Гнев дракона. Эльфийка-воительница - Хеннен Бернхард (книги полностью бесплатно txt) 📗
— Благодарю тебя, Белая госпожа, — произнесла Нандалее и поклонилась хозяйке пещеры. Она обернулась, и впервые с тех пор, как Тилвит познакомился с ней, черты лица ее показались ему мягкими. — Благодарю и вас, Куллайн и Тилвит, что провели нас с Гонвалоном через большие опасности. Я перед вами в огромном долгу.
Куллайн лишь коротко кивнул. «Прощаться — это не для меня, — пристыженно подумал Тилвит. — Нельзя их так просто отпустить».
— Для меня было честью путешествовать с вами. Я никогда не забуду того, что мы пережили и…
Куллайн резко откашлялся.
«Иногда он ведет себя просто как неотесанный чурбан, — подумал Тилвит. — В рассказах стариков приключение, подобное тому, что довелось пережить нам, оканчивалось пиром, а не в какой-то жуткой пещере. Нужно произнести хотя бы несколько торжественных слов», — раздраженно подумал он, но промолчал.
— Гонвалон! — Белая госпожа устремила черный взгляд на мастера меча. — Знай, что там, где идет Нандалее, смерть всегда очень близка. Не ты проклят. Если ты останешься здесь, судьба трех миров примет совсем иной поворот.
— Однажды мудрый совет сделал меня бездушным убийцей, — Гонвалон взял Нандалее за руку. — В будущем я буду следовать только зову своего сердца.
Нандалее посмотрела на своего мастера меча с гордостью и любовью. Бок о бок вошли они под светящиеся врата.
Тилвит смотрел им вслед, пока не закрылись врата. Нужно сложить песню о любви этих двоих! Такая любовь должна стать увековечена.
— Идем, — Куллайн положил руку ему на плечо. — Не стоит здесь оставаться.
Теперь Белая госпожа устремила свой жуткий взгляд на него. Ведомо ли ей его будущее? Такого пророчества, как она выдала Гонвалону, он слышать не хотел. Так же, как и Куллайн, он молча развернулся и пошел за своим другом прочь из пещеры. Но даже там его не оставляло чувство, что она смотрит ему вслед.
И только когда лес утратил следы неестественной белизны, он снова почувствовал себя совершенно свободным.
— Красивая они пара, правда?
Куллайн зарычал, и рычание его могло означать все, что угодно. Иногда его товарищ становился слишком односложным! Тилвит терпеть не мог молча идти по зимнему лесу.
— Похоже, Золотой простил Гонвалона. Без него нам никогда не уйти бы от троллей и Вечнозимнего червя.
Куллайн снова зарычал.
— Ты становишься свидетелем любовной истории, настолько трогательной, что даже Золотой забыл обиду и бросился им двоим на помощь, а все, что ты можешь сказать на это, это только рычание, словно у тебя что-то не в порядке с желудком?
Внезапно Куллайн остановился. Когда он обернулся, его изуродованное лицо выглядело еще страшнее, чем обычно.
— Ты действительно думаешь, что стал свидетелем благородных поступков? Ты что, ослеп? Ты что, не видел, чей облик принял Золотой, когда пришел к нам? Он был Гонвалоном. Все, что он делал, служило одной-единственной цели: уничтожить мастера меча.
— Да это же бред! — возмутился Тилвит. — Без помощи Золотого Гонвалон бы умер. Зачем ему исцелять его, если он хочет его уничтожить?
— Да это же очевидно! Чтобы насладиться тем, как он сломается. Не из сострадания. Он провел ночь любви с Нандалее. И я уверен, что он воспользовался своей силой, чтобы она стала для нее незабываемой. Гонвалон знает об этом, но будет молчать, чтобы защитить Нандалее от правды. А она будет задаваться вопросом, что стало с тем чудесным любовником после той ночи, когда Гонвалон спас ее от троллей. Разве ты не почувствовал напряженности, которая появилась между ними? Медленный яд Золотого уже начал действовать.
— Я действительно не заметил ничего подобного, когда эти двое вошли в звезду альвов, — обиженно ответил эльф, понимая, что товарищ прав.
Куллайн молча покачал головой и пошел дальше. Тилвит знал, что больше его товарищ ничего не скажет. Он и без того произнес непривычно длинную речь. Он не любил говорить. Все свои тревоги он проживал наедине с собой.
Тилвит подчинился ледяному молчанию зимнего леса и своего товарища. Но то и дело задумывался о песне, которую хотел сложить. В песне мир может быть лучше, чем на самом деле. У него будет только преодолевающая все преграды любовь и великое приключение. А о Золотом он промолчит. Эльф улыбнулся. Таков ответ поэта, решившего одолеть небесного змея.
Сын свиновода
Марвад сидел за скалой и наблюдал за сухим руслом реки, разделявшим оба войска. Ночь была удачной. Месяц узкий, словно нож убийцы. Было достаточно света, чтобы такие люди, как он, могли заниматься своим делом, и в то же время достаточно темно, чтобы их было не слишком легко обнаружить.
На небе было совсем мало облаков. На небосклоне, словно огненные глаза, сияли тысячи звезд. Они были единственными свидетелями маленькой войны, которая велась между двумя лагерями уже не первую неделю. Война, сделавшая его богачом. За голову каждого лазутчика, которую он предъявлял, ему давали десять золотых. И здесь ему не нужно было даже опасаться, что днем его найдут в укрытии родственники одной из жертв. Возвращаясь в лагерь Муватты, он был в полной безопасности. Кроме того, он сам мог решать, в какую ночь выйти на охоту. Он ходил по тропе крови вот уже почти двадцать лет, но такого успеха, как за последние луны, не было еще никогда. Когда все это закончится, он сможет уйти на покой. Марвад подумал о мешочке с деньгами, который зарыл в трех милях от лагеря в скалистой ложбинке. Он богатый человек. Священный город кормил его многие годы, но там у него набралось уже слишком много врагов. Просто поразительно, как обходятся друг с другом богатые и властные люди. На наемных убийц спрос был всегда. Особенно во времена Небесной свадьбы, когда там собирались сатрапы, дворяне и купцы со всего королевства.
На лунный серп набежала туча. Марвад воспользовался мгновением темноты, чтобы пересечь русло ручья. Он хорошо знал эту местность. Днем и ночью он проводил часы за разведкой. И знал, как мыслят охотники на другой стороне. Есть разница, выслеживать волка, ирбиса или человека. Марвад снова улыбнулся. Самоуверенно втиснулся в узкое углубление и слился с местностью. Он нашил пучки травы на свою тунику цвета земли, натер тело сажей. В такие ночи как эта его силуэт полностью сливался с местностью. Ему даже ложбинка не нужна. Достаточно лечь на землю и лежать неподвижно — и он будет все равно что невидимкой.
В лагере над ним смеялись. Вот глупцы! Только казначей при виде его перестал улыбаться. Он знал, чем занимается Марвад по ночам и насколько хорошо это у него получается.
Марвад прищурился так, что глаза превратились в узкие щелочки, чтобы белки не выдали его в темноте. В сумерках он как следует вымылся. Запахов он не источал. Пока он не двигался, был похож на кусок пустыни. Теперь нужно просто полежать. Так он поступал и в прошлые ночи. В какой-то момент один из стражников подходил к нему. И прежде чем они успевали понять, что с ними происходит, он перерезал им горло. Для этого нужно было только дождаться, пока они не подойдут настолько близко, что едва не наступят на него.
Марвад вслушивался в ночь. Шум в лагере Арама постепенно стихал. Он услышал пронзительный смех женщины. Громко закричал осел.
Что это, шаги? Нет… Время шло. Иногда не задремать было тяжело. Когда начинало клонить в сон, он думал о своем отце. Воспоминания по-прежнему вызывали гнев. Даже после стольких лет. Это помогало. Память о голодной зиме помогала не уснуть. Он все еще чувствовал ее, жгучую боль внутри. Как часто тогда он ложился в постель голодным. Отец заставил голодать всю семью, чтобы откормить свиней. У животных всегда и всего было в достатке.
Вспоминал он о своем младшем брате, который умер, сотрясаемый лихорадкой. Он до последнего держал его за руку. Отец был в свинарнике и больше всего заботился о том, чтобы этим тварям было тепло и чтобы они не заболели. Его свиньи были лучшими в сатрапии. Когда отец возил их на ярмарку в Нари, то получал там призы, о которых другие свиноводы могли только мечтать. Но из этих денег в дом не попадало почти ничего. Когда отец продавал своих свиней и всякий хлопал его по плечу и хвалил, он приходил в веселое расположение духа. Но только не со своей семьей… Он пил, играл и спал со шлюхами. А возвращаясь домой, он был с похмелья, мрачен, а кошелек его был пуст. И им снова предстоял год, полный лишений, и надежды на то, что, возможно, в следующий раз все будет иначе.
