Погоня за сокровищем - Григорьева Юлия Геннадьевна (читать лучшие читаемые книги txt) 📗
Эту песню Тина услышала когда-то от Кузнечика. Он сидел у ворот их особняка, смотрел на небо, затянувшееся тучами, и напевал старую песню. Сколько тогда было лет мадемуазель Лоет? Кажется, десять. Она присела рядом с мужчиной, чтобы послушать, как он поет. Кузнечик подмигнул дочке капитана, приобнял ее за плечи, и они вместе раскачивались в такт простенькой мелодии.
— Эта песня про шторм? — догадалась Тина.
— Почти, — усмехнулся Кузнечик, поддев кончик носа девочки согнутым пальцем. — Шторм тут как наказание. Расплата за грехи, понимаешь, лапа?
Тина важно кивнула, и бывший пират хрипловато рассмеялся.
— Ничего-то ты не понимаешь, чистое создание, — сказал он.
— Тогда объясните, — потребовала девочка.
— Да что уж тут объяснять, — Кузнечик усмехнулся и снова приобнял Тину. — За все в этой жизни нужно платить, лапа. И за свободу тоже. Хотя… какая это свобода? Это не свобода, маленький ангел, это только видимость. Ты творишь беззаконие и непотребства, нарушаешь законы Всевышнего, и вроде все легко и весело. Кажется, что тебе плевать на виселицу, на пытки палачей, на клинки и пули, на саму смерть плевать, а потом происходит то, что тебе не подвластно…
— Шторм?
— Да, лапа, тот же шторм. От людей можно сбежать, ранения заживут, пистолет врага даст осечку, а стихия — она не дает шанса. Тут как Всевышний решит: выберется корабль из ловушки ветра и волн или нет. Шторм чистит душу, Тина, получше какой-нибудь тригарской бани. Все нутро вывернет и даст тебе полюбоваться твоим же дерь… твоей сутью. Люди проходят через страх.
— Мой папенька ничего не боится.
— Все боятся. Нельзя не бояться; только дурак кричит, что ему не страшно. Перед стихией все равны: и король, и моряк. Она никого не выделяет. Захлестнет одинаково и потащит на дно. Шторм, малютка, — это страшно. Но когда рядом умелый и умный капитан, остается только не сгинуть по собственной дурости.
Девушка открыла глаза, глядя в сумрак каюты. Качка усилилась, и воющий ветер теперь казался особенно неистовым. Тина поднялась на ноги и, придерживаясь за переборку, побрела к лампе, висевшей на гвозде. Бригантину качнуло сильней прежнего, и девушка едва удержалась на ногах. Упрямо поджав губы, она прихватила лампу и развернулась. «Заря» взлетела на волне, сильно накренилась, все-таки свалив Тину с ног. Мадемуазель Лоет прижала к себе лампу, жмурясь от ощущения пустоты, вдруг разверзшейся в животе, когда корабль ухнул вниз.
— Ох, маменька, — выдохнула Тина. — Шторма не боятся только дураки.
Она поднялась на ноги, бригантину мотнуло, и девушка упала на стол. Цепляясь за его край, она добралась до стула и тут же упала на него.
— И вот уж растянуты чертовы сети, — шепотом повторила Тина слова старой пиратской песни и посмотрела на закрытую дверь.
Ей было страшно. Нет, паники не было, скорей, это больше походило на тревогу, волнение, но леденящего ужаса она почему-то не ощущала. Чтобы отвлечься, девушка попробовала представить, что сейчас происходит на «Счастливчике». Скорей всего, то же самое, что на «Красной заре», и папенька непременно, как и Ржавый, отправил бы дочь в каюту, но не стал бы запирать. И, наверное, пришел бы Альен, чтобы побыть с ней. Да, он пришел бы обязательно, и тогда можно было бы прижаться к нему и послушать, как бьется его сердце, живое горячее сердце, способное успокоить одними только размеренными ударами. Как бы было хорошо сейчас оказаться на «Счастливчике»…
Бригантину снова сильно подкинуло, и лампа слетела со стола. Звон стекла смешался с ревом моря и ветра. Тина посмотрела вниз: масло из лампы растеклось темной лужицей.
— Вот и почитала, — хмыкнула девушка.
Вздохнув, Тина взяла в руки книгу, которую ей принес пират. Пришлось напрячь зрение, чтобы рассмотреть ее. Переплет немного истрепался — похоже, ее часто читали. Ржавый поделился любимой книгой? Или же до него кто-то другой ее перечитывал? Какая разница? Ни-ка-кой.
Оставшись без света, мадемуазель Лоет вновь поднялась на ноги, прихватив с собой книгу. Еще не хватало, чтобы она слетела в лужу масла. Тине не было стыдно перед пиратом, это было уважение к самой книге. Маменька часто говорила, что книги — величайшее изобретение человечества, и Тина, несмотря на нелюбовь к некоторым жанрам, была с ней полностью согласна. Подтянув к себе ведро, девушка разместилась на койке, крепко держась за ее края.
Книга лежала под Тиной, прижатая к койке ногой, и в голове девушки всплыло воспоминание, как старый Мартель говорил ей, сидя на бухте свернутого каната и потягивая табачный дым через длинный мундштук своей трубки:
— Огонь на корабле — зло, Сверчок, даже в море. В шторм все лампы тушатся.
— Почему? — Тина сидела у его ног, откинувшись на руки, и щурилась, потому что солнце светило ей в глаза и седины Мартеля подсвечивались его лучами, создавая легкий ореол.
— Вот представь: упадет лампа, разобьется, горящее масло потечет по деревянным просмоленным доскам, вот тебе и нет кораблика. Смекаешь? — ответил старик, усмехаясь.
— Смекаю, — понятливо кивнула девушка и благополучно забыла об этом наставлении.
Тина приподнялась на локте, посмотрела на черную лужицу и поблагодарила стихию за то, что та разбила лампу раньше, чем пленница успела ее зажечь. Тут же пришла мысль, что Ржавый над ней поиздевался, сунув книгу. А потом подумалось, что это была попытка заботы и пират просто не подумал о том, как девушка будет сидеть в темноте, занятый мыслями о надвигающемся шторме.
А потом мыслей не было, ни одной, они все растворились в разрастающемся ужасе перед стихией, набравшей силу. До Тины уже почти не доносились мужские крики с палубы, только рев одичавшего ветра, хлесткие удары волн о борт бригантины и шум дождя, сливавшиеся в единый пугающий до леденящей паники голос шторма. Мадемуазель Лоет зажмурилась с такой силой, что темнота наполнилась цветными пятнами, и молилась.
«Зарю» мотало по взбесившимся волнам, словно щепку, и вместе с ней мотало Тину, уже несколько раз слетевшую с койки, несмотря на то что держалась она изо всех сил. У нее уже болели пальцы и мышцы от напряжения. При попытке встать на ноги девушку снесло очередным взлетом корабля, покорного воле ярящегося моря. Она ползком добралась до койки, чувствуя, что внутренности просятся наружу, но укатилось ведро и теперь громыхало где-то в стороне от нее. Пришлось искать пропажу, сдерживая порыв неимоверным усилием воли.
Ведро девушка нашла, но на койку уже не вернулась. Она сидела, держась за ножку стола, прикрученного к полу, сжав ногами ведро, и давала волю своему желудку, исторгавшему, казалось, саму душу.
— Ох, маменька, — сдавленно просипела Тина, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Как там папенька? Помоги им, Всевышний… и нам. Ох, выжить бы-ы-ы, — простонала она и снова согнулась над ведром.
Вопреки подозрениям Ржавого, мадемуазель Лоет ни разу не завизжала, не закричала, требуя ее выпустить, и на дверь не кидалась. На палубе ей было нечего делать, разве что дать волнам смыть себя, но это было бы дуростью даже для порывистой Тины. Поэтому девушка терпеливо ждала, когда все закончится, продолжая молиться и давая Всевышнему клятвы, что больше никогда, никогда-никогда не будет сквернословить и поминать нечистого. А еще станет приличной молодой особой и забудет о море и приключениях навсегда, честно-честно.
И, когда болтанка уменьшилась и послышались шаги за дверью, Тина, измученная уже не столько штормом и страхом, сколько спазмами, подняла взгляд покрасневших глаз на звук отпираемого замка и просипела, глядя на мокрого насквозь пирата:
— Гарпун тебе в печень, Ржавый.
— Очень мило, — усмехнулся пират. — Я ей жизнь спас, а она меня гарпуном, да в святое.
— Дьявол тебя дери, — закончила мысль мадемуазель Лоет.
— Мелкая хамка, — хмыкнул Урсус и прошел в каюту, с интересом разглядывая Тину, любовно обнимающую ведро. — Потроха на месте?
— Проверь. Если не плавают, значит, еще в брюхе, — она протянула ему ведро, и пират отшатнулся, насмешливо склонив голову.
