Рассказы о войне - Дансени Эдвард (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации .txt) 📗
Простим же парикмахера. Давно уже по иллюстрациям я понял, видя кайзера, что изобретатель отправился в траншеи. Вероятно, он мертв. Давайте простим парикмахера. Но давайте не забывать, что бесполезные мечты молодых людей могут быть смертоносны, и что кто-нибудь из них, лишившись опоры рассудка, может так сдвинуть свою обретенную пустоту, что ускорит разрушение и приведет в движение лавины неограниченного горя.
Потерянный
Описывая визит, который кайзер нанес инкогнито в Кельнский собор 18-ого марта перед большим сражением, корреспондент «Tyd» пишет в газете от 28 марта:
«В здании находилось всего несколько человек. Под высокими арками в полном одиночестве сидел Кайзер, как будто погруженный в глубокие размышления, перед хором священников. Позади него уважительно замерла на расстоянии военная свита. Все еще задумчивый монарх начинает подниматься, опираясь обеими руками на трость, замирает в этом положении неподвижно на несколько минут…, я никогда не забуду этот образ задумчивого монарха, молящегося в Кельнском Соборе накануне великого сражения».
Вероятно, он не забудет этого. Немецкие отчеты о потерях напомнят ему. Но что гораздо важнее – этот опытный пропагандист, возможно, получил распоряжения, что мы не должны забыть все это, и что зловещий создатель тогдашнего надвигающегося Холокоста должен обрести в глазах последнего из «Tyd» какие-то несколько более мягкие очертания.
И без сомнения этот кусок пропаганды вызвал полнейшее удовлетворение тех, кто его заказал, иначе они никогда не пропустили бы это в печать, и трогательная сценка никогда не достигла бы наших глаз. В то же самое время небольшой рассказ лучше бы подошел к психологии других стран, если бы Бог Войны стал на колени, когда молился в Соборе Кельн, и если бы Военный Штаб выразил уважение Тому, кого за пределами Германии почитают куда сильнее, чем его Высочайшество.
И если Бог Войны действительно становился на колени, разве не возможно, что он мог обрести жалость, смирение или даже раскаяние? Вещи, которые легко пропустить в столь большом соборе, сидя прямо, как Бог Войны, перед хором священников, но, возможно, легко заметить глазами, обращенными к земле.
Возможно, он почти нашел одну из тех вещей. Возможно, он почувствовал (кто знает?) только на мгновение, что в полумраке тех огромных проходов было нечто, он потерял давным-давно.
Никто не поверит, что далекие, слабые призывы от славных вещей вроде Кельнского Собора могут нести что-нибудь дурное; эти обращения оказываются слишком далекими и слабыми, чтобы остановить тех, кто движется безрассудной дорогой разрушения.
Чего искал Бог Войны? Знал ли он, что жалость к бедным погибшим людям, вытолкнутым им под непрерывный огонь наших автоматов, могла бы быть обретена, если б он поискал там? Или та потерянная вещь, чем бы она ни была, тихо воззвала к нему, случайно проникнув в двери, и увлекла его, как аромат некой травы или цветка в одно мгновение увлекает нас на много лет назад, на поиски чего-то, утраченного в юности; мы пристально глядим назад, удивляемся и не находим этого.
И подумать только, возможно, он утратил нечто в самое решающее мгновение! Вопреки гордой позе и почтительной свите он мог бы увидеть то, что было потеряно, и обнаружить это, проявив милосердие к своим людям. Мог бы сказать толпе, которая, по сообщениям прессы, встречала его аплодисментами у дверей: «Моя гордость вовлекла вас в эту бесполезную войну, мои амбиции привели к многомиллионным жертвам, но все кончено, и этого больше не будет; я не стану больше никого завоевывать».
Они убили бы его. Но из-за такого запоздалого отказа, возможно, проклятия вдов могли бы не коснуться его могилы.
Но он не обрел этого. Он сидел в просительной позе. Потом он встал. Тогда он зашагал прочь; его свита последовала за ним. И во мраке огромного кельнского Собора остались вещи, которых кайзер не нашел и никогда не найдет теперь. Незамеченный там, в какой-то тихий момент, был потерян последний шанс человека.
Последний мираж
Пустошь, которую немецкое наступление добавило к владениям кайзера, нелегко представить тому, кто никогда не видел пустыню. Найдите это место на карте – оно полно названиями городов и деревень; оно находится в Европе, где нет никаких пустынь; это плодородная провинция, окруженная известными областями. Конечно, перед нами прекрасное дополнение к имуществу честолюбивого монарха. Конечно, там есть кое-что, что стоит завоевывать, не считаясь с жертвами.
Нет, ничего. Это города-миражи. Фермы выращивают плоды Мертвого Моря.
Франция отступает под имперским нажимом. Франция улыбается, но не ему. Новые города, кажется, принадлежат ему, потому что их названия еще не стерты с карт, но они рушатся при его приближении, потому что Франция – не для него. Его ужасные амбиции творят пустоту, когда движутся вперед, погребая под собой города. Кайзер достигает их, и городов там уже нет.
Я видел миражи и слышал, что рассказывали о них другие; но лучшие миражи из всех – те, описаний которых мы никогда не услышим; миражи, которые путники, лишенные воды, видят в конце пути. Там есть фонтаны, взметнувшиеся над ониксовыми бассейнами, синие и прямые фонтаны невероятной высоты, падающие и заливающие прохладный белый мрамор; туман распылен над их перистыми вершинами, сквозь которые мерцают и слегка колеблются бледно-зеленые купола из древней меди; таинственные храмы, могилы неизвестных королей; потоки, ниспадающие с утесов розового кварца, далекие, но ясно видные, впадающие в реки, несущие удивительные баржи к золотым дворам пустыни Сахара. Этого мы не видели никогда; это видят в самом конце люди, умирающие от жажды.
Именно так кайзер взирал на прекрасные равнины Франции. Именно так он созерцал ее знаменитые древние города, и фермы, и плодородные поля, и леса, и сады Пикардии. С огромными усилиями, с множеством битв он продвигался к ним. Пока он подходил к ним, города рушились, леса высыхали и падали, фермы исчезали из Пикардии, даже живые изгороди пропадали; оставалась лишь голая, голая пустыня. Он был уверен насчет Парижа, он мечтал о Версале и о какой-то чудовищной коронации, он думал, что его безграничная жадность будет пресыщена. Ибо он готовился к завоеванию мира, эта безграничная жадность подгоняла его вперед, как человека во власти жажды влечет к озеру.
Он видит, что победа близка. Но она так же исчезнет в пустыне среди старой колючей проволоки и сорняков. Когда он увидит, что все его амбиции обречены? Ведь его мечты о победе подобны тем последним снам, которые приходят в обманчивых пустынях к умирающим людям.
Для него не осталось ничего хорошего в пустыне Соммы. Бапома в действительности там нет, хотя он все еще отмечен на картах; там только дикая местность – сланец и кирпич. Перонн напоминает город издали, но когда вы приближаетесь к нему, то видите только остовы зданий. Позьер, Сарс, Сапиньи исчезли вовсе.
И все это – мертвые порождения зримой пустыни. Сообщения о немецких победах – миражи, как и все прочее; они также исчезнут в сорняках и старой колючей проволоке.
И демарши, которые напоминают победы, и руины, которые напоминают города, и побитые снарядами разрушенные поля, которые напоминают фермы, – они, как мечты о завоевании и все заговоры и амбиции, остаются всего лишь миражами умирающей династии в пустыне, которую она создала себе на погибель.
Кости лежат в пустыне, кости рассеяны вокруг нее, это самая угрожающая и пагубная пустошь из всех смертоносных мест, которые грозили человеку. Гогенцоллерны теперь льстят себе видением победы, потому что они обречены и готовятся к смерти. Когда их раса погибнет, земля должна снова улыбнуться, поскольку их смертоносный мираж больше не будет угнетать нас. Города должны восстать из праха и фермы должны вернуться; живые изгороди и сады должны показаться вновь; лес должен медленно поднять свои верхушки из пыли; и сады должны возвратиться туда, где была пустыня, чтобы цвести в более счастливые времена, когда все позабудут о Гогенцоллернах.
