Рождение волшебницы - Маслюков Валентин Сергеевич (книги без регистрации бесплатно полностью TXT) 📗
– Давай.
– Зарыл пират золото? За это ему попортили ноги. Говорил он тебе?
– Говорил.
– Поклянись.
– Клянусь чреслами Рода Вседержителя, печенью его, сердцем и почками, что пират черпал червонцы лопатой. Так он мне говорил и уверял с таким пылом, что любой бы поверил.
– Послушай, Горшок… Я никогда тебя не цеплял… зря. Скажи только честно. Статочное ли это дело: молчал-молчал, а девчонке какой-то и выложил?
– А как он без меня свое золото отыщет, когда уж все позабыл и приметы свои потерял? Без Золотого Горшка, а?
– Ве-ерно… – протянул Чмут. Расслабленная рука его соскользнула с Золотинкиного плеча. – Род Вседержитель! Верно… Золото к золоту тянется.
– Вот то-то и оно, – молвила она.
– Но ты же никому не говори! – спохватился Чмут.
Она двинулась к пробивавшемуся в это гнилое место свету.
Разумеется, Золотинка сомнительными откровениями ни с кем не делилась. Как угораздило Чмута разболтать едва родившуюся, неокрепшую и такую ненадежную еще тайну, трудно даже и объяснить. Можно только предполагать, что сомнения точили его и, не имея мужества вынести пытку в одиночестве, он разделил ее с друзьями. А дальше зараза передавалась, как моровое поветрие. Очень скоро Золотинка осознала всю тяжесть последствий неосторожного разговора с Чмутом, шаткий рассудок которого не следовало бы подвергать испытаниям. Друзья-приятели все к ней вернулись – заговорили, заулыбались и стали заглядывать в глаза. Золотинка – это было потрясение! – обнаружила, что с пиратом они замирились еще раньше. Позднее Баламут посвятил ее в подробности великого примирения. И спросил неладно вильнувшим голосом:
– Так это, насчет сокровищ… Я думал – врут… А вчера мужики поили пирата в кабаке. Он признался.
– Признался?
– Спьяну и выболтал: Тифонские острова. Говорит, есть два надежных места и одно темное. – Баламут испытующе глянул. – Мужики галдят: не захочет добром, на поводке водить будем.
– Спасибо, Баламут, – дрогнула Золотинка. – Лучше бы тебе со мной не разговаривать, когда все видят. Они тебя цеплять будут.
За ними и вправду следили. Не успел Баламут оставить девочку, как налетели Череп и Чмут:
– Ты что ей там сказал?
А пирата, того и вовсе не выпускали из рук. Два дюжих крючника таскали его по очереди на закорках: от одного кабака до другого. Пират же покрикивал и размахивал клюкой, он уж почти не просыхал и врал все наглее, ожесточаясь. Такую чушь порол со злобным смехом в лицо, что здравому человеку стыдно было и стоять рядом. Люди сомневались. Спорили на пустырях и по домам, шептались и откровенно переругивались. Но поить пирата поили. Он исправно принимал задатки от желающих участвовать в предприятии и, живописуя надежды, уклонялся от уточнения некоторых подробностей. Примечено было, что пират, изо дня в день купаясь в деньгах и славе, ничего себе не приобрел: ни новой куртки, ни хотя бы целых рукавов к старой. Наоборот, за две недели беспробудного пьянства он еще больше обтрепался и одичал. Из этого надо было делать вывод, что надежды свои он возлагал на будущее.
Не было прохода и Золотинке. «Если ты веришь мне чуточку, не верь тогда ничему», – вот все, что она могла предложить Баламуту. Для остальных не осталось и этого. Малознакомые люди рассыпались перед ней в изъявлениях беспричинной приязни и, застенчиво сюсюкая, предлагали затейливо наряженных кукол, ленты, пряники, леденцы, глиняные свистульки и один раз изумительное подобие большого трехмачтового корабля со всей оснасткой и даже маленькими бочечками в трюме – Золотинка так и обомлела. Ни деньги, ни подарки она не брала, а правду говорила – люди обижались.
Поплева первым набрался духу заговорить о побеге. Тучка, не отвечая, грыз ногти. А Золотинка, кругом виноватая и несчастная, не имела собственного мнения. И оттого, что они не обронили ни слова упрека, легче ей не было. Еще раз расспросив девочку об обстоятельствах столкновения с детьми и пиратом, Поплева пожевал губами, кусая усы, вздохнул и отправился на берег переговорить со слободскими мужиками начистоту. Тучка остался на хозяйстве: братья не оставляли теперь Золотинку одну. Вернулся Поплева с подбитым глазом и так объяснил домашним, что это значит:
– Мужики берут нас в долю.
Они занялись подробностями побега: куда, как, когда. Что с собой везти, а что бросить. Бросать приходилось много, так много и навсегда, что Золотинка шмыгала носом и зверски напрягала лицо, выказывая тем готовность преодолеть любые трудности. Братья в упор не замечали этих поползновений. А потом, отвернувшись, принимались с невиданным ожесточением сморкаться. Так, в самом смутном состоянии духа, когда за едва просохшими слезами следовало лихорадочное воодушевление, просидели они большую часть ночи.
Как выяснил Поплева, составилась уже артель «золотоискателей» – участников предприятия, которые наняли на паях мореходное судно «Помысел». Пайщики позаботились о том, чтобы чудесная девочка не ускользнула от них раньше времени – за «Тремя рюмками» приглядывали. Оставалось всегда готовое принять беглецов открытое море. Простор и чужбина. Под утро донельзя утомленные обитатели «Рюмок» разошлись спать, и было у них смутное чувство, что долгое ночное бдение само по себе как-то все ж таки беду отодвинуло.
Проснувшись поздно, они узнали от крикливого лодочника, что пират отдал концы. То есть, выражаясь совершенно определенно, умер. Утонул, если уж быть точным. Захлебнулся.
Судьба глумливо обошлась с пиратом и с теми, кто в него уверовал. Трудно подобрать приличные выражения, чтобы изъяснить дело и не оскорбить смерть… Пират захлебнулся собственной блевотиной. Произошло это в доме Ибаса Хилина, именитого колобжегского купца, который взял на себя значительную часть расходов по снаряжению «Помысла».
Насмешка судьбы проглядывала еще и в том, что Ибас Хилин, тертый мужик, приставил к пирату служителей, которые не спускали с него глаз. Эти прислужники, то ли няньки, то ли сторожа, отлучились на четверть часа, в соседнюю комнату. А пират, упившийся до положения риз, пал навзничь, лицом вверх, и тут ему стало плохо. В исторгнутых из самого себя бурливых хлябях он и утонул. Словом, это был редчайший случай самоутопления моряка на суше. Кто мог такое предвидеть?
И странно: это случайное обстоятельство – смерть пирата – с непреложной ясностью показало верующим и неверующим, что никаких сокровищ не было и в помине. Теперь уж с этим нельзя было спорить, не навлекая насмешки. Опозоренный Ибас Хилин, человек, вообще говоря, основательнейший, не смел показываться на людях.
Так что собравшиеся над Золотинкой тучи разошлись. Но отношения с берегом испортились. Взрослые и дети, кто по мелочности души, а кто и без задней мысли, не давали ей забыть случившегося. Вольно или невольно люди ставили ей в вину свое собственное необъяснимое обольщение. Золотинка притихла.
Из окна комнаты виднелась высокая крепостная стена с каменными подпорками и углами. Близко подступила башня, которая называлась Блудница. Это оттого, что она долго-долго блуждала, прежде чем окончательно стать и загородить собой свет. На деревянном верху башни без конца ворковали голуби. Грани башни, обращенные внутрь крепости, были прорезаны затейливыми, с полукруглым верхом, оконными проемами без переплета и стекол. Они всегда, сколько Юлий помнил, были наглухо закрыты изнутри деревянными щитами. Как будто Блудница скрывала в себе нечто непостижимое: привалившись изнутри к ставням, день и ночь глядел в щелочку превратившийся в скелет узник. Или узница.
Юлий рос под сенью тайны, не пытаясь ее разрешить, что свидетельствовало о природных задатках мальчика, всей его повадке – созерцательной и непредприимчивой.
Примерно в это время, сколько помнится, он свел знакомство со своим старшим братом наследником престола Громолом.
– Когда большой стану, государем… Знаешь, что я с ней сделаю, с Милицей? – спросил Громол, больно ухватив брата выше локтя.
