Короли побежденных - Первушина Елена Владимировна (список книг txt) 📗
Ну да, прочь! Вокруг одни асены. Они меня быстро успокоили чем-то тяжелым.
Так, очень хорошо. Обвиняемого мы выслушали. Теперь второй кусочек истории.
Я отступил на полвитка назад и соединился с женихом Кайрен.
И тут меня взяла в тиски такая холодная безнадежность, по сравнению с которой все обиды тарда были просто слезками чумазого малыша.
Мир рушился. Мой любимый, родной, сросшийся намертво с моей плотью мир распадался на моих глазах, и я знал, что ему никогда уже не воскреснуть, не засверкать, как прежде, всеми красками. Моя Лайя была всего лишь мертвым муляжом, призраком той чудо-Лайи, Благоуханной Земли, где я прожил девятнадцать лет с привычным ощущением счастья.
Я защищался, отступал, атаковал, не думая, не заботясь о себе, просто потому, что все еще оставался асеном. Асеном без Лайи.
И когда злая сталь вошла между ребрами и смертная истома навалилась на меня, я успел обрадоваться: я умираю первым. Я не увижу, как погибнет моя земля.
Я вернулся назад. Я сидел на ступеньках, обливаясь кровью и потом. Кровь, впрочем, текла всего лишь из закушенной губы.
Жаль, что Дирмед даже не догадывается, какие силы я привел в движение для того, чтоб выполнить его приказ.
Но теперь я знал, что сказать Кайрен.
Семь часов спустя я уже сидел в маленькой, нагретой солнцем приемной Храма Тишины. Кузина завтракала и должна была вот-вот спуститься.
Остаток ночи я потратил на то, чтоб добраться сюда, и теперь, прислонившись к стене, тихо подремывал. Но странности мои, растревоженные ночным приключением, все еще колобродили. И я, вместо того чтобы мирно смотреть сны, вновь незаметно для себя самого нырнул вглубь песчаной воронки.
Не стало отштукатуренных стен с узором из голубых цветов под потолком, засушенных букетов в глиняных горшках, солнечных квадратов на полу.
Полтора века назад цереты учили здесь своих детей. Снег бился в затянутое бычьим пузырем окно. Скрипели старые половицы под ногами тощего, желчного учителя, скрипели узкие ставни под порывами ветра, скрипели самодельные тростниковые перья. Потрескивали лучины, мальчишки щурили глаза, вслушивались в непонятные слова старых книг.
У одного из них рукава были вечно перемазаны глиной. Ему часто попадало за это тонким ивовым прутом по пальцам, потому что не беречь одежду, подаренную Богом, — грех. У него была длинная челка, она падала на лоб, и он смотрел на мир из-под нее, чуть наклонив голову, как умный пес.
На его земле творилось тогда странное: приезжали люди, одетые в проклятые разноцветные одежды, перекликались между собой гортанными голосами. Цереты прятались по домам, но все же льнули к своим окнам-щелям — любопытство побеждало страх. Иногда на горизонте вставали черные столбы дыма. Иногда целые семьи вдруг снимались с места, наваливали на телеги все добро и уходили куда-то. Он спрашивал старших, что это за дым, куда уходят люди, но ему велели молчать и ждать, когда он подрастет. И он молчал, но тревога не оставляла его, и он все время украдкой, под столом, мял в руках комок глины.
Его пальцы сами собой лепили странные фигурки. Сначала он превращал их обратно в глиняный шар, но потом стал жалеть. Наверное, кто-то из его семьи был гончаром. И он стал тайком по ночам обжигать свои игрушки, а потом прятал.
Я оглянулся. Ни жриц, ни послушниц поблизости не было. А Кайрен неизвестно когда докушает все, что собиралась скушать.
Быстро, стараясь не скрипнуть ни одной ступенькой, я взбежал по лестнице, проскользнул по засыпанному тростником полу в другое крыло. Я так часто разглядывал дом снаружи, что неплохо представлял, каков он изнутри. Кроме того, у меня был провожатый. Еще одна лестница — на чердак. Я без труда откинул дощатую крышку, влез. В щели между досками пробивались косые лучи солнца, но вторым зрением я видел те же доски, покрытые изморозью. Солома на полу утыкана сотней ледяных кристалликов. Только вокруг огромной, сложенной из кирпичей трубы — темное пятно.
Так, вот здесь, за трубой, наверху, на стропилах, назад, до самой стены. Здесь должна быть маленькая ниша. Я протянул руку и нащупал что-то твердое.
— А что это ты здесь делаешь, позволь узнать?!
У отброшенной крышки стояла моя кузина собственной персоной. Проклятье, как же она меня выследила?! И что мне ей теперь ответить?
— Иди сюда, — позвал я, — только осторожно, половицы могут не выдержать.
Она легко и бесшумно приблизилась (сразу стал очевиден опыт шатания по сомнительным местам), и я вытащил на свет то, что уже полтора века покоилось в тайнике.
Глиняные фигурки. Олени с птичьими крыльями, птицы с козлиными головами. Люди с рысьими лапами вместо рук и ног и прочие страшилища.
Что заставляло его лепить таких? Озорство? Или страх перед чужим, непонятным, вторгающимся в его мир? И откуда пришло это чужое — из-за синего моря, с кораблей асенов или из его собственной души?
Он был моим братом, этот парнишка.
— Как ты это нашел? — спросила Кайрен. — Что это?
— Случайно, — объяснения умнее я придумать не мог. — Я слышал, здесь когда-то была церетская школа. Наверное, их спрятал кто-то из мальчишек. Я тоже часто делал такие тайники.
Она покачала головой:
— Вряд ли это был церет. Цереты не изображают живых существ. Они говорят, что такие игры дозволены лишь Богу.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю. Читала хроники. За посягательство на права богов карали очень жестоко.
— Поэтому он их и прятал. А не лепить не мог. Это было сильнее его. Как твои рисунки, Кай.
— Что ж, по сравнению со многими другими это вполне невинное развлечение.
Я рассмеялся:
— А ты знаешь, что невинно, а что греховно, кузина? Все, что нарушает обычай, — страшный грех. Так открывают путь силам мрака. Но если вся твоя жизнь — сплошное нарушение, если какая-то сила все время тащит тебя от других людей, от твоего рода-племени…
— Что тогда?
— Тогда чувствуешь себя рыбой, выброшенной на берег. Бьешься, ползешь, царапая брюхо, обратно к проруби. А временами понимаешь, что ты — птица и в воду тебе не надо. Но никогда не знаешь, в какой именно момент ты прав. Нет. Стой. Как ты это делаешь?
— Что?
— Заставляешь меня каждый раз говорить глупости.
Она презрительно повела плечами:
— А ты попробуй не думать глупостей. Тогда и говорить не придется.
— Хорошая идея. Кстати, я ждал тебя, чтобы предложить прогуляться. У меня к тебе есть действительно важный разговор.
— Говори тут.
— Нет. Лучше на чистом воздухе и без лишних ушей.
Она помогла мне спуститься по чердачной лестнице. В руках я нес фигурки. Внизу они были обернуты соломой и с тысячей предосторожностей водворены в мою сумку.
Потом мы вышли за ворота Храма.
Утро в самом деле было идиллическое: с востока брел караван кучевых подрумяненных рассветным солнцем облаков, из земли вылезали тонкие кинжалы молодой травы, сморщенные, с палец величиной, клены.
— Ну и что же вы от меня хотите? — резко спросила Кайрен, едва мы прошли несколько шагов. — Узнать, как мое здоровье?
Я догадался, отчего ее настроение так переменилось. Прошлый раз я был никто — пьяненький попутчик, с которым забавно поболтать. Теперь я набивался на постоянное знакомство, а она охраняла границы своего одиночества.
«Подожди, милая, — подумал я. — То ли еще будет!»
— Я говорил с вашим отцом, Кай.
— Понятно.
Ее тон холодел каждую секунду. Если бы мы были в сказке, я давно уже превратился бы в каменную статую. Но вместо этого я сказал:
— Я хотел бы задать вам один-единственный вопрос.
Она остановилась. Смерила меня взглядом.
— Ну и какой же?
— Неужели вы в самом деле верите, что вашего жениха убил именно Лейв?
