Имя богини - Угрюмова Виктория (полная версия книги TXT) 📗

– Нас видят?

– Нас слышат?

– К нам обращаются?

Трое монахов подходят поближе к храму. Затем садятся на ступеньках, достают шкатулку и высыпают из нее множество резных фигурок.

– Сыграем?

– Сыграем...

– Сыграем.

Поверхность шкатулки вопреки их ожиданиям остается гладкой и блестящей и узоров не меняет. Они молчат очень-очень долго, пока из дверей храма не появляется женщина. Она медленно спускается по ступенькам и садится около монахов.

– Я помню вас, – говорит она. – Ты Да-гуа, ты Ши-гуа, а ты Ма-гуа.

Они кивают, когда она обращается к каждому, называя его имя.

– Вам нравится, когда вас видят, слышат, чувствуют?

– Непривычно.

– Странно...

– Больно! – вскрикивает Ма-гуа, который напоролся ладонъю на колючку.

– Это почти всегда одно и то же, – говорит она.

– Мы ошиблись, – с радостью заявляет Да-гуа.

– Впервые, – говорит Ши-гуа.

– Ты поступила иначе, – говорит Ма-гуа.

– Нам тоже так нужно, – заключает один из братьев, и различий между ними нет в эту минуту.

– Навсегда? – спрашивает она.

Монахи мнутся. Это непривычно, странно, больно, но очень желанно. Она видит их сомнения и предлагает:

– Тогда, если хотите, поживите здесь. Вас будут видеть не все, и вы немного сможете соприкасаться с этим миром. Иначе с непривычки такого наизменяете!..

Трое монахов кивают, соглашаясь.

– В чем мы просчитались? – спрашивает Ши-гуа.

– Где мы ошиблись? – добавляет Да-гуа.

Ма-гуа молчит...

– Разница в цене, – медленно произносит Кахатанна. – В том, сколько ты согласен платить за то, что тебе нужно.

– Это уже было, – шепчет Ма-гуа.

– Было, – эхом откликается Да-гya.

Ши-гуа молчит.

Кахатанна поворачиваетсяк ним и просит:

– Расскажите.

– Позже, -отвечают они нестройным хором.

– Позже, – уже тише просит Ши-гуа, – когда мы сами разберемся, что к чему.

– У вас же было все время этого мира, чтобы разобраться, – недоумевает Кахатанна.

– Всего времени бывает недостаточно, иногда нужно еще несколько часов, о Суть Сути, – без тени улыбки кланяется ей Ма-гуа.

– Не бывает ничего, кроме истины, о Мать Истины, – склоняет голову Да-гуа.

– Нам нужно думать и думать – у нас слишком мало времени, – говорит Ши-гуа.

Суть Сути, Мать Истины, Великая Кахатанна поднимается на ступеньки собственного храма.

Трое монахов идут по лужайке и усаживаются под облюбованным ранее цветущим кустом. Они погружаются в мысли, и мир вокруг них опять не зависит от них, так же как они не зависят от него. С одной только разницей – и она в цене, которую они готовы дать за то, что им нужно.

– Что же нам больше всего нужно? – спрашивает Ши-гуа.

– Что же мы готовы отдать? – спрашивает Ма-гуа.

– Что из этого получится? – говорит Да-гуа.

И бра-тья переглядываются, удивленные тем, что впервые сказали разные слова.

Трое монахов сидят на зеленой лужайке в мире, который никак не влияет на них и на который никак не могут повлиять они. Только теперь их работа заключается совершенно в другом. Например, сейчас их работа состоит в том, чтобы узнать, какая работа им предстоит.

ЭПИЛОГ

Они сидели на залитых солнечным светом ступенях храма. Каэтана задумчиво водила по ним рукой, с удовольствием ощущая под пальцами приятное шероховатое тепло мраморных плит, нагретых за день. Перед ними раскинулся прекрасный парк с бассейнами и фонтанами, маленькими ручейками, через которые были переброшены изящные мостики. Над яркими цветами порхали фантастические гигантские бабочки. Все здесь было ухожено, окружено любовью и заботой. И парк словно откликался на это тепло – изо всех сил пели и щебетали птицы, едва слышно шелестели листьями гордые стройные деревья. А в густой изумрудной траве все время ползал и шуршал кто-то невидимый.

Барахой держал в руках тонкостенный бокал, наполненный легким розовым вином. По случаю жары его тяжелый плащ был сброшен и теперь лежал бесформенной кучей у высокой нефритовой колонны. Каэтана примостилась рядом с Верховным богом, скромно завладев пыльной бутылью в оплетке – из храмовых запасов. Изредка она прикладывалась к ее горлышку.

– Хорошо тут у тебя, – довольно протянул Барахой и пригубил из бокала. – Что же ты его глотаешь? Такое вино надо пить по чуть-чуть. Чтобы распробовать, посмаковать.

– Распробовать я его уже успела – за предыдущие месяцы. Теперь просто пью.

– Тишина-то какая, просто не верится. Деревья шумят, птицы поют. И никаких тебе гимнов и литаний по двадцать пять часов в сутки в исполнении нестройного хора.

– Они пытались. Но я категорически запретила.

– Счастливая – не без зависти взглянул на нее Барахой.

– Между прочим, я это счастье себе добыла, в неравной схватке с самим Нингишзидой.

– С кем?

– С грозным и великолепным Нингишзидой, – с расстановкой произнесла Каэтана. – Знать надо. Это мой верховный жрец. И все Древние боги, и все Новые боги рядом с ним – несмышленые дети. А я вообще в счет не иду. Когда он мне вручил мое расписание и перечень обязанностей...

– Что-что? – В изумлении Барахой даже оторвался от вина.

– Вот это самое и вручил. Понимаешь, оказывается, Верующие по мне истосковались, и я должна всю себя посвящать их проблемам. Причем не путь указывать, а сам вопрос решать – прямо как волшебная палочка. А в свободное время заниматься истосковавшимися по мне служителями храма. А чтобы мне не было совсем уж скучно, из всех прочих храмов Сонандана ко мне будут идти истосковавшиеся же паломники. Каково?

– Гениальный у тебя жрец.

– А я и не спорю; Только сказала ему, что если он рассчитывает замучить меня таким количеством дел, то я лучше сразу ухожу.

– И куда же? – заинтересовался Барахой.

– Куда глаза глядят – в ночь, в бездну. В паломничество к храму Джоу Лахатала. Но перед уходом упраздню должность верховного жреца.

– Ну и как?

– Вроде бы притих. Нет, если всерьез, то без него я бы со всеми молящимися и ищущими истину не справилась. Он, конечно, мудрый. Просто его мое возвращение так подкосило. Я же все вверх дном перевернула.

Словно в подтверждение ее словам на дальней аллее робко замаячили фигуры жрецов с музыкальными инструментами в руках.

– Ну вот. Это они жаждут воздать нам честь новоиспеченным гимном. Хочешь послушать?

Барахой нашел в себе силы только на то, чтобы кивнуть. Каэтана милостиво махнула мявшимся в нерешительности жрецам, и те радостно поспешили к ней, отбивая на ходу поклоны, – жрецы были еще совсем молодые и никак не могли привыкнуть к обществу настоящей Древней богини и ее частых гостей. Цветные одеяния из легких прозрачных тканей крыльями струились за ними по воздуху.

– Позвольте, великие, – едва слышно произнес самый смелый.

– Позволяю, – величественно ответила Каэ, хлебнула из бутыли и приготовилась слушать.

Жрецы встали в некотором отдалении и заиграли. Музыка, легкая и чудесная, вылетала из-под искусных пальцев, запутывалась в струящихся одеждах, догоняла мотыльков и кружилась с ними над цветами. Она соскальзывала в воды ручейков, заставляя их звенеть еще звонче и веселее. Она обнимала деревья как теплый ветер, переливалась всеми цветами радуги и наконец ручной птицей садилась на ступени храма у ног замерших бессмертных.

– Какая прекрасная музыка, – промолвил потрясенный Барахой.

– Тебе понравилось, о Суть Сути? – осмелился спросить жрец.

– Мне больше чем просто понравилось, – ответила Каэтана. – Проси любую награду.

– Помоги мне найти истину, о Сокровенная.

– Истину не ищут, мальчик. Истина открывается тому, кто этого достоин. Она озаряет светом твою душу, как солнце землю. И нет истины в конечной инстанции. Сегодня ты открыл истину мне – своей музыкой. И я не могу дать тебе больше, чем ты мне. Проси чего-нибудь другого.

Жрец потрясение молчал. И за него ответил другой – постарше: