Сестра мертвых - Хенди Дж. С. (читать книги без сокращений .TXT) 📗
Винн приподняла краешек одеяла, Малец на брюхе вполз под него и улегся рядом с Винн, уткнувшись носом в ее под мышку. Девушка крепко обняла пса, зарыв пальцы в густую шерсть. Что ж, по крайней мере Малец по-прежнему с ней.
*
С тех самых пор, как Чейн сменил жизнь смертного на существование вампира, он ни разу не испытывал настоящий голод. Никогда прежде ему не приходилось провести целых две недели без единого кормления, И сейчас, затаившись в кустах ежевики, на расстоянии вытянутой руки от горстки жалких хижин, он отчаянно, неистово жаждал крови, жаждал вновь испытать, как наполняет все его существо теплая влага жизни.
Когда Чейн проснулся и увидел, что Вельстил ворочается с боку на бок и что-то бормочет во сне, он тотчас осознал, что ему просто необходимо подкрепиться. Скакать еще одну ночь напролет, ощущая внутри сосущую, невыносимую пустоту, – нет, он этого больше не выдержит! И Чейн, пользуясь тем, что его спутник продолжает спать, бесшумно выскользнул из капища.
Всеми чувствами, доступными Детям Ночи, он чуял живую плоть и кровь. Вся эта благодать находилась совсем близко – в бревенчатых, крытых соломой хижинах. Запах плоти и крови рождал в памяти Чейна блаженные ощущения: покорно рвущаяся под зубами кожа, теплая соленая влага, хлещущая потоком в горло… И конечно же, биение сердца жертвы, которое замирает в такт с растущим внутри его пульсом жизненной силы.
Дождаться ли ему, пока кто-то выйдет из дому – прихватить ли дров, проверить перед сном, надежно ли заперты в сарае гуси? А что, если этого вообще не произойдет?
Дверь одной из хижин распахнулась, и кряжистый мужчина выглянул наружу, чтобы выдернуть из поленницы охапку дров. Чейн напрягся, изготовившись к броску, но мужчина так и не вышел во двор, потому что из хижины донесся пронзительный женский голос:
– Дверь закрой, Эван! Холоду напустишь!
Дверь хижины закрылась.
Чейну так и не удалось развить в себе те ментальные способности, которые проявлял его бывший хозяин Торет, однако он, сосредоточившись, мог определять, сколько смертных присутствует в некоем конкретном месте. Направив все свои чувства на хижину, он почуял внутри пять «жизней». Этого было многовато, и Чейн перевел мысленный взгляд на соседнюю хижину. Там обнаружились только двое смертных.
Он подошел к хижине, постучал. Дверь приоткрылась, и в щель настороженно выглянула старуха с длинной седой косой. Чейн тут же обхватил себя руками, притворяясь, что озяб.
– Прошу прощения, матушка, – заговорил он, – но меня сбросил конь, и случилось это в полулиге отсюда, когда я ехал в соседний город. До темноты мне так и не удалось сыскать трактира. Я поспрашивал, где можно заночевать, и Эван сказал мне, что у вас сыщется для меня и поздний ужин, и местечко у очага.
Карие глаза старухи подозрительно сузились… однако Чейн в своем длинном, хорошо сшитом плаще и добротных сапогах нисколько не походил на разбойника. В душе он надеялся, что старуха примет его за молодого торговца.
– Да уж, трактиров здесь в округе нету, – подтвердила она скорее вежливым, нежели сочувствующим тоном. – Так, говорите, Эван вас сюда послал? Очень на него похоже! Оболтус ленивый, все бы ему нос совать в чужие дела!
– Кто там, бабушка? – донесся из хижины девичий голос, и Чейн крепко стиснул зубы, чтобы не выдать их предательскую, нетерпеливую дрожь.
– Молодой человек, который ухитрился потерять собственного коня, – ответила старуха, хихикнув, а затем шире отворила дверь. – Что ж, входите уж. Покормить мы вас покормим, но уж на ночлег проситесь к Эвану и Ольге. Внучка моя – незамужняя девица, и давать пищу сплетням нам без надобности.
Как же много нового довелось Чейну испытать за эти дни! Вначале – настоящий голод, которого он никогда не испытывал, служа Торету, теперь – подлинное облегчение, которое он ощутил, когда его пригласили войти в дом.
Обстановка в хижине, как он и ожидал, была довольно убогая, однако на противоположной стене уютно пылал огонь в очаге, а над ним на чугунной перекладине многообещающе булькал чайник. На миг Чейну вспомнились листья мяты… а затем это краткое воспоминание исчезло бесследно, когда он увидел вторую обитательницу хижины.
Девушка лет пятнадцати, соблазнительно пухленькая, вся в веснушках, с буйной копной рыжих кудрей, с любопытством уставилась на него.
– Бабушка, мне сбегать за Эваном? – спросила она.
– Попозже, дорогая Адена, чуток попозже. Вначале разогреем-ка похлебку.
Старуха передвигалась с усилием, кряхтя, как будто у нее ныли все суставы и кости. Чейн подождал, пока она не добредет до очага и девушка не подойдет к ней. Взяв ухват, девушка подцепила им кипящий чайник. Когда обе женщины, молодая и старая, оказались рядом, Чейн стремительно шагнул за спину старухе и одним рывком свернул ей шею.
Старуха бесформенной грудой осела на пол.
Девушка уронила чайник, и кипяток выплеснулся на мертвое тело ее бабушки. Она хотела закричать, но Чейн проворно зажал ей рот.
Затем он придвинулся к девушке, которая неистово царапалась и билась, пытаясь оттолкнуть его руку. Ее волосы пахли мускусом и соломой, но очень скоро все запахи перекрыл аромат страха, который источало все ее тело. Чейн желал бы, чтобы она сопротивлялась подольше, чтобы он мог вдоволь насладиться этим ароматом… но он слишком долго не пил крови и теперь совершенно не владел собой.
Толчком прижав девушку к стене, он впился зубами в ее горло. Одного укуса оказалось достаточно, чтобы нанести большую рваную рану, и Чейн буквально вгрызся в молодую трепещущую плоть. Струя восхитительно теплой крови хлынула ему в рот, потекла по горлу, наполняя его жизненной силой.
Девушка вначале пыталась вырваться, изо рта ее, зажатого ладонью Чейна, доносились сдавленные крики. Вскоре, однако, она затихла и перестала шевелиться. Обычно Чейн так наслаждался процессом борьбы с жертвой, что едва осознавал вкус крови; теперь же этот упоительный вкус наполнил его рот и принес ему прежде не испытанное блаженство.
Он жаднее впился в горло жертвы и пил до тех пор, пока ее сердце не перестало биться. Когда девушка умерла, ее кровь тотчас лишилась вкуса жизненной силы, и Чейн без сожаления швырнул на пол мертвое тело.
Затем он привалился к стене, стараясь прийти в себя. От такого бурного и жадного кормления ему стало почти дурно. Что бы там ни толковал Вельстил, но он больше не станет так долго отказывать себе в крови!
В этот миг Чейну думалось о том, что все его существование представляет собой долгую историю рабства. Вначале он подчинялся отцу, затем Торету, теперь Вельстилу. Даже сейчас, исполненный теплой силой девической крови, Чейн содрогнулся, вспомнив своего отца, виконта Андрашо.
О, этот человек умел виртуозно притворяться! Все окружающие видели в нем обаятельного аристократа, расточавшего веселость и улыбки. Дома же, за закрытыми от света дверями он становился совсем иным. Наслаждение ему доставляли только власть над домашними и жестокость. Излюбленной жертвой Андрашо была мать Чейна, маленькая, хрупкая, как птичка, женщина, любившая музыку и книги. Чейн обожал свою мать, но из года в год вынужден был наблюдать за тем, как она все больше замыкается в себе. Он так боялся отца, что не смел заступиться за мать. Эта вина тяготила Чейна до сих пор. Едва получив наследство, он бежал в Белу, чтобы там начать другую жизнь, хотя и не подозревал, каким окажется его новое существование. Позднее он узнал, что мать наложила на себя руки. Чейн не вернулся домой даже для того, чтобы присутствовать на ее похоронах.
И сейчас, стоя в жалкой хижине, впервые за много дней ощущая себя исполненным силы, Чейн решил, что никогда не станет покорным рабом Вельстила. Да, они используют друг друга, чтобы достичь каждый своей цели, – это приемлемо, но вот подчиняться Вельстилу или нет, Чейн решит сам.
Бросив в хижине двух мертвых женщин, он ушел в чащобу. Если ему повезет, то Вельстил все еще ворочается на полу, бормоча во сне. Чейн мог только гадать, что собой представляет его спутник. Дети Ночи, чтобы не ослабеть, должны кормиться четыре-пять раз в месяц, и, насколько Чейну было известно, им не снятся сны.
