Платье цвета полуночи - Пратчетт Терри (библиотека книг .TXT) 📗
Говорят, чтоб понять другого, надо пройти милю в его башмаках; для Тиффани это звучало изрядной бессмыслицей, – ведь после того, как ты прошёл милю в чужих башмаках, ты, скорее всего, поймёшь одно: за тобой гонятся и обвиняют в краже обуви; с другой стороны, ты почти наверняка сумеешь убежать, ведь преследователь-то босиком! Нет, на самом деле Тиффани отлично понимала, что значит это присловье; а перед ней распростёрся человек, жизнь которого висела на волоске. У неё не было, просто не было выбора. Нельзя обрывать этот волосок – надо дать бедолаге шанс ради букетика крапивы; ведь где-то внутри этой жалкой туши ещё сохранилась малая толика добра. Крохотная искорка, но она есть. И спорить тут не о чем.
В глубине души ненавидя себя за слюнтяйство, Тиффани кивнула Большому Человеку клана Фиглей.
– Ладно, только его не порань.
Лезвие сверкнуло в воздухе и резануло с хирургической точностью, хотя настоящий хирург сперва вымыл бы руки.
Верёвка распалась надвое под острым клинком и змеёй скользнула на пол. Пенни задышал так жадно, что пламя свечи у двери на миг словно расплющилось.
Тиффани встала с коленей и отряхнулась.
– Вы зачем вернулись? – осведомилась она. – Что вы искали? И что надеялись найти?
Господин Пенни лежал на полу, хватая ртом воздух. Он даже не заворчал в ответ. Трудно было ненавидеть его сейчас – жалкого, беспомощного.
Ведьме то и дело приходится делать выбор – зачастую такой, который обыкновенные люди делать не хотят, о котором они предпочли бы вообще не знать. Тиффани обтёрла лицо господина Пенни обрывком тряпицы, смочив её под струей воды из насоса снаружи, и завернула мёртвого младенца в полотнище более широкое и чистое, припасенное именно с этой целью. Не лучший из саванов, но вполне приличный. Словно в полусне Тиффани напомнила себе, что надо бы пополнить запасы подручного перевязочного материала, и с запозданием осознала, сколь многим обязана нежданным помощникам.
– Спасибо тебе, Явор, – поблагодарила она. – Думаю, сама бы я не справилась.
– Небось справилась бы, – возразил Явор Заядло, хотя оба знали, что нет. – Просто так уж вышло, что я шлындрал мимо, агась, и вовсе за тобой не хвостился. Это, как их там, совпадание такое.
– В последнее время совпадения отчего-то участились, – не удержалась Тиффани.
– Ах-ха, – ухмыльнулся Явор. – Вот те ещё одно совпадание.
Смутить Фигля невозможно. Смущение у них просто в голове не укладывается.
Явор не сводил с неё глаз.
– А таперича чё?
Хороший вопрос, ничего не скажешь. Ведьма должна уметь убедить всех, будто она знает, что делать, даже если это не так. Пенни выживет, а бедное дитя к жизни уже не вернёшь.
– Я обо всём позабочусь, – заверила она. – Это наша работа.
«Вот только нет никаких “мы”, есть только я, – думала Тиффани, летя сквозь утренние туманы к цветнику. – Ах, если бы, если бы рядом был хоть кто-нибудь…»
В ореховой рощице на полянке с ранней весны до поздней осени цвели цветы. Таволга, и наперстянка, и львиный зад, и козлоподхвостник, и дамские чепчики, и трёхцветный чарлик, и сальвия, и полынь, и розовый тысячелистник, и подмаренник, и калужницы, и примулы, и два вида орхидей.
Именно здесь похоронили старуху, которую называли ведьмой. Если знать, куда смотреть, то среди всей этой зелени удавалось разглядеть то немногое, что осталось от её хижины, а если и впрямь знать, куда смотреть, то и могилу. А если хорошо знать, куда смотреть, то отыщется и место, где Тиффани похоронила старухину кошку: здесь росла кошачья мята.
Некогда лютая музыка пришла за старухой и её кошкой, о да, ещё как пришла, и люди, поспешившие на барабанный бой, выволокли старуху в снег, и обрушили ветхую лачугу, и сожгли её книги, потому что в них были картинки со звёздами.
А всё почему? Потому что пропал сын барона, а у госпожи Клацли не осталось ни семьи, ни зубов, и, если совсем честно, она самую малость подхихикивала. Так что все решили, что она ведьма, а жители Мела ведьмам не доверяли, и её вышвырнули в снег, и огонь пожрал соломенную кровлю хижины, страницы со звёздами, одна за другой, потрескивая, сминались и улетали в ночное небо, а старую кошку до смерти забили камнями. Той же зимой старуха умерла в снегу – она напрасно стучалась во все двери, ей так и не открыли, и поскольку надо же было где-то её похоронить, на месте хижины вырыли неглубокую могилу.
Но на самом-то деле старуха никакого отношения не имела к пропаже баронского сына, так? Ведь вскоре после того Тиффани отправилась в неведомую Волшебную страну, чтобы его вернуть, не правда ли? И теперь о старухе не вспоминали ни словом, верно? Но летом, когда люди проходили мимо этого места, цветы радовали взгляд, а пчёлы расцвечивали воздух медовыми красками.
Об этом не говорили. В конце концов, что тут скажешь? Что на могиле старухи расцветают диковинные цветы, а там, где девочка Болен похоронила кошку, кустится кошачья мята? Это прямо загадка, а может, даже и приговор, хотя чей приговор, и кому, и за что, и почему, лучше даже не задумываться и уж тем более не обсуждать. И, тем не менее, над останками предполагаемой ведьмы растут прекрасные цветы – как это возможно?
Тиффани таких вопросов не задавала. Семена стоили дорого, и лететь за ними пришлось неблизко, аж в Дверубахи, но она поклялась себе, что каждое лето яркая полянка в лесу будет напоминать людям о старухе, которую они затравили до смерти и похоронили здесь. Девушка не вполне понимала, почему это для неё настолько важно, но всем своим существом чувствовала: так надо.
Выкопав глубокую, безотрадную ямку в зарослях любиспеха, Тиффани огляделась по сторонам, не подглядывает ли за нею какой-нибудь прохожий, ранняя пташка, и обеими руками засыпала могилу землёй, раздвигая сухие листья и пересаживая позабудки. Вообще-то позабудки здесь не то чтобы уместны, но они быстро разрастаются, а это важно, потому что… кто-то за ней наблюдает. Главное – не оборачиваться. Тиффани знала: увидеть её невозможно. На памяти девушки только одному-единственному человеку удалось превзойти её в умении оставаться невидимой – и это была матушка Ветровоск. Да и туман ещё не развеялся, и шаги на тропе она бы непременно услышала. И это не зверь и не птица. Звери и птицы ощущаются совсем иначе.
Ведьме нет необходимости оглядываться, она ведь и без того всегда знает, кто стоит у неё за спиной. Обычно Тиффани с лёгкостью распознавала чужое присутствие, но сейчас все чувства до единого подсказывали ей, что тут нет никого, кроме Тиффани Болен, и отчего-то странным, непостижимым образом это ощущение казалось ошибкой.
– Слишком много работы и вечный недосып, – вслух произнесла она, и еле слышный голос вроде бы подтвердил: «Да». Словно эхо, вот только отражаться ему не от чего. Тиффани полетела прочь так быстро, как только позволяла метла, то есть на самом деле довольно медленно. Что ж, по крайней мере, бегством это не выглядело, и на том спасибо.
Уж не спятила ли она? Ведьмы об этом почти не говорят, но они постоянно настороже.
Спятить или, точнее, не спятить, это ж душа и сердце ведьмовства; и вот как всё устроено. Спустя какое-то время ведьма, которая, по-ведьминскому обыкновению, почти всегда работает в одиночестве, почти неизбежно начинает… вести себя странно. Разумеется, многое зависит от того, сколько прошло времени и насколько ведьма сильна духом, но рано или поздно она перестаёт различать, что правильно и что нет, что хорошо и что плохо, и правду, и последствия. А это ведь очень опасно. Так что ведьмам приходится поддерживать друг друга в состоянии нормальности – ну, по крайней мере, в том, что считается нормальным для ведьмы. Многого тут не требовалось: посидеть за чаем, попеть песни, прогуляться по лесу, и всё более-менее налаживалось, и ведьма могла спокойно разглядывать объявления о пряничных домиках в рекламном каталоге строительного подрядчика и не вносить немедленно залог.
