Трон Знания. Книга 4 (СИ) - Рауф Такаббир "Такаббир" (книги регистрация онлайн бесплатно .TXT) 📗
— Сказкам верят простолюдины, — сказал Адэр. — Они верят всему, а другие этим пользуются. Необразованный, невежественный народ легко околпачить. А ещё легче запугать. Любая власть держится на страхе. Как думаешь, Кебади, на чём держится власть моего отца?
— На любви народа.
Адэр хохотнул:
— Не будь таким наивным. Власть моего отца держится на страхе. Народ привык к спокойствию и благоденствию и боится перемен, которые принесёт с собой следующий правитель.
— То есть вы.
— То есть я. Моя ссылка в Порубежье усилила власть Могана. И если, к примеру, завтра я захвачу престол Тезара, а отца отправлю в изгнание — народ уйдёт за ним, Тезар опустеет. Я буду править подхалимами, лгунами, стяжателями и землями, заросшими сорной травой. — Адэр вскочил, поражённый внезапной мыслью. — Кебади! Сколько лет ты провёл в замке?
— В этом году исполнится семьдесят восемь, мой правитель.
— Собирайся, идём на прогулку.
Через полчаса Адэр в сопровождении летописца и охранителей шагал по чердаку вслед за Муном. Позади процессии семенил Гюст. Большое помещение было загромождено старой мебелью, накрытой посеревшими от времени чехлами. Однако ни пыли, ни паутины Адэр не заметил. Мун исправно следил за чистотой и порядком.
Без приказа правителя смотритель замка не мог рассчитать многочисленную прислугу, набранную незадолго до переезда Адэра в Лайдару. Позволить ей бездельничать старик тоже не мог. Сменив униформу служанок на халаты уборщиц, смазливые девицы отрабатывали каждый грассель, получаемый из государственной казны.
— Почему не избавились от рухляди? — спросил Адэр, пробираясь между креслами.
— Это не рухлядь, мой правитель, — ответил Мун и указал вправо. — Там стоит рояль, на нём играла матушка Зервана. Говорят, звучал он бесподобно. А там… — Старик указал влево. — Комод из розового кедра. Комоду двести лет, а он до сих пор пахнет. За ним кровать, на которой спал отец Зервана. А в том углу мебель из детской комнаты. А там…
— Выставить на торги, — перебил Адэр. — Может, найдутся ценители старья.
— Будет исполнено, мой правитель, — откликнулся Гюст.
Приблизившись к крутой деревянной лестнице, ведущей на крышу, Адэр подождал пока охранитель — крупный парень сельской наружности — попрыгает на ступенях, проверяя их на прочность. Ступени скрипели и гнулись. Мун и Кебади переглядывались, надеясь, что им не придётся карабкаться наверх.
Охранитель скрылся за дверцей. Вернулся через пару минут:
— Можно идти, мой правитель.
Адэр усадил Парня рядом с Гюстом, приказал охранителям помочь старикам и устремился к распахнутой дверце, из которой тянуло морозной свежестью.
Крыша имела сложную конструкцию: множество скатов, примыкающих друг к другу и образующих коньки и рёбра. Кое-где в скупых лучах осеннего солнца блестели флюгеры. Ввысь тянулись каминные трубы. На выступе перед входом на чердак была обустроена площадка, огороженная перилами из прутьев.
Ступив на площадку, Адэр подождал, пока успокоится сердце, и подошёл к перилам, старясь смотреть не вниз, а вдаль. Здесь небо казалось ближе, солнце холоднее, ветер злее. В воздухе кружили листья, дым из труб уносился к горизонту. Справа виднелся краешек голого сада — бóльшая часть пряталась за крылом замка. Всё остальное пространство занимала пустошь: камни, островки пожухлой травы, кустарники.
К Адэру присоединились Мун и Кебади.
— Здесь всегда было так? — спросил Адэр.
Старики заговорили, перебивая друг друга и указывая в разные стороны. Там был луг, а там селение, в котором Мун, будучи мальчишкой, торговал рыбой. Чуть дальше росла берёзовая роща, в ней Кебади встретил свою любовь. В лютую зиму рощу срубили, пни выкорчевали. За ней когда-то был пруд, он превратился в болото и высох. А там находился конный завод. Коннозаводчика с семьёй убили беглые искупленцы, лошадей забрали, селяне закончили дело: растащили всё до кирпичика. Лиходеи позарились даже на кладбище, где Кебади похоронил жену и детей. Могильные плиты украли, затоптали могилки. Теперь там ковыль-трава расстилается.
Адэр слушал стариков, испытывая радость. Земля не мёртвая — живая, высосанная сорняками и высушенная ветром. Грунтовые воды близко. На нужды замка хватает одной водозаборной скважины. А если таких скважин соорудить сотню?
— Мой сад похож на дремучий лес, — сказал он, когда старики выдохлись.
— Прикажете проредить? — спросил Мун.
— Ни в коем случае. Сколько у меня садовников?
— Восемь.
— Найми ещё восьмерых. Выбирай толковых.
Мун склонил голову:
— Будет исполнено, мой правитель, — и замялся. — Я понимаю… ещё рано… но может, вы слышали что-то о Малике?
— Скорее всего, она уже в Ракшаде. Неделю назад мне сообщили, что красный корабль видели недалеко от Ориенталя. Это половина пути.
Мун вздохнул полной грудью:
— Спасибо, мой правитель.
— Корабль шёл в сцепке с двумя судами. Не подскажешь, что это означает?
Старик расплылся в улыбке:
— Иштар побеспокоился, чтобы женщин не укачало.
Женщин? Иштару плевать на Галисию. Он не умеет беспокоиться. Он способен только на хитрость и обман. Лучше бы старик промолчал.
Вернувшись на чердак, Адэр бросил Гюсту:
— Я передумал. Мебель оставить.
В кабинете, обложившись бумагами, сидел Джиано. Советник по религиозным вопросам вызывал у Адэра двоякое чувство. Молодой человек с нескладной, как у подростка, фигурой, открытым лицом и лучистым взглядом подкупал своей искренностью. С другой стороны, как может человек исповедовать религию ахаби и говорить, что все остальные веры истинны? Не кривит ли он душой, поклоняясь другим Богам?
— Изучили, советник Джиано? — поинтересовался Адэр и, подойдя к камину, протянул руки к огню.
— Тут столько всего… — прозвучал мелодичный голос. — Как Малика умудрилась раздобыть эти документы?
— Одному Богу известно.
Джиано улыбнулся:
— Вы не верите в Бога.
— Зато я верю тайному советнику. Это важнее.
Джиано придавил бумаги растопыренными пальцами:
— Я знал, что люди платят за обряды, но то, что им отпускают грехи за деньги… В некоторых храмах священники не беседуют с прихожанами. Люди перечисляют грехи на листочке, служки считают, сколько им надо заплатить в кассу. Нарушается тайна исповеди. А похороны? Селяне разоряются, чтобы похоронить покойного в земле, освящённой церковью.
Джиано обхватил лоб ладонью:
— От умирающего требуют исповедь в письменном виде! Ты уже одной ногой в могиле, а тебя заставляют писать или диктовать кому-либо, иначе на тот свет уйдёшь грешником, и гореть тебе в аду.
— Мне нужен список нелицеприятных деяний святых отцов. И выпишите цитаты из проповедей, которые идут вразрез с высокой моралью.
— Хорошо, — кивнул Джиано. — Я не уверен, что нам удастся искоренить злоупотребление властью.
— Знаете, что самое маленькое в мире?
Джиано улыбнулся:
— Только не говорите, что вера в Бога.
— Человеческая доброта. А что самое большое в мире?
— Думаю, любовь.
— Страх, Джиано. Это страх. — Адэр сел в кресло и устремил взгляд на Парня, развалившегося возле двери. — Каждую минуту, каждую секунду люди боятся потерять деньги, положение, здоровье, жизнь, детей и родителей, любовь, веру и надежду.
Джиано покачал головой:
— Что верно, то верно. — И вдруг принялся перерывать бумаги. — В папке я нашёл записку. Предназначалась не мне.
Адэр взял протянутый советником лист. Почерк Эйры. Одна фраза: «После наводнения ни один житель Тарии не вернулся на родину». Что бы это значило? Прошлой зимой, когда после проливных дождей море и реки вышли из берегов, Тария оказалась отрезанной от внешнего мира, и только узкий перешеек соединял её с Грасс-Дэмором. Адэр принял жителей приграничной полосы, оставшихся без жилья. Их поселили в замках, владельцы которых навсегда покинули Грасс-Дэмор. Дальнейшей судьбой подданных князя Тарии Адэр не интересовался. Почему люди не захотели вернуться домой?
