Колдуны и министры - Латынина Юлия Леонидовна (книга жизни .txt) 📗

– Значит, – уточнил Киссур, – Нан не был доволен мятежом Ханалая?

Маленький варвар опустил глаза:

– Я бы не хотел говорить плохих слов про господина Нана, но он был скорее рад, чем огорчен. Он сказал, что всякий, кто сейчас начнет спасать государство, будет как человек, попавший в болото: чем больше дрыгаешься, тем быстрее тонешь. И разумный человек должен подождать, пока все, кто спасают государство, утонут или вымажутся в грязи, а народ устанет воевать и захочет только одного: объединиться вокруг человека, при котором был мир.

– Ты как будто с этим несогласен?

– Думаю, – сказал маленький варвар, – что чиновник должен спасать государство не только тогда, когда ему это выгодно.

После этого Киссур бродил по острову, пока солнце не стало клониться к западу. Он еще раз выкупался в холодном, но чистом море, а потом вернулся и сел у шасси штурмовика. Вдалеке за стальным куполом красная машина грызла землю.

Киссур подумал и вынул из ножен меч.

Еще вчера, когда Киссур обнажал этот меч, в стороне обращенной вниз, отражалась нижняя половина мира, а в стороне, обращенной вверх, отражалась верхняя половина мира, а по лезвию этого меча пролегала дорога на тот свет. Теперь в мече отразились только белые грязные ноги штурмовика.

Мироздание рухнуло. Дорога в иной мир больше не пролегала по острию меча, а настоящим оружием стали стальные птицы и разноцветные кнопки. И убить им можно было только одного человека. Киссур потрогал кончик меча – не затупился ли от вчерашнего дела, и, примеряясь, приложил кончик к своей груди.

Кто-то накинул ему на плечи теплую куртку. Киссур обернулся: это был Сушеный Финик. Киссур сделал знак рукой, – Сушеный Финик сел рядом и тоже прислонился к стальной стойке.

Киссур убрал меч в ножны.

– Я гляжу, ты нашел с ними общий язык, – сказал Киссур. – Они очень смеялись, когда ты завопил, как их штурмовик.

– Да, – согласился Сушеный Финик, – они смеялись, когда я вопил как штурмовик и ухал как филин, но я не думаю, что они плакали ли бы, если б я спел им песню о бое в Рачьем Ущелье. Я не думаю, что они бы вообще поняли мои песни, даже те из них, которые говорят по-вейски.

– Спой мне о Рачьем Ущелье, – попросил Киссур.

– Я сломал свою лютню, когда ты убил свою собаку, – отозвался Сушеный Финик.

Они помолчали. Красное солнце садилось в воду, и по бетонной полосе дул резкий, холодный ветер. Это было очень тоскливое место на самом краю мира.

– Ты не знаешь, они о чем-нибудь договорились?

– Они сидели еще четыре часа, – ответил Сушеный Финик, – и по-моему, они все это время только трепали языками. В жизни не видел людей, которые так много треплют языком! Потом они пошли и кое-что рассказали нам.

Они рассказали, что Нан и яшмовый араван летят в лагерь Ханалая. Нан заберет государя, чтобы тот отдал все приказания, какие им нужно; а яшмовый араван, кажется, хочет остаться и проповедывать мир и согласие.

И Сушеный Финик скорчил невероятную рожу, показывая, что он думает о шансах яшмового аравана на успех. Они замолчали и стали глядеть на красный закат.

– Ты им все правильно сказал, – произнес Сушеный Финик. – Надо выполоть Ханалая, как сорняк, и тогда в ойкумене наступит мир. Война с мечом и копьем, конечно, лучше мира, но лучше уж мир, чем война этим чужеземным оружием.

Шум двигателей заставил его умолкнуть. Одна из дальних машин качнулась и выехала на бетонную полосу. С края полосы замахали флажком. Челнок побежал по дорожке с быстротой страуса, подобрал ноги и ушел в небо.

– Ладно, – сказал Киссур и поднялся на ноги, – я тут кое-что придумал, – пошли.

И если вы хотите узнать, что именно придумал Киссур, – читайте следующую главу.

Глава двадцать первая,

последняя

Государь Варназд не удивился, когда ночью его разбудил шепот Нана: первый министр теперь часто навещал государя. Покойник приходил и садился в изголовье. На рассвете он таял. Варназд рассказывал все, что случилось за день, и спрашивал совета назавтра. Тот горько плакал, что не уберег государя, и давал советы.

Поэтому Варназд не удивился, когда Нан разбудил его, но воспротивился, когда Нан шепотом велел ему собираться.

– Зачем? – возразил Варназд. – Вы уже столько раз помогали мне бежать; а наутро я опять просыпался в этой спальне.

– Вставайте, – вмешался еще один человек, и Варназд, вглядевшись, промолвил с упреком:

– Яшмовый араван! И вы тоже умерли? То-то сегодня утром охранники так странно о вас шептались!

– Государь опять плачет ночью? – раздался насмешливый голос, и в проеме двери показалась круглая, как репа, морда стражника.

– Ого! – промолвил стражник изумленно и потянулся к ножнам.

В руках Нана негромко чавкнуло, охранник сложился пополам, упал и утих. «Хороший сон», – подумал Варназд.

Кое-как покойный министр уговорил государя одеться. Они выскользнули в сад и побежали на ровную лужайку за павильоном Сумеречных Врат. Варназд продрог от росы. Небо заволокло тяжелыми, как коровье вымя, тучами, деревья от холода и ветра стучали ветвями, и над деревьями качалась, словно на паутинке, синенькая звезда. Вдалеке послышался топот всадников. Нан затолкал Варназда в кусты. На лужайку выехал ночной дозор повстанцев. До государя донесся обрывок разговора:

– Что с того, что стреляли? В беса надо стрелять серебрянными шариками, тогда он рассыпается с визгом и вонью.

– Все равно, – возразил другой дозорный, – если Арфарру унес бес, то зачем он прихватил с собой яшмового аравана?

И дозорные проехали дальше. Прошло немного времени, – Варназд поглядел на небо и увидел, что синенькая звезда, которая висела над лужайкой, спускается все ниже и ниже, и это не звезда, а скорее птица. Крылья птицы не шевелились. Одно крыло было с красным огоньком, другое с синим огоньком. Это была, без сомнения, родня тем каменным птицам в Зале Ста Полей, что умеют танцевать и славить государя.

Варназд испугался, его стала бить крупная дрожь. Нан подхватил его на руки, как ребенка. Птица села. Нутро ее распахнулось. Покойный министр подсадил в нутро государя и влез сам. Яшмовый араван, к изумлению Варназда, остался по ту сторону.

– Не покидайте меня, – попросил Варназд.

Нан за спиной его вспыхнул и закусил губу.

– Я должен остаться, – сказал Бьернссон.

– А можно я останусь с вами?

Один из пилотов начал ругаться.

В это время ночной дозор, обсуждавший пропажу яшмового аравана, повернул назад и увидел впереди за абрикосовыми деревьями синий свет и услышал монотонное урчание.

– Вперед! – завопил командир дозора.

Мятежники выскочили на полянку. Раздался испуганный вопль, и гудящая стрела переломилась об обшивку боевой машины.

– Дураки, – орал старший, – это бес! Стреляйте серебряными шариками!

– Стойте! – вскричал Варназд, – вы не смеете стрелять в своего государя! – И полез обратно из кабины.

Два серебряных шарика хряснули, один за другим, об обшивку.

– Братцы, – вопил обрадованно старший дозорный, – серебро его не берет! Это не бес, а простое железо!

Бьернссон отскочил от челнока и упал в густую траву.

– Взлетайте, – закричал он.

Проворный десантник схватил государя за шкирку и втянул его обратно. Другой человек выскочил наружу с веерным излучателем, и дозорные вспыхнули, как лучина, брошенная в очаг. Подхватил Бьернссона подмышки, швырнул его в кабину и прыгнул сам. Челнок завыл и взлетел.

– Сидите и не нойте, – приказал десантник Бьернссону. – Вас бы завтра убили.

Бьернссон повернулся к Нану, поглядел ему в лицо так, словно видел, что у него написано на обратной стороне глаз, и сказал со странной улыбкой:

– А я думаю, меня убили бы сегодня. И вовсе не Ханалай.

У Нана по спине пробежал холодок.

– Что вы хотите сказать? – спросил Нан каким-то не своим голосом. Но в этот момент внимание их было отвлечено новым обстоятельством.

– Это что такое, – сказал пилот, указывая на экран. – Еще одна машина!