешают, утирают сопли...
Теперь, мы думаем, читателю стало вполне понятно, почему Бин с такой радостью воспринял возможность выбраться из Найра. Для него это означало даже не столько освободиться от постоянного присутствия Мэйлинн, сколько освободить её от своего постоянного присутствия, которое, как он был убеждён, её несколько стесняло, за что он был зол и на себя, и даже на неё.
***
Другой невольник Найра, Кол, также имел все основания ощущать себя здесь не в своей тарелке. И дело было даже не в том добровольном заточении, на которое он сам себя обрёк. Кола подкосила собственная уязвимость перед соблазнами этого города. Он перестал себе доверять. Ведь он действительно искренне верил, что его алкогольная зависимость осталась в мутном прошлом, а оказалось, что это не так. И с тех пор он постоянно пытался убедить самого себя, что Мэйлинн может по-прежнему всецело ему доверять и целиком на него полагаться, однако он не слишком верил в эти заверения. Это сводило с ума. Внешне спокойный, самоуверенный и умудрённый, внутри Кол ощущал свою полнейшую беспомощность.
Отдельной песней был их своеобразный любовный треугольник. Кол, который сам поучал не раз несчастного Бина, тем не менее не мог не отдавать себе отчёта в том, что он по уши влюблён в свою юную спутницу. И если в пути это не было такой уж проблемой, потому что каждый день подкидывал всё новые и новые задачки, которые приходилось решать, то сейчас, пролёживая бока на мягкой удобной кровати, Кол не мог не думать об этом. Не думать о ней.
Конечно, бывший центурион полагал, что у него хватит твёрдости затолкать свои чувства под самый дальний и пыльный коврик в самой дальней и пыльной кладовке своей души. Конечно, он прекрасно понимал, что у его чувств нет перспектив. Но свободная от иных забот голова упорно перемешивала одни и те же мысли, взбивая их в плотную пену, заполнявшую всё.
