Подари мне пламя. Чернильная Мышь - Арнаутова Дана "Твиллайт" (книги TXT) 📗
Оторвавшись от губ Маред, Корсар улыбнулся торжествующе, дал ей отдышаться, не прекращая гладить и мягко тереть внизу, прошептал:
– Нравится, девочка моя? Я же вижу, что нравится. Давай, попроси. Попроси сделать тебе хорошо.
Еще мгновение назад потерявшуюся в ощущениях Маред словно окатило холодной водой. Попросить? Думаешь, я разомлею от твоих поцелуев? И сама, по своей воле… Сволочь, чтоб тебя! Да лучше бы ты не ласкался, а просто, молча… Нет, тебе поиграть надо!
Набрав полную грудь воздуха, она приподнялась, насколько позволяла цепь, и выдохнула в лицо Монтрозу:
– Пожалуйста. Прошу вас… Идите вы сами к кому-нибудь на… мужское достоинство! Ма-а-астер…
Изумление, промелькнувшее на лице Монтроза, дорогого стоило. Может, даже всего того, что с ней сейчас сделают. Но Маред уже было все равно. За такое не жалко и опять ремня получить. Или просто ударит?
Но Монтроз даже не попытался поднять на нее руку. Просто отпустил, прекратив ласкать. Сел рядом, улыбнулся. Весело и ласково, словно получил комплимент. И вот тут Маред впервые стало по-настоящему страшно. А королевский стряпчий, наклонившись к ее лицу, сказал четко и ясно, сверкая серебром совершенно сумасшедших глаз:
– Не хочешь по-хорошему, да? Что ж, тогда будет по-моему. Кажется, ты забыла, кто здесь подарок на день рождения.
Вот дура языкастая… Замерев, Маред смотрела в глаза мужчины, понимая, что сама напросилась на неприятности. Может, извиниться? Поздно. И глупо. Она глубоко вдохнула, пытаясь расслабиться. Не помогло: живот скрутило судорогой страха. Монтроз еще пару мгновений молча смотрел на нее, потом легко и гибко встал с кровати. Не шевелясь от ужаса, Маред смотрела, как он возвращается с жуткого вида плетью из черной кожи, разлохмаченной на несколько хвостов… А это что? Кляп?!
– Я вот думаю, – совершенно обыденным тоном сказал Монтроз, снова присаживаясь рядом, – затыкать тебе рот или нет? С одной стороны – стоит. В гостиной не слышно звуков из спальни, но криков я сам не люблю. С другой – вдруг тебе захочется сообщить, как ты сожалеешь о своей наглости и глупости? Попросить прощения, предложить искупить вину… Обидно было бы лишить тебя такой возможности. Что скажешь, девочка?
– Вы… – беспомощно выдохнула Маред.
– Что я? Говори, раз уж начала.
– Вы заигрались, ваша светлость. Я… виновата, знаю. Но вы-то что сейчас делаете? Это же… изнасилование…
Монтроз усмехнулся, небрежно протягивая блестящие черные полоски между пальцами.
– А ты пойдешь в полицию, девочка? И расскажешь все в подробностях? Как сама согласилась расплатиться за воровство, сама разделась, легла… Думаешь, тебя пожалеют? Сядешь за воровство да еще с клеймом шлюхи в придачу.
– Сволочь, – тихо, но очень отчетливо сказала Маред.
– Еще какая. Но для тебя это ничего не меняет.
Он ласково провел ладонью по животу Маред, вызвав у нее спазм отвращения, погладил бедро.
– Ну чего было дергаться? Получила бы удовольствие. А теперь будет больно…
В дверь постучали. Тихонько, неуверенно… Досадливо дернувшись, Корсар встал, подошел к двери и, приоткрыв, выглянул в коридор. Маред, растянутая на кровати, слышала только неразборчивый бубнеж.
– Сами разобраться не можете? – холодно поинтересовался ее мучитель. – Скажи Незабудке, чтобы отправлялась домой. С ней я завтра поговорю. И до утра меня не беспокоить.
Захлопнув дверь, он вернулся, присел на кровать рядом с Маред, мягко улыбнувшись.
– Прости, что отвлекся. Продолжим?
Маред промолчала. Можно было бы снова съязвить, но что толку? Лэрда это только забавляет. Лучше уж молчать. И безопаснее, наверное. Возбуждение злости ушло, сменившись тупой тоской и отчаянием. Будет бить? Наверное… Ну и пусть. Изнасилует? Да, похоже… Что толку сопротивляться, если этим делаешь сволочи только приятнее?
– Э-э-э, девочка, да ты совсем кураж потеряла, – обеспокоенно протянул Корсар, вглядываясь в ее лицо. – Хотя я сам виноват, затянул. Что, так страшно? Я с тобой разговариваю.
Маред только плотнее сжала губы.
– Нахальства хватило ненадолго?
Он погладил ее по щеке.
– Интересно, ты хорошая студентка? Или еще одна охотница на приличных женихов, только не на балах, а в Университете? Ну-ка, понятие форс-мажора, быстро!
Охотница? На женихов?!
– События, чрезвычайные, непреодолимые, не зависящие от воли и действий участников соглашения, – возмущенно выпалила Маред, облизала губы и продолжила, набрав воздуха, на одном дыхании: – Которые не могут быть предусмотрены, предотвращены или устранены.
– Умница, – удивленно сказал Корсар. – Дальше?
– В результате наступления таких обстоятельств одна из сторон договора поневоле причиняет убытки другой. В Королевском кодексе гражданских дел форс-мажору соответствует понятие непреодолимой…
– Силы, – закончил Корсар. – И правда, умница. Так что же ты дергаешься, девочка? Это всего лишь форс-мажор.
Поймал, мерзавец! Маред дернулась, уворачиваясь, насколько позволила цепь, но было поздно. Мужское тело прижало ее к постели всем весом, колено Монтроза раздвинуло бедра, пальцы одной руки вплелись в волосы, удерживая, не давая убрать лицо. Наклонившись, Корсар поцеловал ее жестоко, яростно, до боли впиваясь в губы и явно наслаждаясь сопротивлением. Оторвался, глянул с удовлетворением на пытающуюся отдышаться Маред. Промурлыкал, как сытый зверь:
– Форс-мажор, девочка, это когда ничего не можешь сделать. Вот как ты сейчас. Так что расслабься и будь умницей – дешевле обойдется.
Он улыбнулся, чуть сдвигаясь вперед. Маред от души, но безуспешно попыталась влепить ему головой в нос. Дернулась, вырываясь, не жалея скованных рук – запястья обожгло болью.
– Лежи тихо, девочка. Боли ты не боишься? Это от неопытности. Жаль, нет времени поиграть с тобой по-настоящему. Научить бояться и наслаждаться этим… А ведь тебе понравилось. Там, внизу, ты стала такая мокрая и горячая, так дрожала… Целовалась со мной, ноги раздвигала… Хорошая девочка, послушная. Или просто истосковалась по мужчине?
– Сука!
Маред взвыла, пытаясь выдрать руки из наручников, выгнулась, на мгновение приподнимая телом Корсара. Шалея от ненависти, плюнула в ледяные серые глаза, но слюна из пересохшего рта только брызнула. Улыбнувшись, Корсар медленно, напоказ вытерся, продолжая удерживать ее за волосы.
– Надо же, какие слова знают порядочные женщины. Вот такой ты мне больше нравишься. Баргест с ней, с плеткой. Во второй раз уже неинтересно. Ноги раздвигай.
Не дождавшись, сам двинул коленом, втиснул второе. Гладкая темная ткань брюк прошлась по ее обнаженной коже. Маред, обнаженную и распятую, еще мучительнее опалило стыдом, хотя только что казалось, что больше некуда. Не расстегивая пуговиц, Корсар через голову стянул рубашку, а вот с ширинкой вышла заминка. Маред дергалась изо всех сил, ожидая, что ее вот-вот ударят, а одной рукой у Монтроза с брюками ничего не получалось. Наконец, отпустив ее волосы, Корсар сел на колени, расстегнул брюки, но вдруг остановился и склонил голову набок.
– Пожалуй, чего-то не хватает. Чисто эстетически сцена несовершенна. Ты, конечно, очень хороша, но еще одна деталь не повредит.
Протянув руку в сторону, он вынул из канделябра тонкую красную свечу. Онемев, Маред смотрела, как приближается, мерцая, язычок пламени. Только не это… Не надо…
Наклонив свечу, Монтроз капнул воском на грудь Маред, расплавленная струйка потекла дальше, к соску, потом на живот, застывая кроваво-алой змейкой. Больно. Но не слишком – вполне терпимо…
– Не надо, – прошептала Маред, не слыша сама себя.
Кап… кап… кап… Огонек задрожал. Почти погас и снова выровнялся. Монтроз не смотрел на нее, завороженно любуясь язычком пламени. Пламени…
Ночная улица, ветер в опущенное стекло. Мобилер едет быстрее экипажа или это только кажется? Эмильен счастлив, и Маред тоже – его счастьем, разделенным на двоих. Она честно пытается вникнуть в его рассказ, но слишком много научных слов, слишком быстро он говорит, захлебываясь словами. Что-то про изменения в двигателе, про патент, который принесет ему славу и обеспечит их семью. Маред кивает, опьяняясь его радостью и возбуждением. Но когда ее муж достает из-под сиденья бутылку крепкого сидра, она со смехом отказывается. Пить из бутылки на улице? Она порядочная замужняя женщина, в конце концов! И ты бы лучше следил за дорогой, милый. Ну и что, что ночь и никого нет?
