Листья полыни - Семенов Алексей (читаемые книги читать онлайн бесплатно .TXT) 📗
Сколь же велико было удивление Волкодава, когда, пролистав поспешно оставшиеся полкниги, поелику, рассматривая подробно первую часть, потратил изрядно времени, он увидел вдруг целых три страницы, исписанные веннскими чертами и резами, притом были они столь четко и уверенно выведены, что сомнений не оставалось: эти страницы писал венн. Волкодав, не колеблясь, заплатил за книгу всю ее немалую цену. Но едва собрался уже положить бесценное приобретение в кожаный мех, носимый на лямках за спиной, чтобы руки оставались свободны — на всякий случай, как торговец внезапно обратился к нему:
— Уважаемый, ты что же, собрался покупать книгу без обложки? Книга без обложки не продается.
Торговец был непонятного рода-племени мужчиной лет сорока, полноватым чуть, но в общем здоровым и крепким в отличие от многих иных саккаремских и нарлакских купчин, почитавших толщину чрева за символ преуспеяния. Лицо у него было широкое, но не обрюзгшее, с крупными чертами, волос прям и черен, правда кое-где уже с сединой, а бороды и усов торговец и вовсе не носил. Подбородок был крупный, тяжелый, а глаза темно-карие. Кожа, вобравшая, должно быть, немало полуденного солнца, была бронзового цвета.
Пока Волкодав перебирал да рассматривал книги, хозяин лавки сидел, полуприкрыв глаза, на стуле саккаремской работы, составленном словно бы из двух дуг: одна была раскрыта вниз и упиралась в пол своими концами, а другая, наоборот, открывалась кверху, точно полумесяц, который может смотреть рогами вверх, если этот полумесяц стоит в небе Мономатаны. Такие сиденья, резные и изящные, очень были в ходу у саккаремцев, зане их можно было легко переносить, а прочностью они не уступали обычным табуретам.
Одет, впрочем, торговец был по-халисунски, в длинную из тонкой дорогой ткани светло-зеленую рубаху до пят, украшенную обшивкой, в синий кафтан с короткими рукавами, доходящий до колен, тоже роскошно обшитый, а спереди к нижним углам сего кафтана крепились две золотые пушистые шелковые кисти. Пояс украшала массивная золотая пряжка, а обут был торговец в мягкие сандалии. Только вот всегдашнего головного убора халисунцев — мешковатой шапки с кисточкой — при нем не было.
Надо думать, дела у книготорговца шли неплохо, раз мог он позволить себе подремывать на сиденье в самый разгар базарного дня, когда все его собратья по занятию из кожи вон лезли, дабы заманить покупателя к себе, и воздух густел и бродил даже от разноязыкой закваски из голосов.
Волкодав знал все хитрости торговцев, а потому не удивился, что вместе с товаром тебе норовят всучить нечто, что тебе вовсе без надобности.
— И во что обложку ценишь? — спросил венн.
Торговец не был ему неприятен, напротив, Волкодав был даже благодарен ему, что он не мешал рыться в книгах, разложенных на лотках. Иные книгопродавцы взирали на венна со шрамом через пол-лица и неизбывными рубцами от оков на руках как на удивительного зверя в клетке, иные морщились и беседовали грубо и надменно, выказывая такому покупателю всяческое презрение, а иные норовили посмеяться над глупым варваром, сыпля словами из премудрых книг, смысла каковых слов и сами порой не ведали, подсовывая разные дрянные и срамные книжонки. Да только венн оказывался непрост: от Эвриха он и не таких слов наслышался, и всегда щедрый на то, чтобы поделиться знаниями, особенно когда уповали на его ученость, аррант, вельми довольный собой и гордый, терпеливо растолковывал хитрые значения. И Волкодав, ни слова бранного в мир не выпустив, просто возвращал книгу на прежнее место и без сожаления уходил от такого купца, указав тому на прощание, где это хитрое слово, коим он дикаря смутить хотел, употребляют и зачем. А тем, кои унизить его желали, увещевая книгу на место положить, зане она для зело умных, а посему ему, дураку, скучна станет, советовал прочесть кое-что о вежественном обхождении и тоже уходил, нимало не жалея.
Торговец поскреб подбородок, будто желая почесать несуществующую бороду, и назвал цену. Цена равнялась половине цены книги. Но Волкодав и тут не выказал ни словом, ни лицом ни малейшего удивления, хотя и мелькнула у него мысль, а не слишком ли долго дремал почтенный хозяин лавки, что спросонья такие цены несусветные называет.
— Что ж, видать, хороша обложка? — осведомился венн. — Не покажешь ли?
— Охотно, — кивнул мужчина, поднялся с сиденья своего и, порывшись на полках в углу, вытащил оттуда… Нет, не кожу с тиснением, не сафьян, даже не шелк. Нет, это был чехол из грубой, ветхой холстины, да еще замаранный какими-то неровными ржавыми полосами. Холстина сплошь была испещрена едва видными значками — кто-то когда-то писал на ней за неимением, может статься, более подходящего для подобного занятия материала.
— Позволь взглянуть. — Волкодав привычно протянул руку, чтобы взять холстину, поелику торговец не вправе был отказываться показать товар лицом, но тот почему-то холстину не дал.
— Этак я тебе обложку дам, почтенный, а ты и был таков, — заметил хозяин. — Вот она, смотри так. — Он развернул холстяной чехол и разложил его на лотке. — Такой товар немалых денег стоит, чтобы столь дешево его отпустить.
Волкодава неприятно покоробила столь резкая перемена в настроении торговца по отношению к нему, ну да венн и не такое испытывал. Черты и резы, увиденные в книге, не отпускали его. Впервые он нашел книгу с веннскими записями. Кто знает, может, и о Серых Псах там есть что?
Он стал придирчиво осматривать холстину. Мало ли, вдруг она и впрямь ценна чем? А если нет, то Волкодав и поторговаться мог: саккаремцы, к примеру, очень уважали покупателя, кой торгуется до последнего. Могли даже за особенно долгий и занятный торг цену еще сбавить против выторгованной. А тех, кто брал товар сразу, не торгуясь, целились обмануть, чтобы знал впредь, как должно торговать.
Халисунцы тоже рядиться на торгу любили, но вот выпросить у них удавалось сущие гроши. Зато и обмана у них не случалось. Этот же лавочник был непонятного племени, а потому не знал Волкодав, как к нему подступиться.
Холстина и точно была совсем старая — как только не истлела еще! Из такой рубахи делали для тяжелой и не слишком чистой работы, для долгого пути. Была эта ткань зело прочная и плотная. На сем достоинства ее и заканчивались. Приглядевшись же повнимательнее к ржавым полосам на ткани, Волкодав понял: да это же кровь! А потом взглянул на шов: да то ж не чехол на книгу вовсе, а бывшая рубаха! Да и полосы кровавые появились не сами по себе, а были следами ран, и то Волкодав, как воин, сразу определил. И не просто следами ран, а страшных ран, нанесенных боевым мечом. Только вот эти порезы срослись потом на рубахе. Срослись, будто была то не ткань, а живая плоть. И, как бывает, когда живая плоть срастается, остался после на ткани шрам. Вот по нему и уразумел венн, как и почему появилась эта кровь. А еще вельми занятно было бы взглянуть на тот меч, кой нанес эти раны: нельзя было мечами нынешних времен ударить так! А может статься, то был меч неведомого доселе Волкодаву народа?
Все эти мысли промелькнули мгновенно, не успело сердце и два десятка раз ударить. Крови, да клинков, да тканей ветхих и грубых Волкодав успел за жизнь наглядеться и читал по ним и по следам на них не хуже, а то и лучше, чем Эврих по книгам. Засим венн окинул взглядом письмена: были они нанесены неким странным составом, вовсе не схожим с чернилами аррантскими, саккаремскими, халисунскими и, конечно же, с теми, что придумал Тиллорн. А был то, судя по всему, крепкий и густой взвар из лесных растений и коры. А более ничего сказать о том, чем писались строки на рубахе, сказать было нельзя. Тиллорн, верно, разобрался бы. Да где он теперь! А те места, кои писавший зачем-то хотел особо выделить, были бурыми и ржавыми. А некогда — красными. Они тоже выводились кровью. Кровью того, кто их писал. И наверняка того, чей меч оставил некогда эти рваные кровавые следы.
Волкодав узнал письмена аррантов и сольвеннские буквицы, увидел саккаремскую вязь и халисунские буквы-печати, острые сегванские руны и еще какие-то незнакомые знаки. В левом углу, наверху, перо неведомого книготворца поместило два слова по-веннски. Вернее, не перо их туда загнало, а нож и игла того, кто эту рубаху на рубаху для книги перекраивал да перешивал. Слова же были такие: «серый пес».
