Хельмова дюжина красавиц. Дилогия (СИ) - Демина Карина (библиотека электронных книг .TXT) 📗
— И правильно бы сделал, — Евдокия коснулась щеки.
Щетина.
И колется, наверное… и до полной луны не сойдет, но и вырасти не вырастет. Лихо пробовал бороду отращивать, так ведь не росла…
…заговоренная.
Проклятый.
— В общем-то, следующие несколько месяцев я жил у него. В казарму возвращаться было рано, меня б не допустили. Вовсе намекали, что надо бы в отставку подать… по состоянию здоровья.
— Ты не подал.
— Подал бы… Бес не позволил, сказал, что сначала он меня в седло посадит, а потом уж я буду решать, позволяет мне здоровье служить или нет. И посадил. Не только.
Эти воспоминания — с острым запахом шоколада, до которого Себастьянова квартирная хозяйка весьма охоча. С длинными зимними вечерами в лиловых тонах и прогулками.
Прогулки Лихо ненавидит.
Ему страшно. И стыдно за страх.
Он пытается найти причину, чтобы не выходить из дома, и Бес всякий раз выслушивает, кивает и бросает короткое:
— Идем.
Идти приходится.
По улице, мимо людей, стараясь не пялиться на них, не высматривать среди гуляющих фигуру в сером плаще… тот мертв, но есть же другие…
…по парку, той самой дорожке, которая…
…под снегом или дождем, не важно. И Бес рядом, идет, рассказывает очередную свою безумную историю, которая наверняка наполовину выдумана, но Лихо слушает.
Это отвлекает.
— Так получилось, что за эти месяцы Бес стал самым близким мне человеком. К концу весны я вернулся на службу… в общем-то дальше у каждого своя жизнь. Но мы все равно виделись часто… я служил… он тоже… про его подвиги часто писали, правда, редко, чтобы правду… от той истории с бандой Соловейчика у него еще шрам остался… а крышевецкие аферисты едва не утопили… его и отравить пытались, и проклинали…
— А он все живет и живет… пар-р-разит…
— Это да, — Лихо не удержался от улыбки. — Живет и живет… и пусть живет. Он мой брат и… и он никогда не хотел причинять мне боль. Специально. У него порой странные методы, но…
— Ты уехал на границу не только потому, что нужны были деньги?
— Да.
Наверное, это правильно, когда кто-то знает про Лихо едва ли не столько же, сколько он сам.
— Я долго с отцом не разговаривал. Хотя нет, просто не искал встречи, как и он со мной. Вооруженный нейтралитет. Он знал, что Бес рассказал мне о… том предложении. А я знал, что он знает и… как-то вот неловко было. Чувствовал себя виноватым, хотя вроде и причин не было. Но все равно…
Он замолчал, прислушиваясь к темноте, которая смотрела на Лихо пустыми глазами призраков. Он чувствовал их, бестелесых, незримых, рожденных пролитой в доме кровью, но пока еще бессильных.
Пока.
Еще.
Луна росла, а с ней росла и сила дома. И призраки, выглядывая из зеркал, подступали ближе… крались, чтобы остановиться у самой постели. Они видели Лихо иным…
…и не его, но тварь, которая засела в нем.
Боялись.
Пускай. И глухое рычание заставило призраков отступить.
— Все хорошо?
— Все хорошо, Ева…
Сам дом замирает, не готовый пока перечить страшному гостю, но готовый слушать его историю. Пускай…
— Отец сам появился. Пришел. Не просил прощения, но сказал, что за семейным ужином меня ждут. Я появился, думал, что они с мамой помирились, но нет… семейный ужин — это такое мероприятие… довольно тоскливое… сестры, братья… кроме Беса, он по-прежнему был вне рода, пусть отец старательно делал вид, что все замечательно… он приловчился вид делать. Зато были гости…
…девушка в белом платье.
Не только она, но Лихо видел лишь ее… чеканный профиль с курносым носиком и капризно выпяченной нижней губкой, которая показалась ему весьма очаровательной.
Бледный овал лица.
Брови вразлет и карие глаза, яркие, разума лишившие…
…а Бес сказал — приворот.
Противозаконно, но очень эффективно… легкая форма, чтобы интерес вызвать… вызвала… Лихо растерялся под взглядом ее. И помнится, смотрел, смотрел, не способный насмотреться. Он и сейчас помнит кисейный туман ее наряда, флердоранж в темных волосах, локон на шее, саму эту шею беломраморную.
Помнит руку и топазовый браслет, казалось, чересчур массивный, тяжелый для хрупкого этого запястья. Помнит, как браслет почти соскальзывал с узкой ладошки, с пальцев чрезвычайно тонких… и тогда Христина вскидывала руку, и браслет падал уже к локтю, сминая кисейный рукав.
А Лихо смотрел, не находя слов, чтобы выразить восхищение…
— Она была купеческой дочерью…
— Прямо как я, — фыркнула Евдокия, локоть выставляя, точно отталкивая. — Тебя, Лихо, прямо тянет на купеческих дочерей…
— Грешен, каюсь… — локоть он гладит, пальцами ощущая шершавую кожу. — Но не раскаиваюсь.
И от поцелуя она уворачивается.
Упрямая женщина.
Окольцованная…
— Ее отец сделал миллионы на соли… а Христина — единственная наследница.
— И вас решили свести.
— Точно, свести…
…тогда все казалось иным, солнечным, весенним. А ведь и вправду весна была, та самая, робкая, с ярким солнцем и лиловыми первоцветами, которые продавали по медню за пучок…
Весна и прогулки.
Парк.
Двуколка. Христина под кружевным зонтиком. Она бережет фарфоровую кожу, слишком нежную, чтобы прогулка длилась хоть сколько бы долго… ветер холодный. И Христина кутается в соболя.
Она молчит, и в этом молчании Лихо усматривает скрытый смысл.
Как и во взглядах.
В каждом ее движении, в самом ее существовании, так резко перевернувшем его жизнь.
…а Бес сказал, что так бывает. Приворот отступает, а душа, не желая расставаться с любовным дурманом, сама уже вспыхивает.
И он, Лихо, полыхнул.
Жил от встречи до встречи, а между ними становился нервозным, злым…
…дрался.
И это тоже естественно для приворота. Наверное, он, Бес, уже тогда понял в чем дело, оттого и промолчал… и наверное, будь Христина иной, не стал бы вмешиваться…
Теперь легко гадать.
— Христина попросила познакомить ее с Бесом.
— И ты познакомил.
— Да, почему нет? Я не ревновал… странно, к остальным — да, даже к случайным знакомым. А к нему — нет. Это ж брат и… я гордился, что он мой брат.
Евдокия хмыкнула, кажется, она-то гордости по поводу такого родства испытывать точно не будет.
— Я радовался, что они так легко нашли общий язык. Да, я хотел, чтобы Христина понравилась ему… и чтобы он Христине… большая дружная семья. Дурак?
— Еще какой, — Евдокия провела ладонью по спине, не то успокаивая, не то проверяя, не пробивается ли шерсть.
— Через неделю Бес прислал записку. Пригласил в гости… поговорить… я и появился… ну и увидел… их вдвоем увидел.
И теперь-то горло перехватывает от боли.
Чтобы унять ее, Лихо обнимает свою женщину, крепко, до хруста в костях, а она терпит, гладит щеки. Успокаивает.
— Поначалу думал, что с ума сойду… мне она нужна была… а Бес про приворот… про то, что эта нужность — неестественного свойства, и просто отец в очередной раз решил семейные дела за чужой счет поправить… за мой, значит… а я ему нос разбил.
— Сильно?
— Сильно.
— И полегчало?
— Если бы, — вздохнул Лихослав, губами трогая шею. — Знаешь… всем было все равно. Христина не чувствовала себя виноватой, она прямо заявила, что меня не любила и не любит, и что взрослые люди всегда сумеют договориться… отец тоже так считал. Сказал, что я дурю, что более выгодной партии не найти… сестры плакали… они быстро поняли, что без Христининых денег им не видать красивого дебюта, да и вообще все сложно… братья тоже рассчитывали… быть королевским уланом в столице — дорого…
— Знаешь, — Евдокия наматывала прядь на палец, — я начинаю думать, что Себастьян — единственный относительно нормальный человек во всей твоей семейке…
— Родственников не выбирают.
— Их это не оправдывает. И ты уехал.
— Да. Я… опасался, что уступлю. Знаешь, разумом я все прекрасно понимал. Что Христина меня не любила и любить не будет, что это… приключение — у нее не первое и не последнее… что я не хочу такой жизни. Но разум — это одно, а… я физически не мог без нее. И да, я уехал. Никому ничего говорить не стал… думал, год проведу на границе, а там — как-нибудь… что-то да решилось бы.
