Оловянная корона (СИ) - Билик Дмитрий (книги TXT) 📗
Халиль бахатуру хотел понравиться. Все для этого делал: то слово доброе скажет к месту, то любезность какую окажет. Вроде не в услужение, а так, от сердца. Конечно, хазарец и к мурзе тянулся, все-таки господин, но скорее внешне. С таким шурпу не сваришь. А вот к Айвину-мухтараму надо было быть поближе. С таким и в Тамук к самому Иблису спуститься не страшно.
Вот Хелен-Бике так и не проложила тропинку к сердцу Халиля. Да, женщина была необыкновенная, что и говорить, но все-таки женщина. Чего от них хорошего ждать? Все равно воткнут клинок тебе в спину именно в тот момент, когда меньше всего ожидаешь. Но Халилю до этого какое дело? Хелен-Бике на хазарца не глядела, а тот отвечал ей взаимностью.
Единственный, кто смотрел на Халиля волком - щенок мурзы Фергус. Глаз с хазарца не сводил, все вынюхивал, надеясь поймать с поличным. Но молод и неопытен щенок для такого матерого шакала, как Халиль. Пусть бродит тупым теленком за ним, ничего не выведает. Хазарец всем своим видом показывал - мол, гуляю, восхищаюсь, никак непотребств не замышляю. В общем, ходил важно и неторопливо, подобно зажиточному баскаку на базаре.
Но вот как срок подошел, скинул с себя Халиль шкуру овцы и стал самым что ни на есть настоящим волком. Наутро уходить должны были, значит, настала пора действовать. Помолился он на закате, как велел Салла, да спать лег. Только сна, естественно, никакого, от нетерпения даже ногами подергивает.
Мурза с бахатуром ложились позже, но и они наконец улеглись, поворочались, засопели. Щенок так давно раскинул руки - лежит, носом свистит. И в деревне все затихло. Но Халиль на то и живой до сих пор был, с руками-ногами, что терпением громадным обладал. Подождал, и правда - вот ведь сучонок безродный - так и есть, притворяется. Приподнял Фергус голову, обвел взглядом, на Халиле остановился, опять улегся. И снова ждать.
Но и тот вскоре успокоился, дыхание выровнялось да с прихрапом стало. Пора, значит. Хазарец поднялся, бесшумно подошел к двери и выбрался наружу. От холодного воздуха пробрало до костей, но Халиль лишь плотнее в халат укутался, осмотрелся. Вон там слева еще сарай, дальше, стало быть, Хелен-Бике, ей уж отдельную вежу выделили. Тама, значит, ставка то ли мурзы, то ли хана - Мансура. Вот этот Халилю по душе пришелся. Лицо дурное, зато правитель жесткий, властный. И видно, что знает, как свою выгоду сделать. На это у хазарца глаз приметный был.
Ну да ладно. Шайтан со всеми этими мурзами, надо и о себе побеспокоиться. Стало быть, там они ели, вон туда их первый раз завели. Значит... Халиль побежал чуть пригибаясь меж домов, осторожно озираясь, то и дело прячась. Точно проснулся в нем тринадцатилетний воришка Хали, кормивший себя и двух младших братьев лишь тоненькими ловкими ручонками на хазарском базаре. Конечно, не те глаза у Ибн Шиина, как в молодости, но даже старый ястреб все еще ястреб - разглядел небольшой домик и спящего у него стражника.
Эх, не разбудить бы этого осла. Халиль по-свойски прошелся рукой по карманам - ничего. Хазарца даже пот прошиб, как же так? Неужели все зря. Ах, Мансур, Мансур, неужели ты даже людям своим не доверяешь? Ключа ведь нет, а без него внутрь не попасть. Ибн Шиин с досады дверь толкнул и счастью своему не поверил. Ах, Салла, Салла, славься по всем землям, ибо один истинный ты на свете, не оставил своего верного слугу. Не заперто, вот ведь, не заперто.
Проскользнул Халиль внутрь, но осторожно, ногой пол ощупывая, чтобы не опрокинуть чего, шум не поднять. Глаз хоть в темноте и видит, но дверь все же до конца не затворил, так удобнее. Руками помогает, хвать-шасть. Бармаки бегают, ощупывают, примеряют. Только шайтан его дери, не понял ничего хазарец. Ожидал казну увидеть, с пушниной и алтыном, в ясак уплаченными. Или на худой конец схрон с китабами. Можно было бы в Хазар тогда их свезти, не самому, конечно, елымана какого-нибудь найти, поглупее. На родине у Халиля китабы дорого стоят, потому что редки. Свитков больше.
Только ни того, ни другого тут не было. Хазарец даже глазам не поверил. Такой сарай большой, столько добра можно сюда натаскать, а он пустой. Хотя нет... Ближе к стене стоял стул, только необычный. Если бы бархатом его оббили, то Халиль подкладку распорол. Ему еще в детстве рассказывали сказку о двенадцати креслах, в которые беглый мурза спрятал все драгоценности и искал их потом по всем землям. Конечно, может быть выдуманная история, но хазарцу в душу засела. Все время с тех пор он обивки прощупывал.
А тут нет, обычный деревянный стул, с подлокотниками и высокой спинкой. Только наверху закреплен тот самый шлем, о котором говорили. Халиль его отдирать сразу не стал, послюнявил палец, поскреб. Не золото и не серебро. Эх, Салла, Салла, за что ты так?
Подлез за стул, а там борошень всякая - железки, веревки, вроде, только холодные, как сталь, из стекла штуки круглые. Хазарец вперед-взад рванул, одно-другое попытался отодрать, намертво прикреплено. А стражник ворочаться стал, шайтан его дери, ясно, что скоро проснется. Хазарец нащупал какую-то мелкую плоскую брошь, да в карман халата сунул. С плешивого верблюда - хоть крынка молока.
Выбрался наружу, дверь подпер за собой и бежать. Оказался у своего сарая, да жадность взыграла. Не будет он Халилем Ибн Шиином, если уйдет с пустыми руками, так ничего и не прибрав у неверных. Нет уж, Салла свидетель, не бывать такому. Хоть понемногу, но надо обнести каждый сарай, то есть, по-кантийски, дом. Хазарец было поглядел хищным взглядом на шахту - вот уж где богатство, но куда ему туда одному. Нет, в коне, конечно, и много мяса, но в одиночку волк коня не задерет. Надо искать, что попроще.
Хоть и нравился Халилю Мансур, но делать нечего. Его дом больше других, сам он мурза. Если и есть, где что брать, то точно у него. Хазарец припустился снова бежать. Ах, стар и тяжел он для таких дел, нет уже подвижности в мышцах, былой прыти. Но никогда Халиль не отступал. Как бы трудно не было.
Заглянул Шиин в окошко и сразу же отпрянул. Ой, не спал мурза, не спал. Внутри свеча зажженная, а подле нее Мансур с этим, как его... Иге... Иго... придумают же неверные имена. Про себя Халиль звал его Ильдусом. Прыткий мужчина, резвый. Не молодой уже, но и не старый. Самый расцвет мужской силы, Шиин по себе знал. Хазарец ведь тоже когда-то таким был. Эх, время, время.
Но предаваться воспоминаниям не стал. Слишком дорогое удовольствие. Лучше мурзу и его слугу послушать, о чем говорят, чего замышляют. Для себя хазарец давно узнал - бывают слова ханские, а бывают слова черные. Иной раз можешь много чего сказать, все упадет подобно камням в почву, и ничего из того не вырастет. Это и есть черные слова, сказанные для простолюдинов, ценности не имеющие. Бывает, достаточно лишь фразу обронить, а не петь соловьем, как толмач захожий. И все, тебе и милость, и деньги, и почет. Это и есть ханское слово.
Никогда Халиль чужой болтовней не пренебрегал, кто ж знает, о чем беседуют. Если внимательно слушать, всегда можно свою пользу извлечь. Это дочери лживых маридов, женщины, гавкаются друг с другом, лишь бы свое вставить, а друг друга не слышат. Вот Шинн всегда и покивает, и посочувствует, а человек, хотя самый распоследний, откроется.
Вот и теперь, прильнул Халиль к окну, и речь слышит, и губы видит - по ним читать он мастак, а понять ничего не может. Говорить говорят, только язык диковинный, нигде такой Ибн Шиин не слышал. Конечно, похож немного на лопотание восточных варваров, но все равно не то.
Говорил только Мансур, покачивая лысой макушкой и размахивая руками. Ильдус лишь послушно кивал головой, изредка что-то переспрашивая. Халиль даже заскучал. Вот какую жемчужину он тут обнаружит? Какое ханское слово услышит? Хотел было плюнуть на все, воротиться назад к своему сараю, да тут Ильдус начал хмыкать нетерпеливо, да ногами шаркать - верный способ, что сейчас уйдет. И правда, Мансур ему напоследок что-то сказал, и слуга выскочил: припустил, точно за ним Иблис гонится. А мурза свечу задул и, вроде, спать лег.
